Форма входа
Читем онлайн Свидетельство четвертого лица - Александр Авербух
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
«Житие» посвящено частной семейной биографии на фоне больших событий истории ХХ века: погром в Бессарабии, русско-германская война, «не то революция не то банда», румынская оккупация, сигуранца, «петлюровцы или дениковцы», вынужденная эвакуация в 41-м в Советский Союз, мучительное воссоединение семьи, выживание, переезд в Израиль, работа с русскоязычными репатриантами. Текст такого рода, как отмечал Илья Кукулин, первый исследователь «документалистских стратегий» в современной русской поэзии, требует читательского восприятия сразу в двух регистрах – эстетическом и историко-антропологическом.[18] Но Авербух признаётся: «речь намного важнее сюжета. Она что-то основное и незыблемое для этого цикла, что скрепляет все разрозненные истории, вошедшие в него»,[19] – и действительно любуется этой речью, интимной музыкой её неправильностей, по выражению Всеволода Некрасова – ловит её на поэзии.
В эпистолярии «Пока тебя уже нет», возможно, ту же роль, что в «Житии» – нарушения нормы, – роль маркеров аутентичности и вместе с тем выходов в эстетическое измерение, – играют переходы с русского языка на немецкий, вкрапления идиша и эстонского, заимствованные и калькированные слова и обороты, естественные в речи образованной и одарённой, но зависшей между несколькими культурами героини:
мальчик мой роднойвероятно, это письмо дойдеткогда кошки будут зарабатывать себе на тот светwir sind ja noch jung —aber du kannst doch keine Pein.
Так и многоязычие всей книги Авербуха следует объяснять не только биографической траекторией автора (Украина – Израиль – Канада), поиском постсоветскими поэтами, сформировавшимися за пределами России, своей идентичности, в том числе языковой,[20] – хотя и это объяснение, разумеется, справедливо. Но не менее важно то, как тематизированы и как эстетически нагружены в поэзии Авербуха разные модусы речи. В цикле «Вонйа» русский и украинский языки перемежаются, образуют контрапункт, – война, до сих пор происходящая на родине поэта, проникает в лексику, ломает синтаксис:
какая блажь мне восстаёт в туманев дурмане боли будто густотаеё стоит в луганском котловане.
Атмосфера сгущается: «зреют пули», «кованый день загибается под пулеметом», растут пробелы, лакуны стиховой графики, и кульминационные переходы на украинский только подчёркивают тот факт, что
мій ворог схожий на менета я плутаюсяколи він робить знаки рукою – браток підповзи.
Конечно, если «мы были по пояс в раю / а дальше // проклятье», то язык должен замереть, уйти в подполье, «вовнутрь», где рождается «голод господень» и правит высокий, почти библейский эпико-притчевый и герметичный дискурс. Но только чтобы и дальше продолжали говорить «чужие / место разлома голоса́ вне голоса моего» – например, голос предельно частных записок для памяти из времён Второй мировой:
утром слушал радионе понял ничегоколичество пленных невеликоразгромленные части уже взятыотдал топор и пилу поточитьа к вечеру почистил тротуаросталось еще: январь, февраль, март.
В этом третьем документальном цикле, «Временные но исправимые неудачи», не чувствуется никакого «желания архива», но только – сплошная и неожиданная актуализация исторического посредством организации индивидуальных повествовательных перспектив. И вот герой с равной вовлечённостью играет по утрам Бетховена, обустраивает аскетический быт эвакуированного и транслирует получаемую по радио сухую военную сводку со всех фронтов, ставя «объективность во главу угла»:
сварили мясомерзлый картофель по рецептудевочка ожидает трамвая в проходе между двумя сугробамисани с дровами въедут на тротуар разгружатьсяи совершенно закупорят проходснег твёрд обрывист и скользокяпонцы оккупировали голландскую индиюфилиппины держатся.
В свидетельствах, распознанных и предлагаемых читателю Александром Авербухом, есть место и для «ошеломленного сознания», о котором написала Шошана Фелман, того субъекта, в речи которого «чувствуешь страшная лапа смерти выхватывает людей», но также и для того сознания, для которого всегда
варится утрозахлебываясь светом.
