Я записал котелок, баклагу и мешок.
Хотелось сходить в церковь к обедни, но боязнь, что могут сегодня потребовать на отправку, удержала меня. Часов в 12 разразился ливень с градом. Вечером поехал в Печерскую лавру. Около 6 часов пришел туда, в одном из храмов шла вечерня. Помолившись, зашел в другой, там служили молебен. Мне хотелось побывать в пещерах, но я пришел поздно, и еще кроме меня никого не было, а одного монах не хотел вести; я немного подождал, не подойдет ли еще кто, но к моему горю никого не было, и я с грустью должен был уйти из лавры, так как начало уже темнеть. В казарму прибыл около 9 часов вечера. Вскоре лег и уснул.
Утром разбудили часов в шесть. Умылся, сходил в лавочку, закусил и попил чайку. Взял газету, но в ней почему-то не было сообщения от Штаба Главнокомандующего. Что сие значит: большую ли неудачу наших войск или еще что-либо. Отослал письмо брату Ивану. В 11 часов нас позвали получать вещи. После обычных многократных перекличек, нас повели в цейхауз, но обмундитровали нас плохо. Рваные австрийские сумочки, в которые ничего нельзя было положить, австрийские же чашки – котелки, которые совершенно русскому солдату непригодны, потому что они нам более нужны, чтобы вскипятить чай, а не для варки обеда, стеклянные баклажки. Многие здесь же вслух заявляли, что сумки и котелки они дорогой побросают за непригодностью. Особенно было обидно, что солдаты местных тыловых команд были снабжены лучше, чем мы, идущие на позицию. Кроме того, много молодых солдат несут службу вроде сопровождения арестованных, каковую без ущерба дела могли бы нести старики и раненые, от которых на позиции будет очень мало пользы, если не вред.
Сегодня нам можно было идти на обед, но выстраивали и перестраивали так долго, что многие предпочли не ходить на обед. От коменданта новели на пересыльный двор; там четыре раза перекликали и разбили нашу команду, идущую в Тарнополь, на 4 взвода.
Начальником команды был назначен прапорщик. Мы вышли на улицу и пошли по направлению к станции, но но дороге остановились. Пришел комендант и стал осматривать тех, которые заявили, что у них недостает некоторых вещей. Комендант в чине штабс-капитана; рассердившись, стал ругать всех нас, ни к кому в частности не обращаясь. Зачем он на прощанье поселял злобу в сердцах солдат. Если бы видел это немецкий кайзер, он, вероятно, был бы ему премного благодарен… Все были обижены, слышались негодующие возгласы: «Вот как нас понимают, хуже собак нас считают, зачем нас калечат, и т. п.» Я попытался было ослабить впечатление, произведенное комендантом, но ничего не вышло. [142] Меня забросали доводами, что вся цель войны – истребление нас и т. п. Конечно, большим помощником такого глупого понимания в цели нашей великой отечественной войны является наше невежество.
Правда, много есть и между нами негодяев, которые, получив в одном месте сапоги и прочее, на дороге продают, а у попутного коменданта или воинского начальника получают вновь и так несколько раз, оправдываясь тем, что-мол сотни тысячь рублей воруют, а мы какие-нибудь рубли. Этому способствуют наша российская халатность и неразбириха: в одном месте дают одно, в другом другое, а в третьем опять то же. Ну разумеется, господа с нечистой совестью и пользуются этим, нанося огромный вред казне и мало пользы себе, а ведь каждая выдача записывается в ста местах, только, очевидно, никто эти записи не читает.
Вечером нас отвели на вокзал и посадили по-взводно в вагоны. Здесь нам подпрапорщик выдал порционные деньги за два дня. Начинало темнеть, я лег и уснул. Около полуночи поезд тронулся в путь.
10 июля.
Проснулся на станции Фастов. Умылся, поел. Починил гимнастерку. На станции Казатин выпросил у одной дамы газету, «Киевская Мысль». Из газеты понял, что немцы напирают. Часов около шести прибыл на ст. Жмеринка. Вечером заснул. Проснулся на станции Проскуров, затем приехали в Волочиск, где нас высадили и завели в сад. Здесь нам от Красного Креста принесли обед и по три куска сахару, а потом дали белых сухарей. На обед было что-то среднее между кашей и борщом, много крупы, немного недоваренной. Часа в три мы пошли пешком на станцию Подволочиск.
Как раз в это время на границе мы увидели, как гнали толпу пленных австрийцев. В управлении этапного коменданта выдали платный обед. Он стоил 41 коп., солдаты были недовольны, что так дорого, и хотели лучше получить деньги, так как были сыты, но прапорщик заявил, что он все равно деньги за обед заплатит, будем ли мы ест или нет. Пришлось примириться и есть обед. Выдали по 7 кусков сахара. Затем нас отвели на площадку в лесок, где мы и расположились. Здесь было много пленных австрийцев, которые исполняли различные работы.
Попили чаю, темнело, я раскатал шинель, снял сапоги и положил их под голову; ноги завернул в шинель и уснул.
Ложась спать, мы не были уверены, что проспим всю ночь, так как думали, что до Тарнополя пойдём пешком ночью.
12 июля.
Проснулся как раз в ту минуту, когда солнце выходило из горизонта и первые лучи упали на землю. Умылся, помолился Богу и поел. Вскоре подошли торговки с булками и молоком; я купил бутылку молока и 4 яйца. В 12 часов дня нам сказали, что в 2 часа поедем в Тарнополь, выдали порционные в размере 39 коп. В вагонах было страшно тесно и жарко, потому что в два вагона нас посадили 127 человек. Часов около 5 приехали в Тарноноль. Пришли к этапному коменданту и расположились в саду. С запада надвигалась туча и накрапывал дождь. Мы раскатали шинели.
Нас скоро двинули в город и как раз в это время разразился ливень. Вода бешенно помчалась до улицам, сапоги раскисли и сами мы превратились в мокрых куриц. Нас вывели за город и повели на гору влево. Итти было страшо неудобно: скользко и грязно. Наконец, пришли в лагерь.
Здесь нас выстроили и вскоре к нам вышел прапорщик и распорядился, куда нас отвести и где нам приказано было раскинуть палатки. Так как палаток у нас почти совсем не было, то стали ожидать, когда их принесут. А мелкий дождик между тем шел и шел. Так мы простояли до проверки. На проверке, которая была с музыкой, приказали скатать шинели.
С тех пор, как выступили из Фридрихсгама{4}, я не слышал проверки с музыкой. Многие солдаты говорили: «Вот бы в атаку с музыкой». «Нет, подумал я, отошли те времена, когда в атаку ходили, как на парад».
Тепер не только музыка, но даже звонкий стук котелков иногда вредит
Возвратись с проверки, мы еще несколько времени подождали палаток, потом разослали солому и улеглись в рядок. Я накрылся мокрой шинелью и ею же прикрыл свои вещи. Дул сильный ветер и шел дождь. Я начал было уже засыпать, когда принесли палатки и начали раздавать. Палаток оказалось мало и мы кое-как поставили 4 полотнища и забрались под них.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
