Раздался стук в дверь, и в комнату вошёл высокий итальянец с крючковатым носом, неестественно длинными, как у шимпанзе, руками и тяжёлым, почти немигающим взглядом. Худое, выбритое до синевы лицо сливалось с такого же цвета сорочкой. Тёмный галстук. Чёрные туфли. Иной мог принять ежедневное обличье Марио Эспозито – сотто капо (Sotto Capo)[19] – за траурный наряд. Но нет. Это был ежедневный образ второго человека в «семье», пришедшего на утренний доклад. Дону иногда казалось, что своим видом он призывал себе на помощь дьявола.
– Доброе утро, ваша милость.
– Послушай, Марио, я ведь просил не называть меня так. Ты же не какой-то там стрелок[20]. Ты – мой заместитель. Меня устраивает и американское «босс».
– Да, босс.
– Садись. Я не люблю, когда ты смотришь на меня сверху. Кстати, как там поживает наш новоявленный киллер?
– Спокоен, как бегемот, – умащиваясь на стул, хмыкнул Эспозито. – Рассказал об убийстве Хилла как о прогулке в булочную.
– Так ведь он два года в Европе только этим и занимался. Надо принять его в солдаты и заплатить премию. Дай ему триста долларов. Пусть парень погуляет. И жалованье на первых порах тоже триста. Не надо баловать, а то обленятся и забудут, что деньги зарабатываются главным образом кровью. Пусть ходит под началом Сумасшедшего Чарли. Он у нас самый авторитетный капо[21].
– Хорошо, босс.
Дон Моретти потёр лицо ладонями, откинулся на спинку кресла и спросил:
– Как идут дела с виски, арестованным властями ещё в январе? Когда наконец ты его спишешь на бой?
– Двести пятьдесят пять ящиков на бой никак не выйдет, босс, – вздохнул Эспозито. – Это невозможно.
– Хорошо. Тогда вывези виски, оставь несколько ящиков с пустыми бутылками и сожги склад. Я не могу допустить, чтобы Томмазини заработал двести пятьдесят тысяч кусков. А если он разбавит виски четырежды – а он так и сделает, – то получится приличный куш – галыш![22] Чуешь?
– Пока не удаётся выбить разрешение на «утилизацию» груза как товара ненадлежащего качества. Мешает один белый воротничок. Прикидывается честным.
– Кто таков?
– Алекс Фридман.
– Еврей?
– Да, эмигрант из России.
– И ты не знаешь, что с ним делать? Суньте ему проститутку, а потом пусть она заявит об изнасиловании, если он не согласится пойти нам навстречу.
– Я думал об этом, но не выйдет. Примерный семьянин. Женился на американке, завёл семью.
– Поговори с ним. Дайте ему тысячу. У него есть автомобиль?
– Да, в кредите. «Виллис», трёхлетка.
– Если не согласится, спалите машину. А потом снова предложите грэнд. Если не возьмёт, обрейте налысо жену и скажите, что в следующий раз с нею развлекутся негры в трущобах Гарлема. И только после этого мешок на голову, бетонные ботинки на ноги – и в Гудзон.
– Всё сделаем, босс. Не сомневайтесь. Мне позвонил наш человек из порта. Попросил о встрече. Он рассказал, что на транспортном судне «Балтимор» пришёл груз из Стокгольма. Его отправили на таможенный склад. А тут прилетело сообщение по беспроволочному телеграфу с парохода «Роттердам», который идёт к нам и со дня на день причалит, что карго этот спорный. Указали даже его номер. Вчера на таможне появился какой-то тип, судя по говору, из Сан-Франциско. У него были документы на предъявителя, подтверждающие права на этот товар. Но из-за этого сообщения ему груз не выдали. Так распорядилось начальство. И он исчез. Самое интересное, босс, – Марио сделал театральную паузу и закончил: – Этот товар – золото в слитках. Одиннадцать с лишним тысяч фунтов, или пять тонн.
