Это было года три назад. Мы, ребятишки, увлекались тогда авиацией, мечтали стать чкаловцами. Из обрезков фанеры сколотили что-то наподобие самолета, поставили чудище на деревянной площадке сеновала, садились по очереди в аэроплан, крутили ручку, отчего крутился пропеллер, и воображали себя летчиками.
Пришел Женька Орлов. Он был доверчив. Рогдай уговорил Женьку сесть в самолет, крутить ручку, а сам с мальчишками столкнул самолет.
— Ты крути, крути! — увещевал он Женьку.
Женька свалился на мягкую землю, отделался синяками и испугом. Когда родители проводили расследование, Рогдай невинно таращил глаза и объяснял:
— Кто знал, что он упадет… Надо было сильнее крутить.
Я залюбовался нашим двором, пожарной лестницей, даже помойка показалась мне удивительно симпатичной. Рогдай предложил прогуляться к соседям. Ясно для чего.
Мы пошли.
Женька был во дворе, увидел нас и, следя за нами одним глазом, двинулся к дому. Походка у него была небрежная, он делал вид, что уходит сам по себе, что нас он будто бы и не заметил.
— Упустишь! — простонал Рогдай. Его жгло желание отомстить за синяк под глазом.
А мне почему-то расхотелось драться. Я не трусил, что-то произошло со мной.
— Женька, подожди минутку! — крикнул я, удивляясь тому, что сказал.
Женька остановился. Прищурив глаза, он наблюдал, как я подхожу. Рогдай остался у ворот.
— Не бойся, не трону, — сказал я.
— Чего? — сплюнул Женька. — Да я тебя сам… Хочешь, в глаз дам?
Рогдай был далеко, и свою угрозу Женька мог привести в исполнение без труда.
— Не стыдно слабых обижать? — спросил я. И опять удивился тому, что сказал.
— Заступничек нашелся, — осклабился Женька.
— Предлагаю мир, — сказал я.
— Мир? — не поверил Женька. — Знаю вас, козлы несчастные! Не подходи, я за себя не ручаюсь… Что, выпустили из больницы? Козел контуженый. Припадочный козел. Козел, козел, хочешь травки?
— Не смей так говорить, — сказал я. Мне стало обидно. — Зачем так? Разве меня одного контузило? Знаешь, сколько там раненых? Твой брат тоже на фронте. А если его бомбой?..
И вдруг Орел Беркут сник. Злости уже не было на его лице. Лицо вдруг сморщилось, веснушки побелели, он всхлипнул, всхлипнул еще… и заплакал тонко и жалостно.
— Нет братки-то, — вырвалось у него. — Нет братки-то… Нет…
— Женька, что ты? Женя! — растерялся я. — Ты чего? Ты о чем?
— Братку-то убили…
Я стоял и глядел. Ну чем я мог помочь ему, чем? Что я мог сделать, чтобы помочь долговязому, нескладному парню? Я ничем не мог ему помочь, как не мог помочь той девочке, которую несли под простыней в госпитале, как не мог помочь Борьке Лившицу, лучшему шахматисту в нашем городе. Разве я мог пришить ему новую ногу?
— У нас отец пропал без вести, — сказал я.
— Без вести — не погиб, — продолжал горевать Женька. — Еще найдется. А мой братеня никогда… Нам письмо пришло от бойцов. Они место указали, где его убило.
— Может, и не найдется наш отец… — сказал я.
— Может, и найдется… А братеню под Двинском. По-настоящему. Навсегда.
— Где этот Двинск?
— Там… На карте. Кружочек такой.
— Я не знаю…
— Я знаю… Нашел… У меня мамки-то дома нет. Она на окопах. Я ей ничего не передавал. А то будет волноваться.
— У нас тетя Клара тоже поехала на окопы…
— У вас тетка чужая, у меня мать.
Куда ни кинь, Женьке было всюду хуже, чем нам. Подошел Рогдай, наклонив голову, смотрел с сочувствием на бывшего врага.
— Женя, а… — Рогдай хотел что-то сказать. Погрыз ногти и предложил: — Пойдем к нам, а? Пошли? Есть хочешь?
— Хочу.
— Нам обед сварили. Тетя Зина. Вкусный! Знаешь, я сам пробовал варить. Варил кашу «геркулес», каша взорвалась. Примус разорвало, кошке хвост оторвало…
Рогдай врал напропалую. И Женька перестал плакать, улыбнулся.
— Правда, да? Каша взорвалась и кошке хвост оторвало?
— Да!.. Что было!.. Пожарную команду вызывали. Шкаф сгорел. Знаешь, как от мамы попадет!
Явная ложь брата почему-то примирила Женьку с нами. Мажет быть, он и догадался, что Рогдай сочиняет. Плакать он перестал и пошел к нам в гости.
