- Дорогой друг, простите, что разбудил. Это Руассе. Не буду терять времени. Посылаю к вам курьера с кое-какими вещицами, принадлежащими одному мотоциклисту, который сегодня вечером разбился и сейчас лежит без сознания в клинике Божон. Префекта дома не оказалось, так что я вышел прямо на вас.
- Спасибо, - проворчал Вавр. - Надеюсь, не зря разбудили. Но вам, разумеется, видней. - И повесил трубку.
У Баума пошаливала печень, и он знал причину. Обычно он ел то же, что и все, - и никаких неприятностей с этой стороны (как и все французы, он любые проблемы с несварением и прочие беспорядки такого рода приписывал печени). Вчера вечером жена подала ему на ужин всего-навсего равиоли в сухарях с салатом, сыр, немного фруктов, он запил это красным - тоже не так уж много выпил. С чего бы это печени разболеться? А вот ведь болит. Он ее чувствует. Решительно чувствует, и если вспомнить, то в боку ноет уже пару дней. Дело знакомое: он нервничает, а в такие дни печень выкидывает всякие штуки. У других людей, подумал он, все неприятности на уме, а у меня в печенках.
Он плеснул в стакан воды из стоявшего на столе графина и принял лекарство. "Бесполезно, - отметил он про себя. - Но без лекарств еще хуже". На коробочке описывались замечательные действия таблеток при несварении и изжоге. Таблетки, однако, ни разу ему не помогли, и он, глотая их, просто совершал некий ритуал. Это было маленькое суеверие, которое он себе позволял, и, может быть, единственное.
Он взглянул на часы. Десятый час, он уже полтора часа на работе. Привычка такая - приходить пораньше, когда есть проблемы. А нынешние проблемы, он чувствовал, погонят его на улицу Соссэ. Он был бы там уже спозаранку, если б поезда из Версаля приходили раньше.
Последний час он провел в архиве и притащил оттуда одну из серых папок, будто рассчитывая за своим столом отыскать в ней что-то такое, чего в архиве не заметил. Ему хотелось как следует погрузиться в нее, потрогать, пощупать, прочувствовать, прочитать между строк - короче говоря, извлечь то, что не написано открытым текстом на машинке или от руки, но скопилось за многие годы. Досье, лежавшее перед ним, раздражало: такое молчаливое, такое неподатливое. В папке было подшито листков двадцать разного цвета и формата, с разными датами, они были пронумерованы в верхнем правом углу - номер лица, на которое заведено данное досье, и номер страницы, так что исчезновение какого-нибудь листка было бы замечено.
Баум сверил страницы по списку: все на месте. Он и так это знал, потому что проделывал такое каждый день, начиная со среды, а сегодня уже суббота. Это просто был маневр, чтобы выиграть время, поиграть в прятки с папкой, заняться каким-нибудь более или менее механическим делом, пока проблема созревает. Но эта зреет очень уж долго. Он надеялся, что прочитанное вдруг повернется как-то по-другому или, если он прав, фактам найдется какое-то до смешного простое, безобидное объяснение, и то, что сейчас видится ему будто сквозь туман, примет четкие очертания. Беда только - Баум был уверен, да и подсказывал его тридцатилетний опыт, - что если только он правильно толкует известные ему сведения, то никакого простого и невинного объяснения им не будет. И хотя его уверенность подтверждалась реальностью, он хорошо знал человека, чье досье лежало перед ним, его лицо, весь облик, знал его характер. Надежда была эфемерной, просто какое-то предчувствие, ощущение, все же, если бы его спросили, к чему он склоняется, он назвал бы надежду.
Он продолжал перелистывать страницы, и боль в боку, занимая его мысли, не позволяла ему воспарить в надеждах и возвращала к суровой действительности.
Когда зазвонил внутренний телефон, он почувствовал даже облегчение. Это звонил шеф.
- Баум слушает.
- Альфред, ты мне нужен. Зайди. Разговор будет долгий.
- Иду.
Он запер папку в серый металлический сейф, стоявший в углу комнаты, и с мрачным видом направился по коридору к лифту. Вавр говорил довольно резко верный признак, что намечается новое дело. Надо надеяться, что с ним просто хотят проконсультироваться. Ему не до того, ему надо сосредоточиться на своей нынешней проблеме. Придется сослаться на занятость.
На пятом этаже он вышел из лифта и зашагал по точно такому же длинному, нудному коридору. Секретарша Вавра поманила его из открытой двери приемной:
- Старик что-то задумал, знаю я эти дела.
- Я и сам знаю. По голосу слышно.
Он прошел через приемную в кабинет.
- Альфред, старина, придется поработать.
- Это не новость.
