По пути, как уже вам известно, я прихватил пассажира, подбросил его до города, а потом занялся своими делами. По приезде на станцию в запасе у меня еще оставалось время выйти на улицу, чтобы купить сигареты. И в тот момент, когда я переходил через дорогу, меня сбил грузовик, выскочивший из-за угла на большой скорости.
По свидетельству прохожих, я поднялся с земли целым и невредимым. Сказал окружившим меня людям, что все в порядке, что я жду поезда, и пошел обратно на станцию. Уже на Паддингтонском вокзале я потерял сознание и был доставлен на «Скорой помощи» в больницу, где у меня обнаружили сильную контузию, последствия которой проявились с некоторым опозданием.
Когда через несколько дней сознание вернулось ко мне, я ничего не помнил ни про несчастный случай со мной, ни про то, как добрался до Лондона. Смутно припоминалось лишь посещение мною старой нянечки в Полгарфе. А потом в памяти был совершенный провал. Меня уверяли, что это обычное состояние. И никому в голову не пришло, что вычеркнутые из памяти часы моей жизни могут что-то значить. Ни я, ни кто-либо иной не имели ни малейшего представления, что в тот вечер я ехал по дороге Редмин – Драймут.
До отъезда из Англии времени почти не оставалось. В больнице, где я находился, мне был обеспечен абсолютный покой, даже газет не показывали. По выходе из больницы я сразу же направился в аэропорт, чтобы вылететь в Австралию, где должен был присоединиться к экспедиции. Существовали некоторые опасения, смогу ли я ехать, но я ими пренебрег. Предотъездные приготовления и волнения не оставляли возможности поинтересоваться сообщениями об убийствах, к тому же после ареста обвиняемого возбуждение в таких случаях, как правило, стихает; когда же дело об убийстве миссис Эрджайл передали в суд и газеты вновь запестрели отчетами, я находился на пути в Антарктиду.
Он замолчал. Собравшиеся слушали его с напряженным вниманием.
– Месяц назад, сразу по возвращении в Англию, я сделал одно открытие. Для упаковки образцов понадобились старые газеты, и хозяйка принесла из кладовки целый их ворох. Расстелив одну из них на столе, я увидел фотографию какого-то молодого человека, лицо которого показалось очень знакомым. Начал вспоминать, где я видел его и кто он такой. Этого мне сделать не удалось, но, как ни странно, припомнились обрывки разговора с ним – те, что касались налимов. Сага о жизни налимов потрясла его. Но когда? Где это было? Я прочел эту статью, узнал, что молодой человек по имени Джек Эрджайл обвиняется в убийстве, узнал, как он рассказал полиции, будто кто-то подвез его в черном лимузине.
И тут, совершенно непроизвольно, в памяти возник исчезнувший кусок моей жизни. Ведь это я подобрал того самого парня, отвез его в Драймут, расстался там с ним, возвратился на квартиру… пересекал улицу, чтобы купить сигареты. Вспомнил промелькнувший мимо грузовик, который сбил меня с ног… а потом полнейшая пустота до самой больницы. Я все еще не помнил, как возвратился на станцию, сел в поезд до Лондона. Я читал и перечитывал эту статью. Больше года прошло, как закончился суд, дело почти забылось. «Молодой парень, что прикончил свою матушку, – что-то смутно припоминала моя хозяйка. – Не знаю, что с ним случилось, – наверное, его повесили». Я перечитал кучу газет за соответствующий период времени, потом направился в адвокатскую контору «Маршалл, Маршалл и Маршалл», которая ведала на процессе защитой. Узнал, что уже никто не освободит несчастного мальчика. Он скончался в тюрьме от воспаления легких и больше не нуждается в справедливости. Однако следует восстановить справедливость во имя его памяти. Я пошел с мистером Маршаллом в полицию. Дело передали прокурору. Маршалл не сомневается, что тот направит его секретарю палаты общин.
Вы, разумеется, получите от мистера Маршалла обстоятельный отчет. Он немного замешкался, и потому мне выпала трудная задача первым сообщить вам правду. Долг повелевает пройти тяжелый путь до конца. Чувство вины не покидает меня. Если бы я осмотрительнее переходил через улицу… – Калгари помолчал. – Понимаю ваши чувства и не жду от вас доброжелательного отношения… Хотя я ни в чем не провинился, вы все же станете меня порицать.
Голосом, трепетавшим от сердечной теплоты, Гвенда Воугхан возразила:
– Безусловно, не станем. Такие вещи случаются. Трагические, чудовищные… Так уж вышло.
– Вам поверили? – поинтересовалась Хестер.
Он удивленно посмотрел на нее.
– Полиция… вам поверила? Почему они вам поверили?
Сам того не желая, Калгари улыбнулся.
