– Двигай за дружком… Ну!!! – прикрикнул Дунай.
Упрашивать дважды не пришлось, только пятки засверкали. Засверкали на самом деле, толстой грязной кожей, отполированной ходьбой. Пластун еще раз сплюнул, в который раз ощутив отвращение к мутировавшим и утратившим все человеческое тварям. Ведь кто мешал им хотя бы людей не жрать? Так нет…
– Не убивай, хомо…– блеюще донеслось со стороны толстяка.– Отпусти, а? Зачем я тебе? Мож, че и пригожусь, а?
Дунай продолжил следить за пошатывающимися друзьями, скрывающимися вдалеке. На вопрос раненого ворма отвечать не спешил. Хотя… мало ли?
– И чем ты мне пригодишься?
– Я знаю, где склад маркитантов, да-да, проследил. Не убивай, хомо, расскажу.
Дунай наклонился к постанывающему ворму, прислушался. Покивал головой, поняв, о каком месте тот говорит. Чуть позже он двинулся именно в ту сторону, круто взяв к западу от Кремля. Рейд не должен оказаться напрасным.
Нео стоял, гордо выпятив бочкообразную грудь, и даже отсюда, из укрытия Дуная, казался страшным. Это не странно, ведь мохнатый точно был вожаком немалой стаи. А вожак лохматых и должен внушать страх с ужасом мощью сильных мышц под густой черной шубой. Вот и этот полностью соответствовал всем необходимым требованиям. Надо полагать, избитому до полусмерти соплеменнику, решившему бросить ему вызов, казался еще страшнее. Хотя кто их, нелюдей волосатых, знает? Может, тому, пусть избитому вожаком в кровь, со сломанной лапищей, он виделся по-другому. Нео, чего с них взять? Не жизнь, а одна бессмысленная в своей кровожадности битва. И хорошо, что сильнейшие калечат друг друга, а не лезут на новый приступ кремлевских стен.
Дунай, затаившийся под несколькими кусками рухнувших стен, лежал уже давно. Это он делать умел. Не в смысле, что валяться на боку, нет. Лежать, наблюдать, сливаясь с битыми кирпичами и блоками. Учили пластунов хорошо, заставляли часами не менять положения. Разведчик не должен выдать себя ничем, даже если почесуха вдруг нападет. Или стальная сколопендра, к примеру. Если прицепится зверь крупнее, то придется все-таки двигаться. Какой прок от разведчика, если не сможет вернуться? А Дунай, идущий домой из рейда, вернуться был обязан. Слишком много узнал, чтобы умереть, не добравшись до Кремля.
Вожак так и не стал добивать соплеменника, рявкнул, подзывая кого-то. Голос у него оказался под стать телу – зычный и басовитый. Никак не слабее рыка луженой глотки мастера Устина, ведавшего отрядом пластунов:
– Уберите слабое мясо, а-а-р-г-х. Слабый как хомо, глупый. Эй, Граг!
Темнело на глазах, и новый мохнорылый, возникший у костра, показался черной тенью:
– Я, вождь Хорд!
– Веди ужин, будем есть и потом отдыхать.
Нео, сидевшие у костра, радостно заухали, забили себя мощными ладонями по бедрам. Жрать нео хотят всегда, эту нехитрую мудрость юнаку Дунаю когда-то рассказал калека пластун Любим. Ему, одному из немногих доживших до седых волос пластунов, верили во всем. Шутка ли, дожить до тридцати годков? «Да, юнаки глупыри,– почесывая обрубок правой руки, хмурился Любим,– нео постоянно готовы жрать».
А кроме мяса, мутанты ничего жрать не хотят, потому им, что люди, что крысособаки, что собственные соплеменники,– все едино. Главное – мясо, потому надо делать все, чтобы не почуяли человеческий запах. Дунай и сейчас помнил это, лежа против ветра. И пусть кожа под тонким слоем мази из желчи и половых желез нео жестоко чешется, он готов был терпеть до самого возвращения.
– Вождь Хорд…– Один из нео встал, склонив голову перед вожаком.
– Что, Ург? – грозно рявкнул явно довольный униженностью воина Хорд.
– Мы хотим не только мяса, мы мужчины. Мы воины храброго и щедрого вождя Хорда, вождь даст нам не только мяса глупых женщин хомо.
– У-а-ха-х-а! – захохотал вождь.– А Ург не дурак, Ург знает, что сказать своему вождю.
У костра Дунай заметил какое-то движение. Пригляделся и вздрогнул, понимая, какое зрелище его ждет. Поговаривали, что нео разводят людей как скот. Как в Кремле разводят туров, например. Дунай слышал про это, но встречать самому такую человеческую, в прямом смысле мясную, породу раньше не доводилось. А тут увидел… лучше бы и не видел.
