– Я так понимаю, вы меня взяли не для удочерения? – Раз уж он обратил на меня внимание, стоило хотя бы попытаться осторожно задать этот вопрос.
– Ты еще узнаешь, зачем мы тебя взяли, – отрезал джентльмен. – И тебе понравится. Нам не нужна несчастная маленькая девочка в доме. Будь умницей, придерживайся правил, и тогда нам не придется тебя наказывать. Мы не любим несправедливость. Это слишком хлопотно.
И снова в слабом свете, проникавшем из-за занавесок, я увидела, что он улыбается.
– Как скажете, мистер Молинье, сэр. – Я кивнула и повернулась к его сестре: – Мадам…
Мне нравилось такое обращение. Хорошо, что они не заставят меня называть их «мама» и «папа». Едва ли я смогла бы произнести эти слова, слишком уж они казались чуждыми. Молинье – не мои родители, не моя семья. И они должны знать, что я не только мирюсь с этим фактом, но и рада этому. В противном случае все только осложнилось бы. Правда, меня немного беспокоило, что они до сих пор так и не спросили, как меня зовут. Мне бы не хотелось, чтобы меня до конца жизни – или, во всяком случае, до совершеннолетия – называли «девочка». Я и так знала, что я не мальчик.
– Ты показал ей куклу? – спросила леди у своего брата. Не у меня – прежде чем она ко мне обратится, пройдет еще несколько часов.
– Конечно. Она отказалась.
– И где кукла теперь?
– Я отдал ее одной из тех дурочек. Она нам больше не нужна.
Я впервые услышала от мистера Молинье слово, которое подходило бы к его презрительному взгляду.
– Эта ей не принадлежала? – Леди, казалось, говорила сама с собой.
– Нет, – ответил мистер Молинье. – Нет, конечно.
И опять воцарилась тишина. Может быть, дело было в моем присутствии. А может, они просто уже столько времени провели в обществе друг друга, что теперь им нечего было сказать. Как бы то ни было, за все остальное время в дороге они не произнесли ни слова.
Поездка была долгой. Я ожидала, что ближе к вечеру мы где-нибудь остановимся, и представляла себе, как было бы здорово переночевать в настоящей гостинице. Где бы меня разместили? На конюшне? В комнате с господами Молинье? А может, мне бы даже сняли собственную комнату? Но ничего такого не произошло. Повозка все ехала и ехала, становилось все темнее, и тряска кареты, к которой я быстро привыкла, вогнала меня в сон. Я лишь успела подумать, что ничего не ела и не пила после обеда в приюте, а это было так давно. Но я не хотела жаловаться – в конце концов, Молинье тоже ничего не ели и не пили во время поездки. И хотя я намеревалась понаблюдать за ними обоими, в итоге я просто заснула, и все вышло совсем наоборот.
Так я проспала большую часть пути, поэтому потом не могла сказать, сколько же на самом деле длилась эта поездка. Я так крепко спала, что даже не заметила, сменили ли мы в дороге лошадей. Хотя, может, наш экипаж тянули две сестренки легендарной Черной Бесс, лошади ужасного разбойника Дика Турпина.[3] Говаривали, что когда-то он за сутки проскакал на ней из Йорка в Лондон и обратно. А правил этим экипажем, должно быть, сам Дьявол. По крайней мере именно таким виделся мне кучер во сне: рогатый демон, подгонявший лошадей, чьи копыта уже не касались земли. А мистер Молинье… И его сестра… Они были… Во сне я знала, кто они. Но стоило мне проснуться – и я все позабыла. Так уж устроены сны.
Я проснулась, и образ дома, только что видевшийся мне так ясно, развеялся. Но меня это нисколько не беспокоило. Вскоре я увижу настоящее поместье – как только мы приедем туда. Холлихок. Не цирк, конечно. Но мой новый дом.
Чья-то рука легла на мое плечо и легонько тряхнула. Странно, что я от этого проснулась – в дороге карета тряслась куда сильнее. Но тот, кто привык спать в кроватях в приюте, заснет где угодно.
И все же мне не хотелось открывать глаза. Я в последний раз попыталась удержать перед внутренним взором образы из сна. Этому тоже быстро учишься в приюте, ведь каким бы ужасным ни был сон, реальность окажется в разы страшнее. Но наконец я прищурилась, потянулась и оглянулась. В экипаже все еще царил полумрак, но свет был уже не коричневато-серым, а сиреневым. Он лился в распахнутую дверцу, и мне стало любопытно, что я увижу, выйдя из кареты. Но между мной и внешним миром стояла леди, сестра мистера Молинье.
– Хватит спать, – сказала она, наклонившись ко мне. – Пора вставать. Не будешь же ты жить в карете.
Это были ее первые слова, обращенные ко мне. Их можно было произнести с улыбкой, даже со смехом, но миледи говорила холодно и отстраненно, четко выговаривая каждый звук, словно этот язык не был для нее родным.
– Да, мадам.