– Я весьма уважаемый свидетель, – просто произнес он. – Никакой выгоды не преследую, мои показания были тщательным образом проверены, подтверждены медицинскими заключениями и множеством мельчайших подробностей. Да! Мистер Маршалл, разумеется, как и все юристы, проявил сугубую осторожность. Он не хотел возбуждать у вас иллюзий, пока сам не поверит в успех.
– Что вы понимаете под словом «успех»? – заговорил Лео Эрджайл, поерзав в кресле.
– Извините, – поспешно произнес Калгари. – Я неправильно выразился. Вашего сына привлекли к ответственности за преступление, которого он не совершал, осудили, приговорили к заключению… и он умер в тюрьме. Справедливость запоздала. Но если по закону справедливость может быть восстановлена, она должна быть восстановлена, и вы убедитесь – будет восстановлена. Секретарь палаты общин, видимо, посоветует королеве издать указ об амнистии.
– Амнистия… за то, что он ничего не сделал? – расхохоталась Хестер.
– Понятно. Терминология никогда не отличалась точностью. Но, насколько я знаю, по закону вопрос следует поставить в палате общин. Последует однозначный ответ: Джек Эрджайл не совершал преступления, за которое его осудили. Газеты, безусловно, сообщат об этом.
Он замолчал. Никто не проронил ни единого слова. Калгари полагал, что ошеломил их и привел в состояние радостного потрясения.
– Боюсь, – нерешительно произнес он, поднявшись, – мне больше нечего вам сказать… Не стану повторять извинения, говорить о своих переживаниях и спрашивать вашего прощения… все это вы от меня уже слышали. Трагедия, завершившая жизнь этого мальчика, омрачила и мою собственную жизнь. По крайней мере… – в его голосе прозвучала надежда, – есть нечто стоящее во всем этом. Теперь вы знаете, что он не сделал этой ужасной вещи… Его имя, а это ваше имя, будет очищено от скверны.
Если он ожидал ответа, то так и не дождался.
Лео Эрджайл сидел осунувшись в своем кресле. Гвенда не сводила с него глаз. Хестер уставилась в пространство, в широко раскрытых глазах застыло страдание. Мисс Линдстрем бурчала что-то себе под нос и покачивала головой.
Калгари нерешительно остановился возле двери, оглянулся назад.
Первой решилась действовать Гвенда Воугхан. Она подошла к нему, опустила на плечо руку и тихо произнесла:
– Теперь вам лучше уйти, доктор Калгари. Слишком велико потрясение. Нужно время, чтобы его пережить.
Он кивнул и вышел из комнаты. В коридоре к нему присоединилась мисс Линдстрем.
– Я провожу вас, – сказала она.
Калгари пришел в себя, оглянулся и еще, прежде чем закрылась дверь, успел заметить, как Гвенда Воугхан опустилась на колени перед креслом Лео Эрджайла. Это немного покоробило Калгари.
Перед ним в коридоре, суровая, как жандарм, стояла мисс Линдстрем.
– Его не оживишь, – прохрипела она. – Зачем будоражить душу? Они вроде смирились, а теперь новые страдания. Покой дороже всего.
Говорила она враждебно, не скрывая неприязни.
– Его память должна быть светлой, – сказал Артур Калгари.
– Дешевые сантименты! Красивые слова. Но вы не обдумали последствий. Мужчины никогда ни о чем не думают! – Она топнула ногой. – Я всех люблю в этой семье. Пришла сюда, чтобы помогать миссис Эрджайл, в тысяча девятьсот сороковом, когда она организовала детский сад для детишек, чьи дома были разбомблены. Никакой радости эти детишки не видели. Все в доме делалось для них. Почти восемнадцать лет минуло с тех пор. А я все еще, даже после ее смерти, остаюсь здесь, приглядываю за ними, содержу дом в чистоте и уюте, слежу, чтобы они получали хорошую пищу. Я люблю их всех… Да, я люблю их… и Джако тоже. Он не был хорошим, о да! Но я его тоже любила, несмотря ни на что!
Она круто повернулась и, казалось, забыла о своем обещании проводить его. Калгари медленно спускался по лестнице. Пока он возился возле двери с замком, который ему никак не давался, по ступенькам застучали легкие шажки. Торопливо спускалась Хестер.
Она отомкнула дверь и растворила ее. Оба они разглядывали друг друга, и меньше всего он понимал, почему она смотрит на него таким тяжелым, осуждающим взглядом.
– Зачем вы пришли? – беззвучно прошептала Хестер. – О, зачем вы все-таки пришли?
– Я не понимаю вас. – Он беспомощно глядел на нее. – Неужели вы не хотите, чтобы ваш брат был реабилитирован? Не хотите, чтобы была восстановлена справедливость?