Виталий ЛехциерПока тебя уже нет
*18.10.1932
деткавчера столяр сделал мне ящикрива обещала принести невыразимоеа сегодня утром я ходила по городуи думала о том что нам еще позволеновывозить с горя не придумала ничего умнеебумаги чернилпришла домой и нашлатвое письмочто касается пары крондетка моя мне так страшно тебе писатьвсё что могла бы сказатьразбивается о тепло и светло и не дуеткогда я бросила каську одну и уехала к тебеа больше не знаю но если бы я умела молитьсячтобы когда-нибудь dich das alles vergessen machen – esgibt nicht nur ein Leben – bei dir zu sein, für dich zu sein[21]научила бы что папа самый любимый хороший папана свете папу нужно любить папа подарил маме колечкоя так часто думаю о 1.5 gr Chinin’a и о томчто если бы она тогда не проскочила
вчера опять имела was schönes zu lesen[22]рассматривала вещи имеющиеся кроме микроскопанашла твою старшую дочку и приятеля в креслемы долго беседовали они в возмущениипосле того как продала некоторую мебелькомната похорошелано знаешь куда ни плюнь всюду мамины туфелькия выбросила ихи мама больше не снилась
*5.11.1932
мальчик мой роднойвероятно, это письмо дойдеткогда кошки будут зарабатывать себе на тот светwir sind ja noch jung —aber du kannst doch keine Pein[23]вчера приехала эллаund was sie erzählte со слов миры плясих больница war Hölle auf Erden[24]наша тамарочка в таких случаях говорит: dass ichnicht ertragen kann[25] не правда лилиманович еще там но скорорежкович и дина говорят о палестине всё оченьсерьезно со слов сони, ида викторовна говорит о том жекстати шая получил сертификат слово за слововесело в риге 32-го штейнвейс про палестинуне разговаривает с чужимидикман работает
ДОРОГОЙ МИЛЕНЬКИЙ ПАПА ПРИДИ КО МНЕ В ГОСТИ
so, das kommt von Katzenbriefen[26](она спит в твоей рубашке)на днях я совершенно неожиданно послала тебе12 кг домашнего – когда-нибудь они дойдут не знаю– но т. е. какая-то дамаосталась в аптеке должнаея муж ist draussen и из-за Valuta-Sperre[27] —посылает ей очень мало – я им дала адрес…это было неожиданнокогда ты уехалпапа вел себя довольно приличнопоследнее время стал много пить ich hab abgeredet wegenAnalyse machenund zum Arzt gehn[28] – ну знаешь ведь эти векселя его съедают– в конце концов камнем на душено просто боялась дышатьэлла привезла карточку жены берля – прелестная девочкана фотографии по крайней меремайкин, иногда я думаю – у всех людей свои цоресы[29]у большинства довольно-таки наглядные и трудноустрашимые вечерано вчера я опять вытащила ту самую скатерть помнишьэти квадратики – целый год не трогалане стирала хороший признакв старом доме – напротив – живет портнойпрачешная, в аптеке – амбулатория больничной кассымясная лавка наша кухня и маленькая комнатавидны мне сверху хочется смотретьна тебя входящего через прачешнуюили завесить скатертью окнопока тебя уже нет
*18.10.1933
котик мойя не могу сейчас писатьпомнишь еврейку Peelsonкоторая добивалась места в Haigekassa Laboratorium[30]она его получилаа позавчера умерлаесли говорить о царской хроникевечером была на литературной лекциии стало страшноведь мучительно забываетсячто в риге было легчекогда мы с папой ходили в кино на глинянойесли не это wäre es noch zum aushalten[31]можно было жить будущим
ПАПЕ ПИСЬМО ПРИЕЗЖАЙ К КИСИНЬКЕСПОКОЙНОЙ НОЧИ ПАПА МАКС
вчера варила померанцы и вложила кусочек тебе в конверта во вторник напрасно ждаласегодня книги твои уплылидорогой мой как обидночто вечерами перо больше не пишет по-настоящемукогда собираешься в кроватьхочется sich aufreden dich näher fühlen und dannkommen alle Worte die man so wenig Gelegenheitgehabt hat wirklich zu sagen[32] все это в подушкуднем в понедельник было праздничноа теперь будни слепыевнешне я как преждефактически же навряд личто-то изменится нокак бы папа волновалсязнаешь вот уже 4 месяцаа я всё думаю не забыть бы ему рассказать
*28.11.1933