- Я имею в виду нечто новое. Смотри.
Он протянул фотокопии, присланные Руассе. Просматривая их, Баум качал головой, будто сокрушаясь по поводу человеческой глупости и неистребимой злобы, о которой свидетельствует данный текст, - эту его манеру знал весь отдел.
- Как это к вам попало?
Вавр рассказал о ночном звонке и протянул еще записку сержанта:
- Посмотри и остальное.
Он выложил на стол содержимое карманов мотоциклиста. Баум придвинул стул поближе и некоторое время изучал удостоверение личности. Потом склонился над фотоснимками. На двух из них одна и та же красивая девушка. На третьем женщина постарше, видно, мать; может, сын сам сфотографировал и носил с собой фото, снятое где-то на фоне плохо различимого дома, размытое, не позволяющее ни о чем судить.
Вавр терпеливо ждал, пока Баум все рассматривал как следует, аккуратно беря каждую бумажку за уголок, прекрасно зная при этом, что все они захватаны пальцами полицейских. "Все наши люди, абсолютно все, плохо обучены, - часто говорил Баум. - И особенно эти, из префектуры".
- Что ты об этом думаешь? - спросил Вавр.
- Любопытно, надо признать. Молодой человек с заведомо фальшивым удостоверением везет одному из лидеров компартии через весь Париж копии протоколов июньского совещания комитета национальной обороны. Секретные документы, которые вряд ли и в правительстве всем доступны. Нам, к примеру, недоступны.
Баум снова покачал головой, будто изумленный чудовищностью того, что произошло.
- Любопытно, конечно. А кто еще об этом знает?
- Только полицейские.
- А префект?
- Нет, если только Руассе пока не проболтался.
- А из министров кто-нибудь?
- Я никому ничего не говорил, но попросил президента, чтобы он принял меня сегодня утром.
- А как насчет Маллара?
- Пока нет, но министр внутренних дел имеет право знать что у нас тут делается: все-таки наш департамент находится в его министерстве.
- Досадно. - Баум произнес это негромко, но с явным неудовольствием.
- Почему?
Баум пожал плечами:
- Я подумал, дело такое тонкое... Пахнет национальным скандалом. Безопасность страны и всякое такое. Может, чем меньше народу в курсе, тем лучше?
Вавр тяжело заерзал в кресле и с отсутствующим видом потыкал промокашку ножом для разрезания бумаг.
- Меня сейчас две вещи интересуют. Тот факт, что об утечке информации никто не знает ни в Комитете обороны, ни в самом министерстве, кроме, конечно, того человека, который эту утечку организовал. Это первое. И второе - раз уж эти бумаги в наших руках, известно ли это тому, кому они предназначены. Ответы на оба эти вопроса должны знать только мы - пока это возможно.
- Но президенту-то придется сказать, раз уж мы действуем в обход префекта полиции.
- Разумеется! Однако, может, удастся его убедить, что никто другой знать не должен.
Несколько минут спустя Вавр взялся за телефонную трубку:
- Руассе, старина, я прочел. Весьма интересно. Да, да, абсолютно. Да, к президенту республики. Я тоже так думаю. В связи с этим могу я положиться на вашу скромность? Отлично. Но я имею в виду полную скромность. Очень важно, чтобы не только ваши подчиненные ничего не знали, но и начальство. Идет? Великолепно! Спасибо, детали расскажу при первом удобном случае.
Он положил трубку и посмотрел на Баума.
- Руассе - человек надежный. Больше всего на свете любит быть в курсе чужих секретов. Если ему подбрасывать время от времени какие-нибудь сведения, то он будет молчать.
- А от меня что требуется? - Баум уже знал, что за этим последует.
- Взять это дело в свои руки. Чего же еще?
- Алламбо бы отлично управился.
- Не так, как ты.
- Лестно, конечно. Только у меня и так работы навалом.
- Может, пойдем в Елисейский дворец вместе? - Баум понял, что проиграл. - Я скажу, когда президент назначит время.
В своем кабинете двумя этажами ниже Баум вздохнул, вытащил из сейфа папку, открыл ее, снова закрыл и отнес в архив. Дело неотложное, а вот приходится откладывать. Вытесняют его более драматические события, еще большее напряжение, страна катится к будущему, которого никто не хочет, и дорога эта отмечена взрывами бомб, загадками вроде той, что Баум уже три дня пытается разгадать, и теперь вот этим... События, не связанные между собой, но в равной степени тревожные. Облачка на горизонте, предвещающие бурю. Странное, неуловимое беспокойство в умах. Мысли Баума - он не догадывался об этом - совпадали с раздумьями Руассе, которым он предавался прошлой ночью, не зная, как поступить с найденными документами.
