— Ох уж этот Йоссариан! — сказал один из них еще громче.
— Да, этот Йоссариан!.. — откликнулся, как эхо, Йоссариан.
— Йоссариан, прошу тебя… — взмолился Нейтли.
— Вы поняли, что я имел в виду? — спросил Клевинджер. — Этот человек — антиобщественный, агрессивный элемент.
— Слушай, заткнись, — сказал Данбэр Клевинджеру. Данбэр любил Клевинджера за то, что тот раздражал его и тем самым как-то замедлял слишком быстрое течение жизни.
— …А Эпплби сегодня нет, — торжествующим видом сказал Клевинджер, обращаясь к Йоссариану.
— При чем тут Эпплби? — поинтересовался Йоссариан.
— И полковника Кэткарта тоже нет.
— При чем тут полковник Кэткарт?
— А какого же сукина сына ты в таком случае ненавидишь?
— А такого сукина сына, который здесь!
— Я не собираюсь с тобой спорить, — отрезал Клевинджер. — Ты сам не знаешь, кого ты ненавидишь.
— Всякого, кто намеревается отравить меня.
— Никто тебя не собирается отравлять.
— Да? А разве мне не подсыпали яд дважды, а? Разве они не подсыпали мне отраву тогда, под Феррарой, и во время великой осады Болоньи?
— Они всем подсыпали, — объяснил Клевинджер.
— А какая разница — всем или одному?..
— Да к тому же это была и не отрава! — запальчиво крикнул Клевинджер, все более запутываясь и оттого еще более раздражаясь.
Насколько мог припомнить Йоссариан, он с терпеливой улыбкой объяснял Клевинджеру, что кто-то всегда замышлял убить его. Были люди, которые уважали его и для которых он что-то значил, но были и другие, для которых он ничего не значил и которые ненавидели его и норовили прикончить. Ненавидели же они его за национальность — за то, что он ассириец. Но у них руки коротки, чтобы сладить с ним, объяснял он Клевинджеру, потому что у него слишком здоровый дух в здоровом теле и он силен, как бык. У них руки коротки дотянуться до него, потому что он — Тарзан и фараон Рамзес Второй. Он — Билли Шекспир. Он — Каин, Улисс, Летучий Голландец, он — печальная Дейрдре, он — Лот из Содома, он — Свинопас и сладкозвучный Соловей. Он — таинственный элемент Ц-247, он необъятен…
— Псих ты! — завизжал Клевинджер. — Сумасшедший, вот ты кто!
— Я — подлинный, громоподобный, чистейший душой многорукий Вишну. Я — верх человека.
— Что? — закричал Клевинджер. — Сверхчеловек?
— Верх человека, — поправил Йоссариан.
— Слушайте, ребята, прекратите, — взмолился встревоженный Нейтли. — На нас все смотрят.
— Ты рехнулся! — истерически заорал Клевинджер. На глазах у него были слезы. — У тебя комплекс Иеговы. Ты думаешь, что миром правит зло…
— Я думаю, что каждый человек — это Нафанаил.
Клевинджер посмотрел на Йоссариана с подозрением, взял себя в руки и уже без крика спросил немного нараспев:
— Кто такой Нафанаил?
— Какой Нафанаил? — спросил невинным тоном Йоссариан.
Теперь Клевинджер решил сам устроить ему ловушку.
— Ты думаешь, что каждый человек — это Иегова. В таком случае ты нисколько не лучше Раскольникова.
— Кого?
— Да-да, Раскольникова, который…
— Раскольникова?!
— …который, да будет тебе известно, считал, что можно оправдать убийство старухи.
— Я, значит, не лучше?
— Да, да, вот именно. Он оправдывал убийство топором. И я сейчас докажу тебе, что ты не лучше!
Задыхаясь и жадно хватая ртом воздух, Клевинджер перечислил симптомы заболевания Йоссариана: абсурдные утверждения, что все вокруг сумасшедшие; человеконенавистническое желание перестрелять всех вокруг из пулемета; искаженные представления о событиях прошлого; ни на чем не основанные подозрения, что люди ненавидят его и замышляют убить.
Но Йоссариан был убежден в своей правоте, потому что, как объяснил он Клевинджеру, насколько ему известно, он вообще никогда не ошибается. Куда ни взглянешь, всюду одни психи, и среди всеобщего помешательства ему, Йоссариану, человеку молодому и благоразумному, приходится самому заботиться о себе. И все, что он делает, — исключительно важно, потому что он-то хорошо знает, что жизнь его в опасности.
