Судья резко встал. Что-то не так было у него с ростом, стоя он казался ненамного выше, чем сидя; но узнали его дети все же не раньше, чем он заговорил. Это был он. Лорд-мэр-генерал фон Коротыш.
Шум в зале моментально умолк. Два стража, уже без факелов, опираясь на блестящие мечи, замерли по две стороны скамьи.
— Обвиняемые Арнольд и Агнесса, встаньте!
Они поднялись, хотя ноги держали их с трудом. Они были очень маленькими и очень хорошенькими, похожими на какую-нибудь трогательную картинку вроде «Христианских детей в Колизее». Однако зал молчал, и все взгляды, на которые натыкались глаза близнецов, делались холодными и жесткими.
— Кто имеет в чем обвинить этих двоих, пусть скажет! — воскликнул ужасный фон Коротыш, указуя на них смуглой длинной рукой. На нем была судейская мантия в золотом шитье и квадратная черная шапочка. Если бы его видел король Альберт, он бы так и покатился от смеха. А может, и не покатился бы. В карлике-судье было что-то очень величественное, едва ли не королевское, а лицо казалось почти устрашающим.
В первом ряду вскочил кто-то, какая-то грязная тень, и Агнесса отстраненно подивилась, как такого оборванца пустили в зал.
— Я, господин судья, сидел возле церкви, — запинаясь, начал тот, — ибо волею Королевской мой удел — людское милосердие. Я, понимаете ли, должен взывать к милосердию, дабы через меня являлась людская добрая воля…
— Довольно, брат, — прервал его судья, — это всем ведомо, и не о том речь. Что ты можешь сказать об этих виновных?
— На праздник Преображения, когда я сидел возле церкви, маленькая девочка наступила на мою шляпу. Она раскидала мои деньги, монетки из шляпы, и раздавила кусок хлеба, который я хотел съесть. Она сделала это нарочно, господин судья.
— Хорошо, брат. Ты сказал. Есть ли кому что добавить?
Где-то в середине зала вскочила пожилая дама, одетая в ярко-зеленые шелка. Арнольд внезапно узнал ее, и ему стало почти физически больно.
— Господин судья, на балу, куда я пришла, окрыленная новой любовью, эти дети насмеялись над моей старостью. А маленький мальчик наступил на мой шлейф, шлейф последнего бального платья — ведь я не так уж богата. Когда он оторвался и я вскрикнула, девочка сказала мне, что он сделал правильно, все равно таких шлейфов сейчас уже не носят. Я ушла с бала и плакала несколько часов. Они сделали это нарочно, господин судья.
Следующим поднялся какой-то юный рыцарь, в которого Арнольд однажды запустил из окна сырым яйцом, упражняясь в меткости. Потом — девочка, чье нарядное платье близнецы забрызгали, галопом подъезжая на пони к церковным вратам. Потом — пришлая паломница, из чьего молитвенника Агнесса вырвала понравившуюся картинку… Потом… Потом… Они все вставали и вставали, мир быстро кружился вокруг близнецов, голоса накладывались один на другой… Появлялись и совсем знакомые лица: Волюнтас, которого почему-то очень чтили здесь и называли не иначе как «Господин Учитель», мадам Изабель, сказавшая что-то вроде «Они есть быть злой… Издеваться хотеть, смеяться над мой разговор…» Была какая-то маленькая невзрачная женщина, которую все называли принцессой и обращались к ней на «вы». Была — самой последней — высокая светловолосая дама, которая долго неподвижно смотрела на детей, и под ее взглядом оба они сжались.
— Я — ваша мать, я Бригита, — чуть слышно сказала высокая леди, и слезы потекли по ее щекам. — Я отдала вам свою жизнь, и вот как вы ей распорядились. Я много молилась за вас — и до своей смерти, и после нее. Но, сынок мой, но, милая доченька, ни один из вас ни разу не помолился за меня.
Она закрыла лицо ладонями, и какие-то люди повели ее прочь из зала. Арнольд дрожал, как лист на ветру, потому что ясно понял — она плачет от стыда.
— Она же умерла, — чуть слышно проговорила Агнесса. Из глаз ее прямо-таки изливался страх. — Арнольд, мы что, тоже умерли? Мы умерли, да?..
Брат не успел ей ответить. Судья поднял руку, и вновь поднявшийся шелест голосов стих.
— Есть ли кому что сказать в защиту обвиняемых? Пусть скажет сейчас или молчит всегда.
Зал безмолвствовал. Арнольда продрало по спине диким холодом. И над тишиной зала поднялся один тоненький, старый голосок:
— Я скажу, господин судья.
— Говори, сестра, — позволил Коротыш, и в толпе поднялась тощая старушка с черной повязкой на глазах.