Шкаф, конечно, стоял на месте невредим. Про него мы и не вспомнили. Достали политическую карту Родины, нашли Двинск. Женька достал из кармана металлическую коробку из-под монпансье, в ней хранилось письмо товарищей лейтенанта Орлова (лейтенант Орлов — брат Женьки). Женька прочитал письмо. Сомнений не оставалось — брата убило.
— Глянь, как близко фронт! — удивился Рогдай.
— А вдруг… — сказал я и побоялся договорить до конца, потому что то, о чем я подумал, было настолько невероятным и фантастичным, что невозможно было произнести. — Вдруг наш пород сдадут немцам?!
Я не представлял себе другой жизни, кроме той, в которой жил.
ГЛАВА ПЯТАЯ,
в ней рассказывается о самом трагическом дне в истории моего города.
У каждого человека есть свое увлечение. Одни коллекционируют марки, другие — пуговицы, третьи ездят на рыбалку. У нас с братом тоже была страсть — мы любили лазать по крышам, хлебом не корми. Мы фантазировали: вот бы превратиться в кошку, уж тогда бы отвели душеньку — все бы чердаки и крыши облазали.
Крыши — особый мир, ничего общего не имеющий с тем, что внизу, на грешной земле, где ездят лошади, запряженные в телеги, или бибикают грузовики, где много народу, дворников и милиционеров. На крышах царствуют ветер, солнце и свобода, отсюда рукой подать до звезд, здесь полно опасностей и укромных закоулков. Мы называли такие закоулки «логовами». На крышах существуют свои тропы, столбовые дороги, вершины и долины. Например, с нашего дома можно свободно перебраться на соседний, затем, приспустившись по пожарной лестнице, перебраться на следующий дом, спрыгнуть с третьего этажа на крышу двухэтажного сарая, по сараю подобраться к арке над воротами и по арке перейти на следующую крышу. В общем по крышам можно совершить «кругосветное путешествие».
Было решено отправиться в путешествие втроем: Женька, Рогдай и я.
Мы проскользнули мимо «портье», прошли коленчатый коридор, благополучно миновали дворницкую, где жил дядя Ваня, поднялись по деревянной лестнице, крашенной масляной краской, к двери на чердак, открыли дверь… Нас увидел дядька в военной форме. На голове у него была стальная каска. Он сказал:
— Сыпьте отсюда, мелюзга пузатая! На военный пост посторонним вход воспрещен.
Дело в том, что на чердаке был наблюдательный пункт МПВО, тянулись телефонные провода, стоял спаренный зенитный пулемет «максим». Нам очень хотелось разглядеть его поближе.
— Айда через наш чердак! — предложил Женька Орлов.
На чердаке Женькиного дома пулемета не было. Стояли бочки с водой, ящики с песком, на красных деревянных щитах висели топоры, багры, щипцы и огнетушители, чтоб тушить немецкие зажигательные бомбы, если упадут на чердак.
Мы прочли инструкцию по тушению зажигалок. Рогдай предложил поглядеть, как работает огнетушитель.
— На своем чердаке пробуйте! — запротестовал Женька. — На нашем нельзя — поймают, в милицию отведут…
Мы вылезли на крышу и спустились в «логово номер один» — узкую щель между двумя домами, глубиной в пол-этажа. Сюда выходили толстые бутылочные стекла из кухонь. Окна не открывались, так что в логове было относительно чисто. Росли чахлые побеги тополя, какая-то травка, пахло сыростью и кошками. Непонятно как, но, кошки как-то сюда забирались.
У Женьки нашлась пачка ростовской «Пушки». Мы решили научиться курить. Женька покуривал, его уже ловили в школьной уборной, водили к директору… У него и цвет лица был желтоватый, как у всех малолетних курильщиков. Он умел пускать дым через нос. Мне захотелось немедленно научиться тоже пускать дым через нос. Я попробовал. Через нос ничего не пошло, из глаз брызнули слезы, я закашлялся, голова закружилась.
— Я умею, — похвастался Рогдай.
Он, как всегда, схитрил: набрал полный рот дыма и пыхнул.
— Так не по-настоящему, — сказал Женька и продемонстрировал свое искусство.
— Я так умею… — не сдавался Рогдай. — Подумаешь, через нос! Если захочу, научусь пускать дым через уши, как один дядька в деревне.
Меня подташнивало. Я бросил папироску. Сверху в щель донесся какой-то гул. Рогдай тоже бросил папироску. Мы посмотрели вверх.
— Самолет, — сказал Женька.
Из щели высоко в небе был виден самолет. Он развернулся и заскользил вниз, потом рванул вверх. От него отделились черные точки; они были видны долю секунды, потом все быстрее, быстрее стали падать, и их уже невозможно было разглядеть.
— Немец!
На фюзеляже самолета был черный крест.
Упираясь в противоположные стены руками и ногами, мы полезли вверх и вылезли из логова.
