За два года до происшествия в южно-африканском отеле, описанного выше, произошло событие, многое изменившее не только в характере отношений между палестинцами и Израилем, но и в мировом подходе к религии в целом. В тот знаменательный день из Стены Плача в Иерусалиме — единственном оставшемся в целости фрагменте иудейского Храма, построенного царём Иродом и «случайно» разрушенного римской армией — в клубах дыма и пыли выкатился большой зеркальный шар. Среди толпы молившихся там избранных сначала послышались крики возмущения. С испугу они подумали, что сквозь стену к ним пожаловал арабский бульдозер, и уже готовы были подняться наверх и наконец разломать ненавистную мечеть с золотым куполом. Но, когда они и прибежавшие сверху (и такие же испуганные!) ишмаэлиты[2] увидели, как отражающийся в шаре избранный выглядел арабом, а, соответственно, араб превращался в самого что ни на есть настоящего иудея, случилось давно не виданное миром чудо. Спустя очень короткое время две нации решили наконец прислушаться к знаку, посланному свыше милосердным Господом нашим. Естественно, последовали попытки оспорить значение случившегося. Сомневающихся, воспитанных веками взаимной вражды, хватало с обеих сторон. Сначала они подозревали друг друга в подвохе. Потом наиболее параноидальные стали поглядывать на американцев, давно отчаявшихся уговорить обезумевших от ненависти врагов более привычными способами дипломатии и прямого давления. Но многочисленные экспертизы, многократно проведённые в тот день у шара, лишь подтверждали одно и то же: кто-то пытался донести до двух народов одну простую истину, И истина, как это ни тяжело было признать, заключалась в том, что избранные и ишмаэлиты суть одна и та же нация, в течение многих тысячелетий разделённая религиозными, политическими и экономическими барьерами.
Но на этом чудеса не закончились. К закату того же дня шар вдруг сам собой развалился на куски и в нём обнаружился вполне современного вида европеоид лет тридцати, находившийся в состоянии глубокой комы. Его было приняли за ожидавшегося много веков мессию, но первоначальный энтузиазм сменился определёнными сомнениями. Иудеи и мусульмане не могли заставить себя поверить в то, что Бог послал им необрезанного — а посланец из шара, несомненно, никогда в своей жизни не подвергался этой предписанной Ветхим Заветом хирургической процедуре. Христиан же заставили сомневаться вполне современные зубные пломбы загадочного незнакомца. Было абсолютно непонятным и то, что делали в шаре часы невиданной доселе конструкции с циферблатом на двадцать часов, а также антикварный пулемёт МГ-34 немецкого производства — в прекрасном состоянии и снаряжённый патронной лентой, измазанной непонятной органической субстанцией.
Конечно, самые многомудрые муллы, раввины и теологи-христиане всё же решили найти в древних текстах объяснение этим далеко не библейским предметам. И хотя несведующие или еретики засомневались было в наличии связи между пулемётом, произведенным во времена Великой войны, и книгами Ветхого Завета, они оказались посрамлены, ибо подобная связь была скоро обнаружена и весьма убедительно объяснена. Верующие могли лишь удивляться тому, что не нашли её сами. Уже впоследствии выяснилось, что человек из шара обладал ярко выраженными особенностями паранормального толка. Так, пребывание возле него излечивало от многих болезней, а ночью, особенно безлунной, вокруг его головы ясно виделся нимб — наподобие тех, что обычно изображают на христианских иконах. Поставленные в его комнате засохшие цветы вдруг чудесным образом оживали, фрукты не портились, а женщины, постоявшие рядом, вылечивались от бесплодия и аноргазмии.
