Конечно, наше общество несовершенно. Остается непреодолимым разрыв между богатыми и бедными странами, существует проблема истощения природных богатств, сохраняется угроза природных и техногенных катастроф, не решены проблемы преступности, преждевременной смерти от болезней и несчастных случаев, не найдено универсальное средство для всеобщего счастья, благополучия и взаимопонимания. Но могут ли все эти дефекты общественного бытия бросить тень на науку? Многие ученые полагают, что нет. Наука последовательно делает свое дело, и достижения прошлого, образно говоря, так же превышают в количественном отношении проблемы настоящего и будущего, как площадь основания конуса превышает площади его секущих, параллельных основанию, плоскостей вплоть до победной вершины. А если наоборот? Если мысленно перевернуть фигуру и обратить внимание сторонников победоносного развития науки на тот факт, что по мере роста научного знания нерешенные задачи множатся, а не убывают? Да, средневековых европейских горожан косила чума, но они не знали отравляющего воздействия смога, радиации и «ненатуральной» пищи; в древности войны были обычным способом разрешения политических конфликтов, но масштабы античных и средневековых войн не идут ни в какое сравнение с масштабом угрожающей человечеству атомной войны; продолжительность жизни увеличилась, но вместе с ней увеличилось количество болезней и, соответственно, страданий тех, кто болен, т. е. пострадало качество жизни и совокупное здоровье человечества[12]; численность населения Земли выросла и продолжает расти, но в силу ограниченности ресурсов одни представители рода homo sapiens неизбежно превращаются в средство для других; общественные системы и институции достигли высочайшего уровня развития по сравнению с гораздо более примитивными сообществами прошлого, но оказались неуправляемы; продукция стала массовой, но конвейер производства и потребления превратил человека в придаток индустрии; значительная часть человечества достигла благополучия, но она заплывает жиром, тупеет и впадает в депрессию; ученые проникли в атом, но вместо прочного материального фундамента, получили делимые (до бесконечности?) «элементарные частицы», и самый, пожалуй, главный урок, который можно извлечь из этих кризисных явлений состоит в том, что с развитием науки нестабильность и непредсказуемость во всех сферах жизни (как «природной», так и «культурной») не убывают, а возрастают. Знание странным образом умножает незнание.
Однако среди многих ученых, и, в особенности, представителей естественных наук, популярна следующая точка зрения: умножение проблем, считают они, указывает на недостаточный прирост научного знания, который мог бы быть выше, если бы общество относилось к науке с большим уважением. Чем больше науки, тем лучше общество – таково убеждение многих ученых, и, поэтому, необходимо вести просветительскую работу, разъясняя руководящую роль науки: чем более просвещенным будет общество относительно блага, которое способна принести наука, тем больше науки в результате общество получит, и тем больше, в конечном счете, благ приобретет. Например, в начале нашего столетия в Москве состоялся международный симпозиум «Наука, антинаука и паранормальные верования», организованного Комиссией по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований президиума РАН и Московским государственным университетом (г. Москва, 2001 г.), где собрался цвет российской науки, а также видные зарубежные ученые. Участники симпозиума напрямую связали продвижение науки с будущим человечества[13]. С.П. Капица, выражающий, по-видимому, точку зрения большинства, высказал убеждение в том, что кризисные явления во всех областях общественной жизни (ученый признал, что кризис планетарного масштаба имеет место) вызваны падением авторитета науки в общественном сознании и тем, что ее место узурпируют паранаучные и лженаучные институции. Они оттягивают на себя финансирование и вместо того, чтобы «сеять разумное, доброе, вечное», «промывают мозги», сбивая общество с пути прогресса. Участники симпозиума сошлись на том, что усиление (подлинной) науки через просвещение общества – насущная необходимость. В середине 2000-х Комиссия по борьбе с лженаукой начала выпуск бюллетеня «В защиту науки», цель которого – развенчивать лженауку и повышать статус (подлинной) науки в обществе.
Такая точка зрения наводит на некоторые размышления. Прежде всего, мы видим, что в наши дни, в начале XXI в., ученые констатируют недостаточную продуктивность науки и возлагают вину за неудачи науки на общество. Вина последнего состоит в том, что, превратившись в легкую добычу нечистоплотных лжеученых, оно препятствует (подлинной) науке вершить ее миссию. Но как могло современное общество дойти до такой жизни, если проекту Просвещения, теснейшим образом сопряженному с научной рациональностью, без малого четыреста лет? Не вчера, а еще в XVII в. лучшие философские и ученые умы связали просвещение общества и продвижение науки как причину и следствие, указав при этом на то, что само просвещение должно питаться от научных познаний, а продвижение науки должно, в свою очередь, конвертироваться в общественные блага. Схематически просветительскую модель можно изобразить примерно так:
(подлинная) наука → (просвещенное) общество → продвижение (подлинной) науки → (благополучное, просвещенное) общество → (подлинная) наука.