Трех вполне упитанных и грязных женщин, со спутанными волосами, прикрытых каким-то тряпьем, пригнали чуть позже. Высокий и кряжистый, поросший жесткой черной шерстью Хорд остановил их, потыкал пальцами в бедра, помял бока. Довольно оскалился, облизнувшись. Грубо схватил за волосы одну, немедленно завывшую дурным голосом, потащил ближе к костру. Сидевшие кружком остальные нелюди еще сильнее радостно и жадно заухали, засвистели, забубнили своим странным, гавкающим разговором. На двух оставшихся женщин немедленно накинулось несколько волосатых здоровяков, разложили на земле, стреножили за разведенные в стороны руки-ноги. Окружили кучкой, стало слышно довольное сопение мохнатых, дорвавшихся до бабского сладкого тела. Те даже не кричали, видно радуясь оставшимся пока жизням. Дунай задрожал от накатывающей злобы. Но потом стало еще хуже.
Вожак стаи бросил отобранную замарашку на землю, ударил, прерывая попытки сопротивляться. Придавил мощной ногой. Наклонился, грубо оттянул голову за волосы, достал длинный, матово отсвечивающий нож. Дальше Дунай не смог смотреть. Его, разведчика-пластуна, видевшего многое, вывернуло наизнанку. Когда до него донесся запах жарящегося мяса, то вывернуло еще раз. Запах пропал чуть позже, а вместо него появилась лютая ненависть. Такая ярая, какой Дунаю испытывать еще не доводилось. Чуть-чуть – и он бы кинулся на тварей в одиночку, стараясь дотянуться хотя бы до нескольких. Слава Перуну, отцу мечей, хватило выдержки. Нет бы взять да забыть, выбросить из головы и двигаться, как все утихнет, к Кремлю – нет. Вместо этого Дунай решил незадолго перед рассветом, когда часовых сморит сном, наведаться к вожаку, грозному и страшному Хорду. Оставалось дождаться совсем недалекого часа, когда небо чуть посветлеет, из черного становясь привычно серым.
Время шло, вместе с ним мерно текли мысли в голове чуть успокоившегося Дуная. Ему давно стало привычно коротать таким вот образом долгие часы. Ведь кто такой пластун? Пластун – он не обычный разведчик из тех, что украшают собой дружину. Вовсе нет, дело тут в другом.
Ведь как становятся пластунами? А никак, пластунами рождаются, причем в прямом смысле. Когда дружинник сходится с женщиной и рождается ребенок, его несут в Семинарию. Там монахи осматривают его, ищут мутации или изменения, делающие ребенка уродом. Находят… тут путь его короток и милосерден. А не находят, так все, дорога одна – воинская. Монахи забирают ребенка и растят до семи лет, после чего решают, куда тому дальше идти. Кому в стеновые воины-стрельцы, что караулы несут, кому, самому сильному, в Дружину. А таким, как Дунай, что ростом и весом не вышли, к мастеру Устину, что командует сейчас пластунами. И не дружинники, и не обычные люди.
В Дунае роста было метр и девяносто сантиметров, вес около восьмидесяти пяти, чуть больше рядового горожанина. Те поменьше, а как еще? Двести лет по бункерам сидели – на пользу не пошло. А в последнее время тоже не лучше. Все силы брошены на поддержание Дружины и ее воинов, что оказались так нужны после выхода на поверхность. Так что даже по росту торчали пластуны где-то посередине между дружинниками и горожанами. Только Дуная это никак не расстраивало, оно и лучше, если подумать головой.
Пластунам привычно брать ловкостью, выносливостью и хитростью, меткостью стрельбы своих тихих луков, приемами хитрой смертоносной борьбы, что не нужны гигантам-дружинникам, а пластунам-то самое оно то. Дело у них сложное и тяжелое: дальние рейды в город, поиск тайн для Семинарии, слежка за врагами, постоянные ночные походы там, где и десяток дружинников пройдет с трудом. А Дунай и его товарищи ходили и возвращались. Такие они, пластуны: злые, как колючки, и такие же цепкие, как доходит до жизни. И глупостей не делающие. Но вот коса нашла на камень, иначе как объяснить желание Дуная, заставляющее его ждать сна караульных. Хотя с ним-то как раз вовсе по-другому вышло. Может, что из-за этого он и ждал предрассветного часа?
Отец его, ушедший к Перуну уже давно, встретил как-то мать Дуная и полюбил. И даже жить начал с ней семейно, хоть и противилась часть дружины, семей не имевшая. Мол, Иван, зачал ребенка, и хватит. Только не тут-то было. Отец пользовался у самого князя знатным уважением за отъявленную храбрость в боях. Мать Дуная он любил, а как сын родился, так совсем души в нем и в жене не чаял. Да и князь разрешил матери с сыном и мужем быть рядом, тут дружинные и успокоились. А потом приключилась беда. Вышла мать в мирный и тихий день на стену, решила посмотреть на город и отца повидать. Тут только ее и видели. Сдернули нео арканом Марью со стены и утащили. Пока поняли, что за женщина была, пока отцу сказали… Пропала она, сгинула среди руин.