сегодня уехал абезгаузборухов пломбировал мне последний зубуверял что главная причина его ухода – температурапозавчера хоронили сына артура кренчицкого было такстрашномайка когда артур начал говорить кадиш[33]раньше слышала что хуже провожать родителейили ребенка соня с ожесточением смотрелаговорили что мать и мать и ничего другого нетно когда подняли артура zum Kadisch[34] у моей сонечкисделались большие зрачки und mehr hat sieüberhaupt kein Wort gesagt[35] был у неготуберкулёзный менингит до этого 3 неделилечили от тифа которого не было потомсоня оступилась и буквально съехала в могилу ее долгопытались вытащить но она никак не помогалаодин из мужчин полез за ней было чувствочто каждый день кто-нибудь едетсобирается через неделюприезжает на место кренчицкого оля рабиновичсначала я радовалась а потомкогда артура повели домойне знаю что будет с сонейборухов скоро уходит покау них ничего нового но конечноздесь не хватает 2–3 вещей о которых не могу вспомнитьпомнишь майка как мы купили кисе кроваткукстати ее брать с собой? а книжные шкафы?кажется это вся наша мебель сегодняв аптеке соня предложила оплатить хинин почтовыми маркамикакое-то кормление дверей
я приняла и дала ейлишний пакетикчитай это письмоот нас обеих
*04.01.1934
родной мой – знаешьпод новый год я пила шампанскоесамое настоящее veuve clicquotи если вообще существует стыд перед вещьюто мне стыдно перед этой бутылкойквартирная хозяйка уговорила меня делатькакие-то замечательные турецкие подушкис большим воодушевлениемобъясняла чем они (6 штук) замечательныкакой для них нужен диван чем обить какие подойдут обоив этом году немцы ходят ниже травытише воды это довольно занятноэто тебе не идишисты-сионистыкогда была история с бяликомее протащили через все газетыя же такая жадная стала на вещихотя ты всегда говорил что я скупая но знаешьновое белье или новые туфельки я же хочу привести тебе женув приличном виде и тогда мне так много хочетсятак много-много для этого нужномы с зёмой заказали в деревне через маню полотнополучили по 3 скатерти 1/2 дюжины полотенец кухонныхя всегда была буржуйкой а сейчас после каждоготвоего письма мне хочется привезти тебе das Blaue vom Himmel[36]чтоб ты забыл всё что быловчера я кончила скатертьпомнишь эти полотняные салфеточкикоторые я еще при тебе началаполучилось очень элегантно даже шикарнокстати о мишеньке абрамсон совершенно разорёнпродана мебельбрук наложил арест на квартируживут где-то в меблированных комнатахкак хорошо или плохо мне здесьно начинаешь думать о тебеи страшно становитсячто за сумасшедшая комбинация всё этомайка разве смею жаловаться на жизньзавтра утром ко мне в кровать приползет маленькийзверек и будет греть маму – мало тебе?этому зверьку папа подарил глазки и волосики что ещеможет дать жизнь от таких мыслей отбиваться приходитсявспоминаешь ригу 4 с половиной года назадdas schönste was das Lebenuns gegeben hat[37] знаю что всё забудется сразу как только доберусьдо тебя так же сразу как забылись боли как только она вылезлана свет божий
МЫ ПРИЕДЕМ ЧТОБ ПАПА ПРИГОТОВИЛ АПЕЛЬСИНЧИКИ И МАЛЕНЬКИЙ ДОМИК
майка если мы живыми отсюда выберемся das wird auchwas wert sein[38]я уж говорила маме что в конце концовist wir das alles schnuppe[39] а 2000–2500 kr в банке получить ужелюбимый хороший мой sehr lange kann es jetztnicht mehr dauern und dann wird schön alles gut[40]родной мой старой кошке так холодно нотебя она согреет любимый мой за всёи знаешь до́ма тоже кажется ужечто не до́ма а временноебыть свободным каждый день это чудобоже какие мы стали скромныеродной не ломай себе головы не мучай себяпишу в кровати обложилась турецким тряпьемрукой до тебя податьв себя запустить
*12.5.1934
мальчик мойпосле твоих писеммне хочется облизать кончики твоих нервовdas ist wahrscheinlich so etwas wieTiere die ihre Wunden belecken[41]знаешь, что я сейчас вспомнила? как мы приехалив Ригу и, наконец, попали к себе
Конец ознакомительного фрагмента.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Свидетельство четвертого лица - Александр Авербух бесплатно.
Похожие на Свидетельство четвертого лица - Александр Авербух книги
- СТИХОТВОРЕНИЯ - Всеволод Емелин - Поэзия
- Так, наверное, не бывает… - Александр Юрьевич Масенко - Поэзия
- Глаза слижут лоси (сборник) - Бразервилль - Поэзия
- Я просто этот мир люблю! - Алексей Вячеславович Соломин - Поэзия / Русская классическая проза
- Стихи. Россия, психология - Вячеслав Филюк - Поэзия
- Поэзия периода Великой Отечественной войны и первых послевоенных лет - Валентина Михайловна Курганова - Поэзия
- Мы рождены для вдохновенья… Поэзия золотого века - Федор Николаевич Глинка - Поэзия
- Серая мышь - Каджин - Поэзия
- Вечный день - Георг Гейм - Поэзия
- Подлинник речи. Современная армянская поэзия в переводах Георгия Кубатьяна - Ваагн Мугнецян - Поэзия