Лучшие ученые умы трудились над тем, чтобы данная модель была реализована, и, если, спустя несколько столетий общество остро нуждается в просвещении, то не достаточный ли это срок, чтобы признать (как некоторые философы), что проект Просвещения провалился? Например, Франкфуртская школа утверждает весьма категорично: «Просвещение не выполнило обещаний». А если это так, то не означает ли это, что в каком-то месте цепи (см. вышеприведенную схему) произошел разрыв? А поскольку эта схема, очевидно, круговая, наука не может остаться в стороне от обвинений и выступать в роли невинного страдальца.
Не будем сейчас углубляться в то, как наука влияет на общественное мнение, а обратимся к тому, как, с точки зрения ученых, «правильное общество» должно обеспечить рост научного знания. По мнению ученых, общество должно сказать твердое «нет» сомнительным иррациональным и шарлатанским деятелям, институциям и доктринам, и признать верховный авторитет (подлинной) науки. На всех уровнях социальной структуры – от образовательных институтов до коридоров власти должна неуклонно проводиться политика поддержки (подлинно) научных исследований и трансляция (подлинно) научных знаний. Ни одного случайного рубля, доллара или фунта стерлингов не должно попасть к псевдонаучным проходимцам; все ресурсы и все силы должны быть вложены в (подлинно) научные или санкционированные (подлинной) наукой проекты. Конечно, реальные жизненные обстоятельства не всегда совпадают с идеалом, на практике возможны заблуждения, ошибки и отклонения от прямолинейного маршрута, но, тем не менее, имея данный теоретический идеал взаимоотношения общества и науки в качестве путеводной звезды, мы, пусть с некоторыми незначительными зигзагами, будем последовательно продвигаться вперед. Однако же, и этот теоретический идеал при ближайшем рассмотрении оказывается неудовлетворительным.
Понятно, что общество само по себе не в состоянии судить о том, что является или не является подлинной наукой, поскольку вопрос о причислении тех или иных знаний и практик к научным или ненаучным решается внутри научного сообщества. Существует развернутая институциональная система критериев и процедур оценки знания, начиная с кафедр и ученых советов и заканчивая высшими аттестационными комиссиями, и те, кто имеет право голоса, сами первоначально прошли отбор посредством этих процедур. В силу институциональной организации научное знание герметично, а это означает, что знание о знании вырабатывается внутри него и диктуется обществу, которому остается принимать это знание на веру. Таким образом, «правильное общество», с точки зрения защитников (подлинной) науки, – это общество с большим запасом доверия по отношению к научным институциям, практикам и результатам, такое, в котором роль научной экспертизы является определяющей.
Идея того, что знание должно принадлежать только узкому кругу посвященных, не нова; ее возраст, по-видимому, равен возрасту самого знания. Если мы вспомним Священное Писание, то знание изначально было сокрытым (его первый и единственный законный владелец – сам Создатель), и не предполагало свободного распространения. В древних культурах носителями подлинного знания выступали жрецы, в идеальном государстве Платона таковыми были признаны философы, в Средние века их место заняли теологи. На долю всех остальных выпадало доверие. Доверие основывалось на устной или письменной традиции («так должно быть»), а также закреплялось социальными механизмами (рожденный земледельцем – не жрец, воином – не философ, мещанином – не теолог[14]). Конечно, реальность принадлежит всем, равно как и все принадлежат реальности, но у каждого в этой реальности свое место: существуют мудрецы и простецы, и удел вторых доверять первым. Однако же то, что мы сегодня называем наукой (прежде всего – это точное естествознание), выросло из принципиально иной идеи – из идеи, высказанной, в частности, Декартом, о природном и интеллектуальном равенстве всех человеческих существ: «Бог дал каждому из нас некоторую способность различать ложное от истинного»[15]; «способность правильно рассуждать и отличать истину от заблуждения – … или разум, – от природы одинакова у всех людей»[16]. Просвещение, которое шло рука об руку с опытным исследованием природы, начиналось с критики авторитетов, навязывавших знание о знании «некомпетентной публике», и было, по сути своей, реализацией автономии здравого смысла. В эпоху Просвещения наивысшей познавательной ценностью становится стремление к «прозрачности» знания, которое доступно любому человеку, наделенному «естественным светом разума». Войну с узурпаторами знания вел также и Кант, призывая каждого «пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого»[17].
