Я перекидываю ногу через мотоцикл и с пинка завожу его. Я всегда надеваю шлем в последнюю очередь. Это часть истории моей жизни, что мне нужно было попасть в Ад, чтобы начать носить шлем. Там, в Лос-Анджелесе, святоша Джеймс, моя ангельская половина, ненавидела, что я езжу с открытой головой. Дома всё, о чём мне приходилось беспокоиться, это копы. Здесь это папарацци. Мне нравятся мои одиночные поездки, и я не хочу, чтобы о них узнало всякое отребье. Они дают мне шанс выпустить пар. Плюс, я могу увидеть Пандемониум на уровне улиц без лакеев и политических подлиз, говорящих мне то, что, по их мнению, я хочу слышать.
Я даю полный газ и выезжаю на улицу. Я не беспокоюсь о траффике. Улицы в этой части города всё ещё представляют собой разбомблённые развалины, так что большая часть дорожного движения представлена перевозящими солдат и припасы грузовиками. Практически все остальные передвигаются пешком. Я прибавляю газ, поворачиваю и мчусь по переулку, делая большой крюк обратно ко дворцу.
Квартал за кварталом, улицы деформированы, а дома сбиты с фундаментов. Но теперь на рынках есть еда, а горящие здания — не единственные источники света на улицах. Я объезжаю автофургон, куда адовские солдаты тащат закованных в наручники и кандалы мародёров. Солдаты не отличаются вежливостью в отношении них. Мародёры представляют собой окровавленное хромающее месиво. Ну и хуй с ними.
Даунтаун не всегда был таким. Я провёл здесь взаперти одиннадцать лет, так что довольно хорошо узнал это место. Но смертный по имени Мейсон Фаим и генералы Люцифера (Семиаза был единственным воздержавшимся) попытались развязать войну с Небесами. Плохая идея. Город сгорел. Небо почернело. Землетрясения открыли воронки, поглотившие целые районы.
Когда я смотрю на Ад, то вижу Лос-Анджелес. Это забавный вид магии. Конвергенция. Изображение каждого места, наложенное поверх другого. Это странно, но мне так легче передвигаться. Адовцы всё ещё видят старый Ад. Им не нужен «Фэтбургер»[13] в 2 часа ночи. А если бы был нужен, то, возможно, они не были бы такими мудаками 24/7.
Я медленно восстанавливаю это место, но не могу канителить вечно. Я хочу чем-то занять этих дьяволов, заговорщиков и ублюдков с ножом-в-спину. Но рано или поздно они закончат восстановительные работы. А до тех пор всё, чего я хочу, — это не быть убитым и найти способ вернуться в настоящий Лос-Анджелес к Кэнди — девушке, которую я оставил там.
Впереди бутылочное горлышко, где два рухнувших здания перекрыли большую часть улицы, практически соприкасаясь крышами. Между зданиями небольшой трамплин, а дальше ровная дорога. Если я попаду точно туда, то смогу поднять мотоцикл в воздух на несколько метров с другой стороны. Я выжимаю газ и набираю около восьмидесяти, когда влетаю на трамплин.
Они поджидают меня наверху. Двое из них. Тот, что справа, бьёт меня куском арматуры поперёк груди, и вместо приятного плавного полёта на задней части мотоцикла, я в одиночку взлетаю в воздух, делаю сальто назад и приземляюсь на асфальт.
Я плюхаюсь на живот и поднимаю взгляд как раз в ту секунду, когда в дело вступает второй нападающий. Он взбегает на большую кучу щебня и бросается сверху на меня, бронированная горилла в костюме спецназа и кованых сапогах. Я переворачиваюсь на спину и пытаюсь встать.
Слишком медленно.
Он приземляется на меня ногами вперёд, словно думает, что если будет топать достаточно сильно, то получит вино. Кованые сапоги ещё не закончил. Он пинает меня в бок. Тщательные, хорошо выверенные, с оттяжкой пинки. У этого парня была практика. Секунду спустя к нему к чечётке на моих рёбрах присоединяется парень с арматурой. Это не та тихая поездка домой, на которую я надеялся.
Если бы я был простым смертным, то был бы уже мёртв или, по крайней мере, парализованным калекой после того, как Кованые сапоги приземлился на меня и сломал мне позвоночник. Но я не простой смертный, и это не обычная ситуация. Меня и так трудно убить, а сейчас, когда у меня под рубашкой доспехи Люцифера, ещё сложнее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Одному из громил наскучило пинать, и он оглядывается по сторонам в поисках чего-нибудь, что можно было бы сбросить на меня. Этим мудакам веселее, чем если бы они были в «Чак Э. Сыр».[14]
Я рывком поднимаюсь на колени. Собираюсь продемонстрировать этим парнями несколько приёмов Брюса Ли в стиле сумасшедшей обезьяны. В любую секунду. Скоро.
