– Возможно, его приступы бешенства связаны еще и с Эльзой, – продолжала Сара. – И такое может быть. Сегодня он пришел домой пьяный в доску. Полностью никакой. Он избил меня. – Она осторожно потрогала свое обезображенное лицо. – Пока он буянил в спальне и резал постель в клочья, я удрала с Эльзой. Он никогда не догадается, что я здесь. Он с тобой незнаком. Да и я тебя, собственно, еще недавно не знала.
Она вымученно улыбнулась.
Романо улыбнулся в ответ, хотя из всего сказанного понял в лучшем случае треть. «Мой друг» он понял, «избил» – тоже. Об остальном смог догадаться.
Он подал Саре бокал с вином.
– Здесь безопасно, – сказал он.
– Я боюсь, – прошептала она, мелкими глотками прихлебывая вино. – Я боюсь показаться ему на глаза. Когда-нибудь он нас убьет. Он теряет над собой контроль сразу. Без предупреждения. И мне приходится думать, как спастись. Ты можешь себе представить, какое это дерьмо?
Романо кивнул. Он понял слова «боюсь», «контроль» и «дерьмо», и ему стало совершенно ясно, что она хотела объяснить.
– Здесь безопасно, – повторил он. – Ты можешь здесь быть так долго, как захочешь. Но когда ребенок кричит, он тебя находит.
Сара стала бледной как смерть.
– Об этом я не подумала.
– Дай ей глоток вина, когда проснется. Затем она спит хорошо. – Он улыбнулся. – Так делают в Италии. И дети все здоровы.
Сара улыбнулась.
– Ты голодная? – спросил Романо.
Сара покачала головой:
– Нет, но я устала как собака. Можно Эльза поспит здесь?
Романо кивнул.
– О'кей. Ты действительно парень что надо. – Она запнулась. – Только я забыла, как тебя зовут.
– Романо.
– Ты хороший парень, Романо.
Сара встала и отправилась в спальню. Не прошло и пяти секунд, как она сняла с себя обувь, джинсы, футболку, трусики и голая, в чем мать родила, исчезла под одеялом. Романо нерешительно стоял в дверях, не зная, что делать.
– Иди сюда! – позвала она и от души зевнула. – Или ты всю ночь собираешься простоять там?
Романо отрицательно покачал головой, словно школьник, которого поймали за списыванием задачи, но который, тем не менее, все упорно отрицает. Он медленно подошел к постели, разделся и нырнул под одеяло.
– Доброй ночи, – сказал он и повернулся к Саре спиной, давая понять, что у него нет никакого злого умысла.
Сара прижалась к его спине, обняла его и уткнулась лицом в его затылок.
– Теперь все в порядке, – прошептала она и через секунду уснула.
Романо за всю ночь так и не решился сделать ни единого движения.
Сара и Романо проснулись почти одновременно, когда из гетто-бластера оглушительно загремело «In the army now» группы «Статус Кво». Эльза, которая играла с кнопками радиоприемника, сама испугалась этого «музыкального взрыва», да так, что тут же начала вопить. Сара моментально очутилась возле дочери, выключила приемник и обняла ее. Эльза отбивалась изо всех сил, и Сара позвала Романо на помощь.
Романо к этому времени уже оделся, и ему удалось успокоить Эльзу, пока Сара поспешно влезала в свою одежду.
– Десять минут, – сказала она. – Если после этого крика он не появится здесь, я могу зайти в квартиру. Значит, его там уже нет.
– А где он может быть?
– У друзей, у знакомых, у своего дилера – если бы я знала! Я никогда не интересовалась этими типами. Проблема в том, что Фрэнки сейчас просто не может быть один. Ему легче провести ночь у стойки какой-нибудь мрачной забегаловки на углу, чем оказаться одному в постели в квартире, где, кроме него, никого нет.
– Хочешь кофе? Я приготовлю эспрессо!
– Нет, спасибо.
Сара уже была в ванной. Она умылась, жадно выпила несколько глотков холодной воды из-под крана и причесалась щеткой Романо.
– Ты знаешь, в принципе Фрэнки – несчастный неудачник. Но мне все это уже осточертело. Я уйду от него. И лучше сегодня, чем завтра.
– Lentamente [7]. Я работаю, ты – здесь. Нет проблем.
Он дал ей визитку пиццерии, где его можно было найти почти постоянно.
Сара засунула визитку в задний карман джинсов.
– Очень мило с твоей стороны. Спасибо. Я появлюсь, точно.
Она взяла Эльзу за руку и потащила ее за собой.
Романо слышал, как она отпирала свою квартиру. Когда за ней захлопнулась дверь, он вдруг почувствовал невыносимое одиночество.