Глава могущественной спецслужбы избранного народа, носивший благодаря сутулой спине и несоразмерно большим для его тела рукам необычное прозвище «Богомол», весьма неоднозначно отнёсся ко всей этой истории с шаром. С одной стороны, только это событие спасло его и руководителей спецслужб многих других стран от позорных отставок в связи с исчезновением самой мощной водородной бомбы нации избранных, произошедшим незадолго до событий у Стены Плача. Ядерное оружие колоссальной силы, созданное его страной на самый крайний случай и теоретически способное пустить под воду Аравийский полуостров или сжечь нефтяные запасы Персидского залива, было похищено неведомо кем. Следы супербомбы так никогда и не были найдены, несмотря на беспрецедентные усилия разведывательных ведомств ведущих держав мира. В конце концов только русские всё же смогли что-то выяснить и дали знать тем, кому следовало, что бомба «более не представляет непосредственной опасности». Эта информация вызвала в мировых столицах коллективный вздох облегчения. Но Богомола до сих пор трясло от злости, когда он вспоминал, как унижался, безуспешно упрашивая проклятых «большевиков» — он так и не научил себя называть их иначе — сообщить хоть какие-то дополнительные детали и подробности. На все запросы на любом уровне, включая Премьера избранных, Папу Римского и бывшего участника группы «Биттлз», в Москве лишь сухо отвечали, что «информация получена из надёжных источников». Богомолу так и не суждено было узнать, что упомянутая сухость являлась вынужденной, так как не могли же русские признаться в том, что «надёжный источник» представлял собою портрет Президента России в кабинете начальника ГРУ, вдруг заговоривший приятным женским голосом.
Так или иначе, не сносить бы Богомолу его лысой головы с непропорционально большой челюстью, если бы не сенсация с шаром, вдруг перевернувшая с ног на голову весь привычный мир, покоящийся на вечном ожидании очередной и неизбежной, как Судный День, войны. Совершенно неожиданно ортодоксы с пейсами и смешными чёрными шляпами вдруг полюбили арабов как братьев своих и вмиг превратились из воинствующих мракобесов в поборников немедленного и вечного мира с ишмаэлитами. Именно их партии, опираясь на всесокрушающую волну поддержки населения страны избранных, инициировали договорённости с палестинцами о создании единого государства. Именно они, никогда ранее не отличавшиеся ни гибкостью, ни терпимостью, предложили удовлетворить просьбу Римской церкви полувековой давности и в судебном порядке оправдали невинно репрессированного две тысячи лет назад раввина-сектанта по имени Иисус из Назарета. Именно эти ненормальные, к которым руководители Института всегда относились с пренебрежением и подозрением, предложили создать единую спецслужбу палестинцев и евреев, предварительно распустив соответствующие организации двух народов, основанные на ненависти друг к другу.
Богомол, почитаемый подчинёнными подобно библейскому пророку, отнёсся к происходившему с большим неодобрением. Несмотря на свою славу опытного «кидона» (то есть оперативника-убийцы), он всё же смог бы проглотить братание с палестинцами в качестве платы за наступивший мир. Но упразднение Моссад с его историей, свирепым патриотизмом, табелем о рангах и неограниченным бюджетом — это, простите, было чересчур и действительно задевало за живое. Иногда по ночам Богомол заходил в тщательно изолированную палату Центрального Военного госпиталя. Циничный атеист долго и мрачно смотрел на лежащего в коме гоя со светящейся, как гнилушка, головой. Его огромные руки шевелились, словно примериваясь перерезать горло то ли загадочному пациенту, то ли постоянно охранявшим его представителям трёх конфессий. Угрюмые умные глаза, вставленные в тяжёлый череп, отражали напряжённую работу недоброго гениального мозга. Однажды, когда Богомол в очередной раз рассматривал улыбавшегося чему-то в своём нескончаемом сне человека из зеркального шара, на лице его вдруг тоже появилась улыбка — такая же неожиданная, как розовый куст на помойке.
* * *
Как потом подсчитали, загадочный человек из зеркального шара, содержавшийся в тщательно охраняемой палате Центрального Военного госпиталя в Тель-Авиве, находился в коматозном сне ровно два года. В одну прекрасную ночь его ресницы вдруг задрожали, дыхание участилось, а сердце забилось быстрее. Медсестра, встревоженная изменившимся тоном звукового сигнала прибора, сначала подумала, что симпатичному пациенту приснился очередной сон. Она уже знала по личному опыту, что в такие моменты её подопечный обильно потел, а потому взяла одноразовую салфетку и приблизилась к нему под бдительными взорами троих дежурных — иудея, мусульманина и христианина. Но когда девушка, носившая сержантское звание, попробовала осторожно промокнуть лоб коматозника, его ярко-зелёные глаза неожиданно открылись и уставились на неё с немым вопросом. Девушка вскрикнула, вызвав оживление среди засуетившихся служителей культов. Молодой человек что-то спросил. Поскольку после столь долгого молчания губы пока с трудом повиновались ему, медсестра сначала даже не поняла, на каком языке он говорит. Человеку пришлось повторить свой вопрос, и только теперь она смогла разобрать, что именно тот попытался произнести по-английски.