Я старательно изобразила примерную девочку из приюта. «Говори, только когда тебя спрашивают» – это правило в наши головы вбивали с самого детства. И еще: «Детей должно быть видно, но не слышно». Да, я умела следовать всем этим правилам, когда требовалось.
– Спасибо, что вы и ваш брат взяли меня в свой дом.
– У тебя еще будет время поблагодарить нас, – ответила мисс Молинье. – А теперь идем.
Ее брата нигде не было видно. Впрочем, намного лучше, что меня разбудила леди, а не джентльмен. Не хотим же мы с первого дня дать слугам повод для досужих пересудов!
Я выглянула из кареты, и у меня едва не закружилась голова от свежего воздуха. Вообще, я должна была бы радоваться, что наконец-то могу выбраться из этого душного экипажа, пропахшего пылью, духами миледи и долгими годами простоя в сарае. Свежий воздух ударил мне в голову. Я почувствовала ароматы дома еще до того, как увидела его. Вернее, почувствовала ароматы сада. Меня окружало море цветов. Я таких еще никогда не видела – во всяком случае, в природе. В альманахе были черно-белые рисунки разных растений, и поэтому я знала названия многих цветов, ну и видела кое-какие растения на воскресных прогулках в парке, но такое многоцветное великолепие было для меня внове.
Я привыкла к запаху смога и тумана – в городе они окутывали даже парки, и все, что произрастало там, не имело ни малейшего шанса распуститься таким пышным цветом: вскоре все цветы становились черными от копоти и умирали. А вот Холлихок был окружен тысячами кустов и цветов, и я могла лишь предположить, что где-то здесь растет сирень, очень уж чувствовался ее аромат. И, наверное, мальвы, подарившие усадьбе ее название. Хотя я не знала, цветут ли мальвы в это время года. В Лондоне – нет, но тут было куда солнечнее. И наверняка тут работал отличный садовник… Мир расплывался перед моими глазами, и я видела лишь буйство ярких красок, розовый всех оттенков рассвета, и это было прекрасно.
Я моргнула. Мой взгляд прояснился, и теперь я наконец– то увидела дом. Он превзошел все мои ожидания. Впереди возвышалось кубическое основное здание с высокими колоннами и фронтонами в стиле классицизма. «Похоже, архитектура эпохи регентства», – подумала я. Благодаря обширным статьям в альманахе 1903 года и моим тайным визитам в библиотеку я немного разбиралась в архитектурных стилях. Слева и справа от основного корпуса виднелись пристройки, но тут я не могла разобрать, принадлежат они к той же эпохе или появились здесь уже позже. Одно дело – узнать элементы классицизма в стиле здания, но совсем другое – накопить глубокие познания в вопросах архитектуры. Альманах не заменял высшего образования. Я даже не видела, сколько каминов в Холлихоке. Раньше, когда мы отправлялись на прогулку, девочки развлекались игрой в «камины»: выигрывала та, которая находила здание с наибольшим количеством каминных труб. Но я стояла слишком близко к дому, чтобы разглядеть крышу, не говоря уже о трубах. Оставалось лишь надеяться, что тут есть какое-то отопление, предпочтительно – отдельный камин в моей комнате. Ну, можно же помечтать иногда.
Как бы то ни было, я сразу разглядела, что дом очень старый, достаточно старый, чтобы почувствовать неумолимый бег времени. Может, он казался немного ветхим, если такое вообще можно сказать о гордом огромном поместье, но ни в коем случае не мрачным. Стены были светло-серыми – этот цвет прекрасно сочетался бы с мальвами. Его нельзя счесть веселым – едва ли кто-то назовет веселым серый цвет, – но была в нем какая-то легкость. Учитывая, что я привыкла к приюту Св. Маргариты с его кирпичными стенами, почерневшими от смога, мне он вообще показался белоснежным. Тут было красиво, все сочеталось друг с другом, цветы перед входом разрослись без присмотра, а сам дом, хотя и казался немного запущенным, вызывал во мне смутное теплое чувство. Да, мне было хорошо. И я не привыкла к таким ощущениям.
На мгновение я пожалела о том, что вышла из экипажа так близко к дому и не видела, как выглядит Холлихок издалека, не видела, как он постепенно проступает из-за деревьев в саду… Но едва ли следовало ожидать, что миледи согласится прогуляться пешком по дорожке от ворот имения. Сейчас ей оставалось только подняться на крыльцо, уж без этого никак не обойтись. Впрочем, мне предстоит жить здесь, а значит, у меня будет возможность осмотреть и парк, и сад за домом. Конечно, если мистер Молинье и его сестра не собираются сделать из меня рабыню и посадить на цепь в подвале, что все еще было не исключено. Одно я поняла сразу: мистер Молинье предпочитал темные цвета, а его сестра – розовый, и этот дом принадлежал ей, а не ему. Бывают дома, которые терпеть не могут мужчин, и мне показалось, что Холлихок как раз из таких. Какое счастье, что я не мужчина!
