— Человек должен удерживать позицию. Ему нельзя убегать, как ты убежал от машины.
— Человеку отведены три задачи. Во-первых, управлять быком, овладевать его вниманием. Во-вторых, иметь чувство времени и ритма, завлекать быка плащом прямо перед самыми рогами, не давая ему до него дотянуться. В-третьих же, он должен удерживать позицию, не позволять себе отступить перед быком ни на шаг.
— Если всего этого не соблюдать, толку не будет.
— Бык атакует инстинктивно. Он бросается на плащ или мулету не из-за их цвета, а из-за движения. Человек должен так направлять ткань, чтобы быку хотелось снова и снова на неё бросаться.
Маноло услышал трубу, а потом — как заиграли пасодобль. Когда ему велели смотреть вперёд, всё началось. Толпа затихла, и только музыка играла, когда на арене появились люди и лошади. Сперва верховой.
— Альгвасил. Это представитель судьи на арене. Он подаст сигнал открыть ворота, через которые вбегает бык.
Потом вышли трое тореро, в плащах, — не тех, которыми работают с быком, а декоративных, тонких, — перекинутых через левое плечо и плотно обёрнутых вокруг талии.
Левую руку каждый их них приложил к груди, а правая свисала свободно.
— Старший, — не по возрасту, а по матадорскому опыту, — всегда идет справа. Младший — посередине.
— Все они прошли альтернативу, все — полноправные матадоры ; потому что коррида будет со взрослыми быками.
— Каждый сразится с двумя животными.
— Разве что быки решат иначе.
У матадоров был очень серьёзный вид. На мгновенье Маноло понадеялся, что они боятся. Но на их лицах не было страха, только какая-то серьёзная печаль.
— За каждым тореро идут его бандерильеро, а сзади — пикадоры.
— Те, кто работает для тореро, — это его квадрилья. Прямо под нами каждого ждёт свой оруженосец. Смотри!
Он увидел, как все трое высвобождаются из плащей и перекидывают их через окружающий арену деревянный барьер. Торжественная процессия всё приближалась, и в конце её шли тощие старики, и вид у них был такой, как будто они идут за гробом матадора.
— Это моносабиос, они чистят арену.
— А ещё часто спасают тореро жизнь.
Были и другие — ему объяснили, что это плотники, а за ними — погонщики мулов, которые утащат мертвого быка с арены.
— Бандерильеро могут одеваться только в чёрное с серебром. Так их отличают от тореро.
— Потом ты научишься отличать их ещё и по неловкости и страху.
— Не всегда. У иных тореро этого добра еще побольше, чем у их помощников.
Один из мужчин засмеялся, а вслед за ним — остальные. Тем временем процессия достигла барьера, прямо под ними, и разбилась о него, как волна.
— Каждый должен приветствовать судью.
Трое матадоров посмотрели наверх, на судейскую ложу, и вместо того, чтобы снять шляпы, в знак приветствия прижали их к головам.
Потом, не успел Маноло осознать происходящее, как старший тореро бросил ему свой плащ. Мужчины рядом с ним были в восторге. Они закричали, что этот тореро, Эмилио Хуарес, много раз сражался вместе с его отцом, а теперь узнал Маноло и оказал ему честь, подарив свой плащ. Маноло осторожно потрогал его. Шелковистый на ощупь, плащ был покрыт роскошной вышивкой. Рассмотреть его более внимательно Маноло не смог: сосед справа ткнул его локтем.
— Вот! Вот, начинается!
— Ворота, на ворота смотри!
Затрубил горн, и Маноло увидел, как медленно распахнулись ворота. За ними была только чёрная дыра. Вдруг что-то в ней зашевелилось и прыгнуло на арену; первый раз в жизни он видел быка! Чёрный и злобный, он бежал, легко неся по земле своё огромное тело и сверкая серебристо-чёрными мускулами. При виде его у Маноло захолонуло сердце.
«Телёнок!» — сосед Маноло, с лицом, искажённым от разочарования, сплюнул и принялся возмущённо свистеть вместе с остальными.
«Если это телёнок, — подумал Маноло, — хотел бы я посмотреть на его мамочку». Он тихонько улыбнулся собственной шутке.
Пробежав поларены, бык заметил растянутый перед ним лилово-жёлтый плащ.
— Это один из бандерильеро Хуареса. А вот и второй.
Бык бросился прямо на плащ, лежавший на песке; человек отдёрнул его прежде, чем в него вонзились рога.