Дон Моретти вынул из деревянной коробки любимую ямайскую сигару «Сифуэнтес», свёрнутую из трёх разных сортов табака: начинка – из листа «Пилото Кубано», выращенного в Доминиканской Республике, связывающий лист – из Джембера на Ямайке, а покровный – из табака сорта «Коннектикут Шаде». Он аккуратно отрезал гильотиной кончик и, чиркнув настольной зажигалкой, упрятанной в красно-коричневый сердолик, прикурил. По кабинету поплыл аромат дорогого табака. Насладившись двумя неглубокими затяжками, дон покачал головой и сказал:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Одиннадцать тысяч фунтов спорного золота?
– Совершенно верно.
– То есть ничейного?
– Я принёс копию того сообщения из Атлантики. Посмотрите?
Пробежав глазами текст, дон Моретти заметил:
– А я уже слыхал что-то про этого Баркли. Он, по-моему, банкир. Это всё, что я о нём помню. Ты собери о нём информацию, и мы вместе покумекаем, как дальше быть.
– Сделаю, босс.
– А нет ли данных получателя груза?
– Он очень быстро смылся. Даже телефона не оставил. Но наш человек успел разглядеть и запомнить три последних цифры номера серого «Рено» – 638.
– Ищите, ищите его! Надо сказать всем капо, пусть дадут приказ своим людям заняться его поисками. Я не думаю, что машина в угоне. Он же не на убийство ехал. Ну и твой человек в порту должен быть готов к его новому появлению. Надо, чтобы кто-то из наших ребят там постоянно дежурил. Если удастся вновь встретить этого субъекта, пусть сопроводят его до дома или до работы. Узнают, кто он. А потом притащат к нам.
– Я понял, босс.
– Других новостей нет?
– Нет, босс.
– Тогда занимайся русским евреем и золотом. Ступай.
Марио Эспозито слегка поклонился в знак уважения и удалился.
Дон Моретти остался один. Он поднялся из-за стола и заходил по комнате нервными шагами. Потом вдруг остановился у окна и подумал: «Неплохое начало дня – одиннадцать тысяч фунтов ничейного золота! Такого не бывает. Золото всегда бывает чьё-то!»
Глава 4
Притаившаяся смерть
На четвёртый день плавания шторм утих. Он кончился ранним утром так же внезапно, как и начался. Ещё не совсем успокоившийся ветер разогнал по курсу следования парохода тучи. Засинело небо. Волны больше не пытались раскачивать корабль и обрели привычную высоту на уровне ватерлинии. Разведённое недавней бурей волнение превратило океанскую поверхность в голубую зыбь. Пассажиры потянулись на завтрак. Их осунувшиеся лица вновь улыбались друг другу при встрече.
Ардашев и Баркли прохаживались по палубе.
– Как вы думаете, почему Морлок в предпоследнем письме, полученном вами в Берлине по пневматической почте, не упоминает «Легиа-банк»? – осведомился частный сыщик.
– Шут его знает, – дымя сигарой, пожал плечами американец. – Я не могу знать, что в голове у этого мерзавца. Отчего это вас так волнует?
– Видите ли, мне кажется, что он догадывался о том, что ваша статья в «Нью-Йорк таймс» о покупке «Голиафов» – чистой воды фикция.
– Почему вы так решили?
– Помните, сразу после отравления Перкинса, когда Морлок прислал засушенную фиалку, он вновь писал о вашей репутации, шантажировал, что пошлёт партнёрам грязную статейку?
– Да, конечно.
– А в следующем послании, где он упомянул меня, преступник перешёл к другим угрозам, включая вашего сына, но об этом пасквиле он больше не обмолвился. С чего бы это?
– Да откуда мне знать? – нервно развёл руками банкир.
– Я проанализировал разные события, и у меня сложилось мнение, что во время нашего пребывания в Берлине Морлоку стали известны детали вашей сделки с золотом. После этого он резко изменил тактику. Его уже ничто не интересовало, кроме груза на «Балтиморе». Иначе бы он не крал документы и не пересаживался бы на дирижабль.
Баркли молчал.
Клим Пантелеевич внимательно посмотрел на собеседника и сказал:
– А вот каким образом злоумышленник сумел разузнать об этом, знаете только вы. И я надеюсь, вы мне об этом расскажете.
– Вам бы в полиции служить, – вздохнул Баркли, потом осмотрелся по сторонам, будто боясь, что его кто-то услышит, и выдавил: – Возможно, я сам ему всё выложил.
