В еврепейской литературе той поры лишь Петрарка (XIV в.) в сонете «К Италии...» поднялся до подобного прославления родины.
В «Слове» настойчиво выражена идея владимиро-суздальского единодержавия, когда «отселе» (от Переяславля) до союзной ему Венгрии, до Чехии — Польши — Германии и Литвы, до Карелии и «Дышючего моря» (Ледовитого океана), наконец, до Волги «то все покорено было богом «христианскому народу» Руси и его защитникам — от Мономаха до великого Всеволода. И только потому, что со времен Ярослава Мудрого приключилась беда христианам — одолели их распри, что терзают и ослабляют Русь, обречена она на конечную погибель.
В раннем детстве, да и потом, во время неоднократных и длительных наездов в Переяславль, у Александра было время изучить и полюбить свой край.
Писание, житие, икона, собор — все это ступени не столько познания мира сего, сколько спасения неизбежно грешной души своей. Знание ограничено, божественная премудрость — безгранична. И искусство служит человеку не ради него самого, а ради бога — так учили отцы церкви.
Княжич постиг писание, знал жития, понимал смысл икон. Наконец пришло время поездки в столицу, и тогда близ устья Нерли, у порога земли Владимирской, он прочитал архитектурное предисловие художественной истории родины. И эти первые встречи с прекрасным навеки врезались в его память и чувства.
Храм Покрова посвящен празднику, который своевольный Андрей Боголюбский ввел здесь без одобрения митрополита. Этот сказочный храм, невесомый, летучий, как и его отражение в зеркале реки, поразил Александра своим отличием от воинственной красоты и грозной, тяжелой неподвижности храма времен Юрия Долгорукого, стоящего в Переяславле. Мудрая простота, немногосложное резное убранство фасадов церкви: в центре — пророчествующий царь Давид, по сторонам львы, с ними рядом — голуби, маски девушек. Храм высился на гладкой белокаменной площадке, словно дар небес каждому державшему путь во Владимир.
Гордый и прекрасный Владимир открылся перед Александром. С Юрьевской дороги княжич увидел его со всеми семью воротами и пятикупольным Успенским собором, что высился в юго-западном углу Среднего города — старой, еще мономаховой, крепости. Золотые. Торговые и Ивановские ворота делили город на три части. Его главная улица растянулась на тысячи шагов вдоль Клязьмы до белокаменной арки Серебряных ворот, сливаясь с дорогой на Боголюбово и Суздаль.
И все же не Успенский, а пышно убранный резным камнем Дмитровский собор должен был привлечь внимание Александра. Могучая мужественная слаженность и пропорциональность присущи ему. Колончатый пояс и выше его резьба по фасаду, с боков — листы свинца, на куполе — золоченая медь. Резьба здесь словно ткань. Зодчие связали собор с княжеским двором двухэтажным дворцом с вышкой, с башней, стоящей рядом.
В резьбе господствуют светские мотивы: царски-величественный Александр Македонский держит маленьких львов, здесь и скульптурный портрет Всеволода с пятью сыновьями, среди которых был и. отец Ярослав. На престоле Всеволод в княжеском одеянии: плащ-корзно с застежкой-фибулой на правом плече, из-под плаща видна длинная одежда — кафтан, по подолу обшитый каймой, на рукавах — вышитые обшлага и наручи выше локтя — также кайма вышивки и налокотники. Ниже припадающие фигурки — мальчики-княжичи, одетые, как и сам Александр, в короткие, до колен, кафтанчики, украшенные так же, как и кафтан Всеволода.
В лучах солнца город с золотыми куполами соборов л десятков церквей рисовался как сказка. Новый город Владимир-на-Клязьме был задуман и осуществлен лестными князьями как своего рода архитектурный вызов древнему Киеву-на-Днепре.
Вызывающая пышность убранства города была во вкусе дворянских нуворишей богатейшего двора: «Любим злато и берем имение, любим храмы светлы и домы украшены...», — писал древний проповедник, обличая роскошь аристократии, изодетой в браслеты-наручи с резьбой, перегородчатой эмалью, ожерелья из крупных бус и медальонов, трехбусенных серег...
Храмы не только силой проповеди, торжеством молебствия несли слово божье, слово смирения и повиновения в народ. Они и своей роскошной живописью, этой библией для неграмотных, способной «малыми линиями и красками» передавать зрителю «должайшие истории», своими огромными размерами, невиданным материалом, строгой организованностью — громадой форм должны были порождать чувство подавленности и благоговения в тех, кто ютился в полуземлянках окрестных сел, на деревянных улицах Ветчаной части города, толпился H,I торгу в поисках случайного заработка.
Хорошо было, сидя в хоромах за стенами Детинца, почитывать распространенный на Руси «Стоглавец Геннадия»: «Когда ты сидишь зимой в теплой храмине, безбоязненно обнажившись, вздохни, вспомни об убогих, как сгибаются они, скорчившись над малым огнем, страдая от дыма и согревая только руки, когда плечи и все тело замерзает». Вздохнуть не трудно...
При тогдашнем воспитании сильные характеры складывались в княжеской среде очень рано. Остроконтрастные впечатления, вызванные участием с детских лет в походах в разные, порой очень несхожие по жизненному укладу земли Руси и ее соседей, зрелища кровавых битв, пожарищ, горе частых разлук и ранних утрат — все эти переживания развивали потребность познавать, вырабатывали наблюдательность, усиливали способность обобщения. Словом, ускоряли формирование личности широко мыслящего, чуждого горемычной замкнутости мелких князьков общерусского радетеля.
Ярослав сам очень рано стал воином и политиком и, конечно, того же ждал от сыновей, которых любил: это были по тому времени поздние дети — они родились у него от третьей жены. Воспитывая их по своему подобию, он растил людей умных и смелых, скрытных и решительных. Матери Александр был особенно близок — позднее она годами жила вместе с ним в Новгороде.
Едва ли Ярославичи росли в среде смиренной покорности церкви, если их отец ни во что не ставил ростовского епископа и помыкал новгородским. Юное поколение князей, живших после Калки, не могло пожаловаться на невнимание отцов — они кидали княжичей по стране в смутах взаимных усобиц и внешних вторжений. Поэтому нравственный идеал русского витязя-рыцаря, складываясь одновременно в уме и чувствах, рано находил выход в действии, в поступках.
Тревожная юность
Как вассал и союзник великого князя Юрия Всеволодовича, Ярослав защищал суздальские интересы в Новгороде, Пскове, на Севере, в Прибалтике.
Дела в Прибалтике складывались все хуже с той поры, как в 1202 году папский ставленник рижский епископ Альберт создал здесь Орден немецких рыцарей-меченосцев. Членами Ордена были «братья-рыцари» — воины, «братья-священники» — духовенство и «служащие-братья» — оруженосцы, ремесленники.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