— Хорошо бросается. Прямо и честно. Но ещё рано судить, есть ли у него пороки. Редкий бык бежит как по рельсам. Некоторые всегда бросаются прямо, но большинство виляет и сворачивает, вдруг останавливается или наклоняется, или предпочитает один рог другому.
Бык снова бросился прямо вперёд.
— Хорошо смотрится. Смелость и ловкость у него, видать, от матери. Но красота — от отца. Тот крупным быком не был.
Теперь из-за барьера вышел старший тореро, Эмилио Хуарес. Маноло смотрел, как он медленно идёт на быка, который уже заметил его и сорвался с места. Чёрная масса приближалась, бежала прямо на него, а человек, казалось, не осознавал присутствия рогатой смерти. Он стоял очень прямо, гордо и независимо, спокойно держа плащ обеими руками.
— Он очень близко его подпустит.
Как только бык поровнялся с плащом, человек не спеша отвёл его в сторону. Бычьи рога, казалось, задели бёдра человека, а его туша прижалась к человеческой груди. На мгновение двое слились в одно, и народ громко закричал «Оле!» , так же громко, как у Маноло стучало сердце. Снова и снова человек, бык и плащ проплывали мимо. Пена со сжатых бычьих губ разносилась ветром, а посеревшие вены на человеческой шее были с палец толщиной. При виде вен Маноло понимал и без объяснений: то, что выглядит таким лёгким, — невероятно трудно. А после пятого выпада человек собрал плащ вокруг себя в складки и заставил быка резко остановиться за своей спиной.
— Чем легче это выглядит, тем на самом деле труднее для исполнения.
— То, что ты сейчас видел, — это серия вероник с изящной завершающей полувероникой.
Глаза Маноло были прикованы к прекрасному животному перед ним. Чёрная масса его тела блестела и вздымалась. Бока у него были мокрые, а изогнутое оружие рогов заканчивалось грозными иглами.
— Видел бы ты, как проделывал вероники твой отец!
Пока они говорили, Эмилио Хуарес снова позвал быка, на этот раз торжествующим !Ehe, toro![3] Слегка передохнувший зверь ринулся вперед, и снова человек и бык слились во второй серии вероник. Их танец был пронизан ужасом и храбростью: ужас олицетворяли крики «оле» из публики, а храбрость — движения человека и зверя. Этот танец восхитил Маноло. Забыв дышать, он наблюдал за разворачивавшимся перед ним волшебством; когда же оно прекратилось, когда бык и человек застыли, он вдруг понял, что хотел бы тоже так уметь, быть рыцарем в сияющем одеянии славы, и чтобы люди кричали от восхищения и страха. Впервые за этот день он был счастлив быть собой, счастлив, что так пугавшее его будущее вместит столько красоты.
— Он был очень-очень хорош, правда ведь? — спросил Маноло.
— Да, Маноло, тебе повезло. Ты видел первого своего быка и первые вероники, и что тот, что другие были очень хороши.
— Но вы же сказали, что это не бык, а телёнок!
— Он маленький, и поэтому менее опасен, чем крупный зверь, но в сражении он всё-таки прекрасен.
Когда он снова поднял глаза, от увиденного ему сделалось плохо. Бык боднул одну из лошадей, а пикадор вонзил в него пику. Кровь струилась по бычьему боку. Но он не издал ни звука, а продолжал налегать на лошадь и на оружие, уносившее его силы. Маноло опустил глаза, — казалось, ему самому больно.
— Быку от этого скорее даже лучше, чем хуже. Наконец-то он бодает что-то твёрдое.
«Но ему же ужасно больно!» — хотел закричать Маноло. Как же бык это терпит?
— Боли от раны он так и не почувствует. К тому времени, как она начала бы болеть, он уже не сможет ощущать чего бы то ни было.
Он увидел, как быка отгоняют от лошади. Тореро искусно вёл его медленными пассами плаща; человек заворачивался в ткань, а зверь уверенно следовал за ним, и оба были практически вплотную друг к другу.
— Смотришь на чикуэлины? — Маноло ткнули под рёбра.
Да, он смотрел, и танец смерти был тих и прекрасен. Но тут сверкнула на солнце кровь, бьющая струёй из глубокой раны, и снова ему захотелось кричать о том, что быку больно.
Бык снова бросился под удар пики, прямо вперёд, безразличный к боли. И Маноло понял, что учиться храбрости он должен у быков. Больше у них, чем у матадоров, потому что бычья храбрость границ не знает.
Трижды бык кидался под пику, и теперь уже публика зверю кричала «оле!»