— Я слепая, господин судья. И слишком слабая, чтобы драться с другими нищими за лучшее место. Когда королевская семья ехала праздничным майским поездом, принц Ричард щедро раздавал милостыню, и нищие и увечные обступили его. Я же не могла пробиться поближе и стояла в стороне. Тогда девочка шепнула мальчику, и он бросил серебряную монетку и попал в меня, и я подобрала ее и купила себе хлеба и молока. И потому я не умерла с голоду, господин судья. Поэтому я прошу о милости для мальчика, а так же для девочки, подвигшей его на милость.
Коротыш нахмурился. Несколько минут он думал, подперев рукою лоб, потом распрямился.
— Свидетели, подойдите сюда. Я буду совещаться с вами.
Два воина, замершие за спинами детей, встрепенулись. Вложив мечи в ножны, они двинулись к судье, и полы их длинных серых одежд шуршали по камням, как сложенные крылья. Некоторое время они говорили, низко нагнувшись к суровому судье; потом отступили.
Судья поднял руку. Кисть его с длинными точеными пальцами, в искрах драгоценных колец, казалась удивительно красивой.
— Я выслушал свидетелей, и теперь мне известны мотивы этого поступка. Монетка была подана не из милости: девочка всего лишь сказала брату, что он не докинет монеты до госпожи моей сестры. Мальчик не согласился, ибо считал себя ловким и метким, и кинул самую мелкую из бывших у него монет, и волею Короля она долетела — так как госпоже моей сестре еще не пришло время умереть от голода. Так, единственная милость, которую содеяли эти двое, пришла в мир через их гордыню. Просьба о помиловании отклоняется. Я объявляю приговор — СМЕРТЬ.
Смерть, смерть, — эхом пронеслось по залу. Арнольд зажмурился и зажал руками уши. Смерть! За пару мелких пакостей, безобидных шуточек — смерть? Не может, не может, не может быть, чтобы это действительно случалось, чтобы это случалось именно со мной!..
Двое советников в серых одеждах снова наклонились к судье. Всегда бесстрастные, их прекрасные молодые лица на этот раз выглядели взволнованными. Казалось, они о чем-то упрашивают Коротыша, а он сомневается; но вот он словно нехотя кивнул головой и опять возвысил голос.
— Закон Короля есть закон. Пусть придет Матушка с-Маленькими-Весами!
— Матушка, Матушка! — послышалось вокруг, люди согласно закивали, — и через толпу прошла к скамье подсудимых маленькая фигурка, закутанная в длинный черный балахон.
До этого мига Арнольд еще не верил в смерть. Но теперь, когда он увидел Матушку с-Маленькими-Весами, он закричал. Они действительно умерли, потому что Матушка и была сама Смерть.
Матушка с-Маленькими-Весами остановилась — сухонькая, в черном капюшоне вроде монашеского, из которого выглядывало острое личико. Она была старше всех на свете, с кожей сухой и гладкой, словно пергамент, а глаза у Матушки были крохотные, черные и круглые, как замочные скважины. Она чуть-чуть улыбалась уголками рта, а вот губ у нее не было. В одной руке она держала маленькие весы с золотой гирькой, а в другой — длинную железную спицу.
Она посмотрела в лицо Арнольду, и он не смог отшатнуться.
— Не бойся, сынок, дай-ка ручку, — сказала Матушка с-Маленькими-Весами, и взяла его запястье своими пергаментными пальцами. Длинной спицей она уколола мальчику палец, и ледяной холодок пробежал ему до самого плеча, но и крикнуть он не успел. Капля крови повисла на кончике пальца, и Матушка подставила под нее свои маленькие весы.
Потом она обернулась к Агнессе. Арнольд дернулся в порыве защитить сестренку, ни за что нельзя, чтобы ее кололи этой мерзкой иглой — но укола и не последовало. Потому что Агнесса заплакала от страха.
— Слезы, дочка? — прошептала Матушка с-Маленькими-Весами, протягивая спицу к самому ее лицу. — Это хорошо. Что кровь, что слезы — всё одно.
С этими словами она поймала крупную прозрачную каплю на кончик своей иглы и опустила ее на чашечку весов, где уже лежала кровинка. Потом легкими пальцами поставила на другую чашу золотую гирьку.
Маленькие весы, вознесенные вверх на пергаментной ручке, дрогнули. Золотая гирька плавно поплыла вверх, а та чаша, куда упали две капельки — алая и белая — оказалась внизу. Совсем внизу. Матушка подошла к судье и поставила свои маленькие весы перед судьей, и улыбнулась.
Судья обвел зал глазами. Арнольд и Агнесса под его взглядом плотнее прижались друг к другу. Брат покрепче сжал сестринскую руку.
— Мой приговор подтвержден, — сказал судья, и голос его показался очень громким. Два советника по бокам от него опустили лица. — Мой приговор окончательно подтвержден, и это — СМЕРТЬ.
