На звонок открыл сам хозяин.
— Чем могу? — произнес он.
Тальберт представился и сообщил, что приходил сегодня днем в гостиницу «Карфаген», чтобы поговорить с ним.
— Но о чем? — воскликнул мистер Буллок.
— Я хочу, чтобы вы рассказали мне, где слышали анекдот о карлике в кишке от салями, — сказал Тальберт.
— Сэр?..
— Я сказал…
— Я слышал, чтó вы сказали, сэр, — заверил мистер Буллок, — хотя и не могу сказать, что ваш вопрос кажется мне хоть сколько-нибудь осмысленным.
— А я уверен, сэр, — с вызовом заявил Тальберт, — что вы просто прикрываетесь напыщенными словами.
— Я прикрываюсь? — возмутился Буллок. — Боюсь, я…
— Игра окончена, сударь! — возвестил Тальберт звенящим голосом. — Почему бы вам не признаться и не рассказать мне, где вы слышали этот анекдот?
— Я не имею ни малейшего понятия, о чем вы толкуете, сэр! — отрезал Буллок, но то, как он побледнел, утверждало об обратном.
Тальберт улыбнулся улыбкой Моны Лизы.
— Неужели? — произнес он.
И, легко развернувшись на каблуках, он оставил дрожащего Буллока стоять на пороге. Когда он усаживался обратно в ждущее рядом такси, он увидел, что Буллок все еще стоит и смотрит на него. Постояв, Буллок вновь исчез за закрытой дверью.
— Гостиница «Карфаген», — сказал Тальберт, довольный своим блефом.
По дороге назад он вспоминал, как разволновался Буллок, и тонкая улыбка играла на его губах. Никаких сомнений. Он выследил свою добычу. Теперь, если его догадка верна, скорее всего, будет…
Когда Тальберт вошел в свой номер, у него на кровати сидел худой человек в дождевике и котелке. Усы незнакомца, похожие на мазок кистью, подергивались.
— Тальберт Бин? — спросил он.
— Он самый, — кивнул Тальберт.
Человек, полковник Пископ, посмотрел на Тальберта стальным взглядом.
— Какую игру вы ведете, сэр? — спросил он колко.
— Не понимаю вас, — солгал Тальберт.
— Прекрасно понимаете, — возразил полковник, — и сейчас вы отправитесь со мной.
— Неужели? — произнес Тальберт.
Он обнаружил, что на него смотрит дуло «Уэбли-Фосбери»[10] сорок пятого калибра.
— Так как? — поинтересовался полковник.
— Ну разумеется, — холодно ответил Тальберт. — Я не для того проделал такой путь, чтобы сейчас отказаться.
Перелет на частном самолете занял много времени. Иллюминаторы были закрашены, и Тальберт не имел ни малейшего понятия, в каком направлении они летят. Ни пилот, ни полковник не произносили ни слова, и все попытки Тальберта завязать беседу наталкивались на ледяное молчание. Револьвер полковника, все еще нацеленный в грудь Тальберта, ни разу не дрогнул, что, впрочем, его нисколько не беспокоило. Тальберт был в восторге. Все, о чем он мог думать, — это что его поиски подошли к концу и он наконец-то приближается к источнику непристойных анекдотов. Спустя какое-то время его голова упала на грудь, он задремал, и ему снились карлики, одетые в кишку от сосиски, актрисы, одержимые сарсапарелью, или банановым сплитом, или и тем и другим. Сколько он проспал и сколько границ они пересекли, Тальберт так и не узнал. Его разбудило ощущение быстрой потери высоты и стальной голос полковника Пископа.
— Мы приземляемся, мистер Бин. — Полковник крепче вцепился в револьвер.
Тальберт не стал сопротивляться, когда ему завязали глаза. Чувствуя, как в спину упирается дуло «Уэбли-Фосбери», он выбрался из самолета и ощутил под ногами прекрасно ухоженную взлетную полосу. Было прохладно, и у него слегка закружилась голова. Тальберт решил, что они приземлились где-то в горах, но в каких горах, на каком континенте, он не мог даже предположить. Уши и нос тоже ничем не могли помочь взбудораженной голове.
Его запихнули — не особенно вежливо — в автомобиль, а потом повезли, как показалось, по проселочной дороге. Под покрышками хрустели булыжники и сучья.
Внезапно повязку с глаз сняли. Тальберт заморгал и посмотрел в окно. Стояла темная и к тому же туманная ночь, он не видел ничего, кроме того клочка дороги, который выхватывали из темноты фары.
— А вы здорово отгородились о мира, — заметил он одобрительно. Полковник Пископ так и сидел, начеку и с поджатыми губами.
Еще пятнадцать минут езды по темной дороге — и машина остановилась у высокого темного дома. Когда мотор заглох, Тальберт услышал ритмичное стрекотание кузнечиков.
— Что дальше? — произнес он.
— Выходите, — предложил полковник Пископ.
— Ну разумеется.
Тальберт выбрался из автомобиля, и полковник повел его по широкой лестнице на крыльцо. Машина, оставшаяся у них за спиной, укатила в ночь.
Полковник нажал кнопку, и в доме раскатисто зазвонил колокольчик. Они ждали в темноте, и спустя несколько мгновений внутри послышались приближающиеся шаги.
В тяжелой двери приоткрылась крошечная щелка, в ней показалась половинка очков и глаз. Глаз разок моргнул, а затем человек зашептал с легким акцентом, который Тальберт не смог опознать:
— Зачем вдова надевает черные подвязки?
— Чтобы помнить, — отозвался совершенно серьезно полковник, — обо всех, кто ушел.
Дверь открылась.
Обладатель глаза оказался высоким худощавым человеком неопределенного возраста и национальности, копна черных волос была кое-где тронута сединой. Лицо представляло собой сплошные бугры и рытвины, из-за очков в роговой оправе смотрели проницательные глаза. На нем были фланелевые брюки и клетчатый пиджак.
— Это наш Пресвитер, — представил полковник Пископ.
— Как поживаете? — отозвался Тальберт.
— Входите, входите же, — пригласил Пресвитер, протягивая Тальберту длинную руку. — Добро пожаловать, мистер Бин. — Он бросил оскорбленный взгляд на пистолет полковника. — Полковник, — произнес он, — вы снова прибегаете к мелодраматическим эффектам? Уберите это, старина, уберите с глаз долой.
— Лишняя осторожность не помешает, — проворчал полковник.
Тальберт стоял в громадном холле у входной двери и озирался. Затем его взгляд остановился на таинственно улыбавшемся Пресвитере, который произнес:
— Итак. Вы отыскали нас, сэр.
Пальцы ног Тальберта встрепенулись, словно флажки на ветру.
Он замаскировал свой изумленный возглас словом:
— Неужели?
— Именно, — подтвердил Пресвитер. — Отыскали. И это был образчик удивительного сыскного чутья.
Тальберт огляделся по сторонам.
— Значит, — произнес он сдержанно, — это здесь.
— Да, — сказал Пресвитер. — Хотите посмотреть?
— Больше всего на свете, — с жаром отвечал Тальберт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