Но я просто стою на коленях, позволяя двум идиотам пинать меня. Мой разум становится пустым. У меня такое тошнотворное головокружительное чувство, что я что-то забыл. Что-то, что я должен был сделать, или что я должен был где-то быть. Кажется, будто что что-то ползает у меня за глазами. Может, мне просто нужно подождать, пока эти парни выбьют из меня всё дерьмо.
Затем это чувство исчезает. Должно быть, это длилось секунд десять, но этого времени хватило Кованым сапогам и его другу, чтобы сновать сбить меня лицом вниз. Я лезу в карман, набираю пригоршню дриттовских крекеров и бросаю им. Пинки прекращаются. Я снова рывком поднимаюсь на колени.
Знаете, как молодые вампиры без какой-либо подготовки могут быть столько дёргаными и компульсивными[15], что им нужно систематизировать всё, что вы им подбрасываете? То же самое происходит с безмозглыми адовцами, и непохоже, что эти двое в состоянии орудовать фритюрницей в «Макдональдсе». Когда я швыряю крекеры, они бросаются за ними, как зомби за одноногим слепым человеком.
После всех этих ударов по телу мне приходится проползти несколько метров, прежде чем удаётся встать. Я снимаю шлем и кладу на тротуар, доставая чёрный костяной клинок, который всегда прячу за поясом брюк.
Близнецы Глиммеры[16], опустившись на корточки, складывают яйца в аккуратные кучки. Я обхватываю рукой голову Кованых сапог, оттягиваю её назад и провожу клинком по его горлу. Чёрная адовская кровь струится по моей руке, как вытекающее моторное масло. Его друг так сосредоточен на складывании яиц, что до последнего мгновения не замечает клинка. Я делаю взмах, и его голова отделяется и катится в сторону, останавливаясь, уперевшись в мой шлем.
Я подхожу и смотрю на него, словно собираясь набить эту голову и повесить на стенку, как поющую рыбу. Я жду какого-нибудь звука. И вот оно. Едва заметный хруст, когда сапог опускается на щебёнку, у меня за спиной. Я разворачиваюсь и швыряю голову, словно чешуйчатый шар для боулинга. Адовские команды наёмных убийц обычно работают втроём. Учитывая, что у первых двоих суммарный IQ был на уровне жидкого вафельного теста, оставшийся должен был быть командиром отряда.
Он выше двух других, с тем же тусклым взглядом ящерицы, как у многих пехотинцев легиона. Его спецназовский бронежилет тяжелее, чем у других, так что голова лишь на секунду нарушает его равновесие. К бедру у него пристёгнут «Глок», но он делает в воздухе молниеносные боевые приёмы парой неприятных на вид зазубренных длинных мечей. Он мог бы взяться за пистолет, но хочет сделать себе имя, нашинковав Люцифера, используя старую школу. Грёбаные дьяволы со своими грёбаными ритуалами.
Я делаю шаг назад, словно ослеплённый его приёмами из видеоигры. Я годами сражался на арене здесь внизу. Мечи причиняют боль, но после нескольких сотен порезов пугают не больше асфальтовой болезни. В том смысле, что их по возможности стоит избегать, но они не стоят того, чтобы терять из-за них сон. И всё же, они причиняют боль, а мне и так больно. И я лишился своих снеков.
Он заглатывает наживку и бросается в атаку. Я делаю шаг вперёд и ловлю его запястье предплечьем, отклоняя опускающийся мне на голову клинок. Теперь, когда я на расстоянии удара, шаг второй такой атаки по учебнику довольно прост: пока ваш противник занят блокированием вашей атаки сверху вниз, вы делаете шаг вперёд и выпад вторым клинком, насаживая его, как коктейльную сосиску. Единственная проблема заключается в том, что это известно каждому разумному существу во Вселенной, и оно к нему готово. Вместо того, чтобы атаковать, я позволяю ему нанести мощный удар мне в солнечное сплетение. Его клинок высекает искры, когда попадает в доспех, и переламывается надвое. Это пугает его на время достаточное, чтобы я сделал пару шагов и поставил ногу на землю позади своего шлема.