Вернувшись из госпиталя в эскадрилью, Йоссариан поглядывал на всех с осторожностью. Милоу не было, он отправился в Смирну закупать фиги, но столовая в его отсутствие работала, как обычно. Еще по дороге к эскадрилье, когда Йоссариан трясся в кузове санитарной машины, он, плотоядно принюхиваясь, уловил острый запах жареной баранины, доносившийся из офицерской столовой. Там готовили на завтрак шиш-кебаб. Огромные, дразнящие обоняние куски мяса жарились на вертелах, дьявольски аппетитно шипя над угольями, а перед этим их трое суток вымачивали в таинственном маринаде, секрет которого Милоу выкрал у одного жуликоватого ливанского торговца. Искусные официанты-итальянцы, которых майор де Каверли похитил с Большой земли, ставили на столики, застеленные дорогими полотняными скатертями, огромные порции всякой снеди. Шиш-кебаб подавали с рисом и пармезанской спаржей, на десерт следовал пирог с вишнями и в завершение — душистый свежезаваренный кофе с бенедиктином и брэнди.
Йоссариан обжирался до тех пор, пока не почувствовал, что вот-вот лопнет. Тогда он отвалился от стола и долго сидел в блаженном отупении с жирными слипшимися губами. Никто из офицеров эскадрильи нигде в своей жизни так не наедался, как в столовой у Милоу, и Йоссариан подумал, что, возможно, они и не заслуживают такой жратвы. Но тут он рыгнул и вспомнил, что все только и ищут случая его укокошить. Он, как безумный, выскочил из столовой и помчался искать доктора Дейнику, чтобы тот дал ему освобождение от боевых вылетов и отправил домой. Доктор сидел на высоком табурете около своей палатки и грелся на солнышке.
— Пятьдесят вылетов, — сказал доктор, качая головой, — полковник требует пятьдесят боевых вылетов.
— А у меня только сорок четыре!
Доктор не шелохнулся. Это был унылый человечек с гладким, тщательно выбритым, узким, как клинышек, лицом. Весь он чем-то напоминал выхоленную крысу.
— Пятьдесят боевых вылетов, — повторил он, качая головой. — Полковник хочет пятьдесят вылетов.
3. Хэвермейер
Когда Йоссариан вернулся из госпиталя, в лагере фактически никого не было, кроме Орра и покойника в палатке Йоссариана. Покойник отравлял атмосферу и очень не нравился Йоссариану, хотя Йоссариан его и в глаза не видел. Йоссариана настолько раздражало, что покойник валяется тут целыми днями, что он несколько раз ходил в штаб эскадрильи жаловаться сержанту Таусеру. Сержант же никак не мог взять в толк, что покойник действительно существует, и, конечно, был прав.
Еще более безнадежным делом было жаловаться непосредственно майору Майору, долговязому и костлявому командиру эскадрильи, чем-то смахивающему на Генри Фонда в минуты печали. Всякий раз, завидев, как Йоссариан, отпихнув сержанта Таусера, прорывается к нему в штаб, командир выпрыгивал из окна кабинета.
Жить с покойником в одной палатке было не так-то просто. Он мешал даже Орру, жизнь с которым, кстати, тоже была не сахар. В тот день когда Йоссариан вернулся из госпиталя, Орр паял трубку, по которой топливо поступало в печку, установленную Орром, пока Йоссариан лежал в госпитале.
— Ты что это делаешь? — настороженно спросил Йоссариан, входя в палатку, хотя сразу же сам все понял.
— Малость протекает, — ответил Орр. — Хочу заделать.
— Будь добр, прекрати, — сказал Йоссариан. — Это действует мне на нервы.
— Когда я был мальчишкой, — ответил Орр, — я, бывало, заложу за щеки лесные яблочки, по дичку за щеку, и хожу так целый день.
Йоссариан, начавший было вынимать из рюкзака туалетные принадлежности, отложил его в сторону, скрестил руки и с подозрением уставился на Орра. Так прошла минута. Наконец Йоссариан не выдержал и спросил:
— А зачем?
Орр торжествующе хихикнул:
— А потому что лесные яблоки лучше, чем лошадиные каштаны. — Он продолжал работать, стоя на коленях. — Ну а ежели дичков под рукой не окажется, тогда, бывало, берешь каштаны. Каштаны — они размером почти с лесные яблоки и формой на них похожи, хотя форма большой роли не играет.
— Я тебя спрашиваю, зачем ты разгуливал с дичками за щекой? — снова спросил Йоссариан.
— Потому что у них форма лучше, чем у каштанов, — ответил Орр, — я же тебе только что объяснил!
— Почему, — незлобиво набросился на него Йоссариан, — почему ты, бездомный сукин сын, зловредная тварь, помешанная на технике, шлялся, запихнув неизвестно что себе за щеку?
— С чего это ты взял, что я запихивал неизвестно что? Я ходил с дичками за щекой. А когда не мог раздобыть дичков, разгуливал с каштанами за щекой. По одному за каждой щекой.
— Зачем?
— Мне хотелось, чтобы щеки были, как яблоки.
— Щеки, как яблоки? — изумился Йоссариан.
