Ее не отправили в пансион, как сестру, и у нее даже не было нормальной гувернантки, как у других девочек, которая обучала бы ее основам наук. Правда, вместо этого у нее была Мари – молодая французская швея, нанятая Кларой для того, чтобы дочь быстро выучила французский. Потом Агата вспоминала, что, как и многие другие спонтанные идеи ее матери, эта оказалась удачной, и она на самом деле начала болтать по-французски уже через несколько недель.
На этом, в сущности, образование Агаты Кристи и закончилось, все остальное, что она знала и умела, она выучила сама, временами даже не благодаря родителям, и особенно матери, а вопреки.
Я не распространяла информацию, если только она не представлялась мне уместной и нужной. Я хранила все полученные обрывки сведений в голове в специальных архивах памяти.
Под влиянием новомодных воспитательных теорий Клара Миллер пыталась не дать Агате научиться читать до восьми лет.
Естественно, из благих побуждений – в то время была популярна идея о том, что чтение плохо влияет на мозг детей и конечно же на их глаза.
Но из этого ничего не вышло, потому что Агата обожала, чтобы ей читали сказки вслух, а потом брала книгу и внимательно ее разглядывала. Во время прогулок она спрашивала няню, какие слова написаны на вывесках и афишах, смотрела на них и запоминала. В итоге в один прекрасный день выяснилось, что она вполне сносно читает. «Мама очень расстроилась, – вспоминала Агата Кристи, – но делать было нечего. Мне не исполнилось и пяти лет, когда передо мной открылся мир книг».
К странностям матери она вообще относилась снисходительно, зная, что это часть ее натуры. Клара обожала бросаться из крайности в крайность, и это проявлялось в чем угодно, даже в еде. «То выяснялось, что «самое питательное – это яйца». Под этим лозунгом мы ели яйца чуть ли не три раза в день, пока не взбунтовался папа. То переживали рыбный период и питались исключительно камбалой и хеком, чтобы улучшить работу мозга. Несмотря на все это, совершив тур по всем диетам, мама возвращалась к нормальной еде, ровно так же, как после насильственного вовлечения папы в теософию, унитаристскую церковь, заигрывания с католицизмом и флирта с буддизмом мама благополучно вернулась на круги своя, к англиканской церкви».
Странная все-таки вещь – интуиция, и отмахнуться от нее нельзя, и объяснить невозможно.
В семье Агата считалась несообразительной.
«Я никогда не поспевала за невероятно быстрой реакцией мамы и сестры, – рассказывала она потом. – К тому же мои высказывания отличались некоторой невразумительностью. Когда мне надо было что-то сказать, я с трудом подыскивала нужные слова».
Между тем, она, как уже было сказано, сама научилась читать, а после этого (когда ей перестали запрещать учиться) освоила письмо и взялась за арифметику. Считать и решать задачки ее учил отец, который легко управлялся с цифрами и любил математику. Видимо его способности передались и Агате, потому что она занималась с удовольствием, к большому удивлению матери, которая даже в хозяйственных счетах не могла разобраться.
С возрастом Агата Кристи поняла, что она вовсе не была «несообразительной», просто ее способности лежали не в той плоскости, что у ее матери и сестры. Те обе были чистыми гуманитариями, они быстро соображали и легко играли словами, не говоря уж о том, что были куда лучше ее образованы. На их фоне Агата смотрелась немного тугодумкой. Правда, сама она утверждала, что ее это и в детстве не слишком беспокоило, а уж потом и подавно. «В нашей семье был необычайно высокий уровень, и я была не менее, если не более сообразительная, чем все прочие, – говорила она. – Что же касается невразумительности речей, то косноязычие останется при мне навсегда. Может, именно поэтому я решила стать писательницей».
Я была довольно тупоумным ребенком, в перспективе обещавшим стать скучной персоной, с большим трудом вписывавшейся в светское общество.
Вторым крупным событием в жизни маленькой Агаты после того, как она научилась читать, было появление у нее канарейки.
В семьдесят пять лет она писала: «Самое острое ощущение: Голди, слетающий с карниза для штор после целого дня наших безнадежных, отчаянных поисков». Действительно, что может быть острее, чем детские ощущения, и что может быть важнее для ребенка, чем его домашний любимец? Голди долгое время был для нее самым близким существом, она даже допускала его в свои фантазии, куда не было доступа ни родителям, ни няне – он был персонажем «секретной саги», которую она сочиняла.
Но однажды произошло страшное событие – окно забыли закрыть, и Голди пропал. «До сих пор помню, как нескончаемо долго тянулся тот мучительный день, – писала Агата Кристи. – Он не кончался и не кончался. А я плакала, плакала и плакала. Клетку выставили за окно с кусочком сахара между прутьями. Мы с мамой обошли весь сад и все звали: «Дики! Дики! Дики!» Мама пригрозила горничной, что уволит ее за то, что та, смеясь, сказала: «Должно быть, его съела кошка», после чего я заревела в три ручья.
И только когда я уже лежала в постели, держа за руку маму и продолжая всхлипывать, где-то наверху послышался тихий веселый щебет. С карниза слетел вниз Мастер Дики. Он облетел всю детскую и потом забрался к себе в клетку. Что за немыслимое счастье! И представьте себе только, что весь этот нескончаемый горестный день Дики просидел на карнизе».
Молодым кажется, что старики глупы, но старики-то знают, что молодые – дурачки!
Когда Агате исполнилось пять лет, ей подарили собаку.
Это был четырехмесячный йоркширский терьер по имени Джордж Вашингтон. Впрочем, это сложное для ребенка имя, придуманное отцом, Агата тут же заменила на короткое и более приличествующее собаке – Тони.
«Это было самое оглушительное событие из всех, которые мне довелось пережить до тех пор, – вспоминала она спустя семьдесят лет, – настолько невероятное счастье, что я в прямом смысле лишилась дара речи. Встречаясь с расхожим выражением «онеметь от восторга», я понимаю, что это простая констатация факта. Я действительно онемела, – я не могла даже выдавить из себя «спасибо», не смела посмотреть на мою прекрасную собаку и отвернулась от нее. Я срочно нуждалась в одиночестве, чтобы осознать это несусветное чудо».
С тех пор они с Тони практически всегда были неразлучны, если не считать поездки за границу, куда Агате пришлось отправиться без обожаемой собаки. Но все остальное время они проводили вместе. «Тони был идеальной собакой для ребенка, – писала она в мемуарах, – покладистый, ласковый, с удовольствием откликавшийся на все мои выдумки. Няня оказалась избавленной от некоторых испытаний. Как знаки высшего отличия, разные банты украшали теперь Тони, который с удовольствием поедал их заодно с тапочками. Он удостоился чести стать одним из героев моей новой тайной саги. К Дики (кенарю Голди) и Диксмистресс присоединился теперь Лорд Тони».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
