себе, что это все моя вина. Затем он сердито смотрит поверх моего плеча на что — то вдалеке. Я полагаю, что Мара и Майер должны быть в поле зрения. Сойер закрывает рот и больше не произносит ни слова, пока я смотрю на них сама. Когда я снова поворачиваюсь к нему лицом, я не пытаюсь спорить — он имеет право злиться на меня за все это. Он, должно быть, думает, что от меня больше проблем, чем пользы, и он не ошибается.
Я больше не оглядываюсь на Мару и Майера, хотя могу сказать, что они устроились в другом конце гостиной. Ни один из них не говорит, оба перевязывают свои раны остатками бинты, что был у меня в ванной. Им не нужно много, так как оба быстро заживают из — за природы того, чем они являются. Хотела бы я каким — то образом сделать то же самое и для Сойера.
Я чувствую, как напряжение исходит от них во время работы, густое и ощутимое в тихом доме. Я не могу сказать, то ли это взаимная неприязнь, то ли весомое знание того, с чем мы столкнулись, или с кем мы столкнулись. И всегда есть понимание того, что Каллен вернется. Он не закончил. И в следующий раз он не будет возиться со шпионом. Он вызовет стражу. Возможно, всю стражу.
Мара говорит первой, когда идет на кухню, чтобы выбросить обертки от бинтов в мусорное ведро, а неиспользованные бинты кладет в аптечку. Тени окружают ее глаза, и я чувствую, как у меня по шее пробегает беспричинное раздражение, когда она сердито смотрит на меня.
У нее нет никакого права злиться: все, что она делала, это сидела, как дрожащая креветка под камнем, и смотрела, как Каллен пытался нас уничтожить, а меня — затащить обратно в океан.
Но я знаю, что злиться на нее несправедливо — она не воин, так чего же я ожидала от нее? Что она возьмет копье и проткнет Каллена? Никто из нас не справился бы с ним, и мы обе это знаем. Мара особенно, учитывая одержимость Каллена мной, а не ею. Если бы она была схвачена им, он убил бы ее. А этого я точно не хочу.
— Я иду спать, — тихо говорит она, устремив усталый взгляд на дверь гостиной. — Увидимся утром.
Я киваю и смотрю, как она исчезает наверху, пока негромкий стук ее шагов не становится единственным признаком ее присутствия. У меня перехватывает дыхание, когда я вспоминаю другого человека в гостиной — того, о ком я до сих пор не знаю, что думать, не говоря уже о том, что с ним делать. Я пытаюсь расслабить плечи, дышу, пока гнев не пройдет. Затем я поворачиваюсь и смотрю на Майера.
Вот кто заслуживает моего гнева. Я должна кричать и требовать от него ответов. Он лжец. Он выставил меня дурой, заявив, что он — друг, хотя все это время собирался сдать меня Каллену. Это так раздражает, я едва могу дышать, и все же…
— Что теперь? — мягко спрашивает он, и его взгляд останавливается на мне.
Что — то горит в его взгляде, что — то, чего я не могу определить, и вскоре он отводит взгляд. Всегда отводит взгляд: в «Мокко Пот», на моей кухне и по дороге домой — всегда отводит от меня взгляд. Будто он не может смотреть мне в глаза. Я хочу спросить, является ли причиной его вина, или есть что — то еще. Но я не спрашиваю. Боюсь, мне не понравится его ответ.
— Пока ты останешься здесь, — говорю я прерывающимся голосом. Я не могу долго сдерживать гнев в своем тоне.
Сойер поворачивается ко мне широко раскрытыми от недоверия глазами.
— Ты же не позволишь ему остаться здесь? С тобой? — он поворачивается к Майеру, сжав руки так крепко, что костяшки его пальцев белеют. Покачав головой в явном несогласии, он снова поворачивается ко мне. — Он может навредить тебе, затащить тебя к Каллену посреди ночи, он может сделать с тобой все, что захочет. Ты здесь с ним — легкая добыча.
— Я бы не причинил ей вреда, — отрезает Майер. — Это уже должно быть совершенно ясно.
— И я не верю ни одному проклятому слову, которое исходит из твоего рта, — отвечает Сойер.
Майер внезапно вскакивает на ноги, и двое мужчин становятся лицом друг к другу, почти грудью к груди. Взгляд Майера мог соскоблить ракушки с лодки.
— Ты знаешь, что Каллен сделал бы со мной, если бы увидел меня снова? — Майер кипит.
Сойер усмехается, не впечатленный.
— Награда за возвращение Евы перевесит затраты, я уверен.
В один момент я уверена, что кто — то из них нанесет удар. Но через несколько секунд Майер отступает, нарушая тяжелую, пропитанную тестостероном тишину. Я благодарна ему за это — даже несмотря на то, что он ранен, он все равно может нанести серьезный вред Сойеру. Сильнее, чем Сойер мог сделать с ним.
— У меня были свои причины, — тихо говорит он.
— Уверен, что так и было, — саркастически говорит Сойер.
Майер поворачивается ко мне.
— Ты не представляешь, как сильно я сожалею обо всем… что я сделал, — он молчит пару секунд, а затем кивает. — Я сделаю все правильно, даже если мне придется умереть в процессе. И, Ева, я могу найти другое место для ночлега, если тебе так будет удобнее.
— Как насчет океана? — рычит Сойер, снова приближаясь к Майеру. — Ползи туда, откуда пришел, и…
— Прекрати, — рявкаю я и, прежде чем успеваю подумать, опускаю ладони им на плечи, физически раздвигая их. — Я не могу… больше терпеть эту борьбу, — я делаю глубокий вдох. — Майер, ты можешь спать на диване, а Сойер… ты тоже можешь остаться… конечно.
Долгий момент никто не двигается и даже не дышит, пока они оба смотрят друг на друга. Напряжение настолько сильное из — за невысказанных слов, что я чувствую, что могу проглотить их. И если бы эти слова имели вкус, они были бы горькими.
Как только напряжение становится почти невыносимым, Сойер тихонько фыркает и поворачивается к прихожей.
— Хорошо, — говорит он, пытаясь стряхнуть гнев. Это не работает. — Но я все еще не доверяю ему.
— Тебе не обязательно ему доверять, — говорю я, беря его за руку. Взяв его, я нежно сжимаю ладонь, что заставляет его остановиться. — Ты должен доверять мне. Ты можешь это сделать?
Он делает глубокий прерывистый вдох, и я могу поклясться, что слышу, как
