– Удивительно, что никто не ломает дверь, не лезет внутрь, ничего не ворует, не крушит. – Призналась Света.
– Значит, шпаны здесь точно нет. – Сказал Борис. – А дикие звери боятся огня.
– Здесь, правда, могут быть звери? – Вновь перепугалась Света.
– Разве что суслики. – Успокоил Борис. – И те спят.
– У меня в сумке есть вода и бутерброды. – Вспомнила Света. – Хочешь поесть?
– Не откажусь.
Они устроились на заднем сиденье. Давно Света не ужинала с таким аппетитом.
– Природа, ужин при свечах – романтика. – Заметил Борис, пытаясь развеселить и ободрить Свету.
– Я очень испугалась. – Призналась Света. – Чуть в обморок не упала.
– Бедная моя. – Растроганно произнёс Борис, обнял жену и привлёк себе на грудь, погладил по голове, как ребёнка. – Прости. Это всё из-за моей дурацкой самонадеянности.
«Да уж», – хотела сказать Света, но вместо этого произнесла:
– Ты тоже прости меня.
– Всё хорошо, малышка. – Прошептал Борис, перебирая её волосы как когда-то в медовый месяц.
Света вдруг заплакала, но не от страха. Это были совсем другие слёзы. Они приносили облегчение подобно прохладному ливню в выжженной пустыне. Они смывали горечь, отчаяние, глупые обиды, отголоски мелочных споров, бессмысленные недомолвки, пустую злобу. Света плакала, а Борис успокаивал её, целовал мокрые щёки и пересохшие губы. После они долго говорили о себе, друг о друге, о своих мыслях, чувствах, страхах, стремлениях, разочарованиях, мечтах. Обо всём, о чём хотели и не решались, и о чём давно должны были говорить. А потом они задремали обессиленные. Проваливаясь в сон, Света подумала, что не было в её жизни ночи, счастливее этой.
Света проснулась оттого, что солнечный луч щекотал её нос. Она разлепила глаза, чихнула, осторожно, чтобы не разбудить мужа, выскользнула из-под обнимавшей её руки, открыла дверцу и выпрыгнула из машины, вдохнула полной грудью горьковатый запах колючих трав и утренней свежести. С наслаждением потянулась, огляделась вокруг и едва не вскрикнула от охватившего её восторга перед дикой первозданной мощью и красотой открывшегося пейзажа, от дремотного величия гор, опоясанных змейками троп, от мрачных ущелий, от моря, шумящего где-то далеко внизу, за голубоватой дымкой тумана.
Солнце медленно взбиралось в гору. За ночь оно сменило наряд из розового на бледно-жёлтый. Солнце поднималось выше, а небо набирало сочные краски, от сероватого до наивно-голубого и нежно-бирюзового, пока, наконец, не заискрилось чистым ультрамарином. Это было настоящее чудо рождения нового дня, и Света вдруг почувствовала, что сердце горячо колотится в груди. Неожиданно всю её переполнило ощущение невероятного счастья, что хотелось смеяться, петь, кричать во всё горло, соревнуясь с гулким эхом, и останавливало лишь то, что было жалко будить спящего мужа.
За спиной послышался звук, напоминавший звон колокольчика. Изумлённая Света сперва решила, что это слуховая галлюцинация, происходящая от высоты, но потом радостно рассмеялась. Из-за поворота на дорогу выбежало несколько серо-белых коз, колокольчики на их шеях и издавали мелодичный звон. За козами шёл пастушок, подросток лет пятнадцати, в растоптанных сандалиях, пропылённых бермудах, холщовой торбой за спиной и длинной палкой-посохом в руке. Он что-то громко напевал и периодически покрикивал на непослушных подопечных. Увидев автомобиль и Свету, он изумлённо поднял брови, что-то громко сказал, но Света развела руками в знак непонимания. Пастушок звонко рассмеялся.
– Агиос Николаос? – Спросила Света.
– О, Айос Николаос? – Воскликнул пастушок, как и вчерашние крестьяне, и весело показал жестами, что надо вернуться обратно и сделать круг в другом направлении.
На голоса вылез из машины пробудившийся Борис. Света объяснила, что накануне на развилке они выбрали не ту дорогу.
– Сегодня выберем нужную. – Заверил Борис и нежно поцеловал жену: – Доброе утро, красавица.
– Доброе утро, милый. – Прошептала Света и потёрлась о его колючую щёку мужа.
Они вернулись к развилке, но поняли, что здорово проголодались и решили доехать до деревушки Kalamafka. Вчерашняя таверна была пуста – крестьяне трудились на своих отвоёванных у скал наделах. Но хозяин, коренастый крепкий старичок в клетчатой рубахе, узнал путников, разулыбался, что-то тараторя, усадил их за самый крепкий столик, застелил чистую скатерть, принёс ароматный хлеб с чесноком, огромную миску настоящего греческого салата, не идущего ни в какое сравнение с тем, что подавали в пятизвёзднике – со свежайшим жирным сыром, сладкими помидорами и оливками размером со сливу. Подогрел нежнейшую баранину. Сбоку присоседилась толстая полосатая кошка. Она жадно взирала на мясо, плотоядно облизывалась и мурчала так звонко, что невозможно было ей отказать. Умяв изрядную порцию баранины, кошка в знак признательности потёрлась о ноги Бориса, позволила почесать себя за ушком и, устроившись на солнышке, со знанием дела принялась намывать новых гостей. Хозяин притащил кувшинчик с вином. Борис жестами объяснил, что пить не может и указал на машину. Хозяин согласно кивнул, в мгновение ока перелил вино в пластиковую бутыль, завернул крышку и также жестами объяснил, что денег не возьмёт – подарок.
– Мне нравится эта Kalamafka. – Рассмеялась Света. – Надо будет приезжать сюда ужинать. Где можно бесплатно заночевать, мы уже знаем.
Днём дорога была веселее, и вскоре они выбрались к северному побережью.
– Как тебе вон та бухточка? – Многозначительно поинтересовался Борис. – Свернём?
– Почему бы и нет? – Игриво улыбнулась Света.
Укрывшись за скалой от любопытных глаз, они сбросили одежду, искупались, а после расположились на тёплом песке под длинными корнями вывороченной сосны.
– Вот, чего мне не хватало для полноценного отдыха. – Признался Борис, обнимая жену. Обжигающая волна острого желания накрыла Свету с головой. Они любили друг друга под одобрительный шёпот моря, и Свете казалось, что не было ни трудного года, ни шумной Москвы, – вообще ничего, кроме той ночи и рассвета, когда они заново узнали друг друга и самих себя.
Апрель 2006.