В этот момент он понял, что покоя ему больше не будет. Что Сара уже никогда не исчезнет из его мыслей и снов. И он впервые увидел, какая у него голая и пустая квартира, что в ней нет ничего лично его, ничего, что говорило бы о его жизни. Он жил не в квартире, а в пристанище, и ему очень захотелось показать ей, как он жил в Италии. В старинном доме на окраине средневекового городка, в саду которого разрослись оливковые деревья, кусты лаванды и заросли шалфея и где круглый год пахнет розмарином.
Он стоял у окна и смотрел на улицу, по которой сновали машины, наблюдал, как водители ссорились из-за мест на автостоянке, и про себя отмечал, что на противоположной стороне улицы каждые тридцать секунд кто-то входил в банк. И он не знал, что хуже: его тоска по родине или тот факт, что он влюбился в свою соседку, которая, наверное, никогда больше не придет к нему и не будет спать у него.
Романо снова лег в постель – лишь для того, чтобы положить голову на подушку, где, может быть, сохранился хоть след ее запаха.
6
Сара облегченно вздохнула. Действительно, в квартире никого не было. Фрэнки исчез.
Она сварила какао для Эльзы, сделала ей бутерброды с «Нутеллой» и включила телевизор. Там как раз показывали мультфильм «Викки и сильные мужчины», который нравился девочке. Она с аппетитом ела, смотрела как завороженная в телевизор и на пару минут притихла.
Сара быстро нанесла на свое распухшее лицо чуть-чуть косметики и принялась бегом укладываться. Самые необходимые вещи девочки поместились в два чемодана. Закончив собираться, она подошла к Эльзе, сказала «Все, конец», забрала у нее пульт и выключила телевизор. Эльза моментально начала кричать. Она со временем научилась вопить с силой, которую никто бы не заподозрил в таком маленьком теле.
– Заткнись и надень туфли! – прошипела Сара. – Мы поедем к бабушке и дедушке.
Она злилась на Фрэнки и срывала свое раздражение на Эльзе. Она сама это понимала, но ничего не могла изменить. В какой-то момент в ней заговорила совесть, но когда Эльза не отреагировала на ее слова, продолжая тупо вопить, она сочла свою ярость вполне обоснованной. Сара подошла, подняла девочку с пола и от души влепила ей звонкую пощечину. Эльза на какой-то момент прекратила и орать, и дышать, с ужасом посмотрела на мать и начала все снова. Только еще пронзительнее, тоньше и громче, чем раньше.
«Я больше не выдержу этого, – подумала Сара, – я сойду с ума! Я больше не в состоянии терпеть этого ребенка. Когда-нибудь я убью ее».
Она принесла туфли Эльзы, обула ее, прижав синие застежки-липучки так сильно, как только могла, запихнула ее маленькие ручки в курточку, пытаясь не слышать ее крика, что, однако, было невозможно. Лицо Сары покраснело и было таким же, как и у Эльзы. Эльза, к тому же, еще и отбивалась ногами. Саре очень хотелось схватить дочку за волосы и трясти до тех пор, пока она не прекратит вопить.
Она влезла в свою джинсовую куртку, держа орущего ребенка одной рукой, другой повесила на плечо сумку, схватила связку ключей и поволокла Эльзу, которая не соглашалась сделать и шага, из квартиры.
Ее красный «фольксваген» стоял в нескольких шагах от дома. Сара проволокла Эльзу, как мешок, по брусчатке, открыла дверцу машины и засунула ребенка на заднее сиденье. Лишь ценой невероятных усилий ей удалось пристегнуть дочь ремнем безопасности, поскольку Эльза протестовала против всего, что бы с ней ни делали. Сара оставила ее в машине и еще раз вернулась в дом, чтобы забрать чемоданы.
Когда машина тронулась с места, Эльза, как всегда, в знак протеста подняла крик, но Саре было все равно. Она уже привыкла водить машину в таком шуме.
С рождения Эльза была ужасным ребенком, а когда подросла, то стала еще более невыносимой, сильно осложняя жизнь Сары и Фрэнки. Маленькой она вопила, когда пачкала пеленки или хотела есть, а теперь орала просто со скуки. В те редкие моменты, когда она чему-то радовалась, Эльза визжала так пронзительно, что закладывало уши. Но чаще она вопила от злости, если ей что-то не нравилось. А не нравилось ей почти все и почти постоянно. Когда она чуть подросла, то начала подкреплять свой яростный вой шумными знаками протеста, изо всей силы лупя погремушками по кроватке. Позже она стала колотить ложками и вилками по столу, а любым предметом, попавшим ей в руки, била по дверям, шкафам или по полу, причем до тех пор, пока этот предмет не капитулировал и не рассыпался на тысячу частей. Она пыталась еще топать своими маленькими ножками, но это не возымело успеха, поскольку Сара пускала ее бегать по квартире только в одних носках.
