Матрёна – А чо я? Я чо?
Протопоп – (К Матрёне.) А ежели Бог призовёт тебя поране отца?
Мать Анки – (Обрывает споры.) Да что же это у нас сегодня разговор не в ладу? Кончайте, мужики, лясы точить. Выводи их, бабоньки, на круг!
Молодёжь только и ждала этого призыва. Вмиг заходили, закружились, защёлкали каблуками. Ближе к хозяину дома воссели мужи города. Фёдор сел за гусли. Неожиданно к нему на грудь бросилась немолодая подвыпившая соседка.
Соседка – Красавчик ты мой, дай я тебя, светлую головушку твою, поцалую! А я-то, дура старая, думала, ты и взаправду там, в амбаре, Богу душу отдал. И не я ж одна… Ревели мы об тебе. За мать твою ревели… А ты… Чародей! Кудесник! Вот он!
Когда быстрая часть «русского» сменилась медленным раздумьем, Фёдор, подойдя к Анке, глубоким поклоном приглашает её. И пошли они, что поплыли… Мать Анки склонилась к матери Фёдора.
Мать Анки – Ну, точно лебедь с лебёдушкой… (Заморгали, завздыхали матери.)
Танцуя, Фёдор, склонившись, что-то тихонько сказал Анке. Она покачала головой: «нет, мол». Фёдор ещё раз склонился к ушку. Анка, лукаво глянув по сторонам, чуть заметно кивнула головой в знак согласия. Они пошли к двери, к выходу. Постепенно и вся молодёжь потянулась на улицу. Промеж женщин течёт разговор.
Мать Фёдора – Ребяты мои, окромя Ивана-то, как заговорённые, родненькие вы мои, – и Лексей, и Гаврюшка, и Гринька – все за Федькой – театру им, да театру.
Соседка – (Собирает вести.) А «сам» – то твой взаправду так уж плох?
Матрёна Яковлевна махнула набежавшую слезу.
Мать Анки – И-и-и, Яковна, видать Федьке и впрямь уж не до кумедий будет. Это ж кому под силу такой заводишша! Одних работников у вас что куплено, что нанято. Помяни моё слово, Яковна, ему и этих-то рук мало будет. Не смотри, что башковит, а не разорвётся. А там, глядишь, и Лексей, и Гаврила баловать забудут.
Матрёна Яковлевна – Оно ладно, как твой Егор Авдеич герою-то нашему спеси поубавил. Может, теперя зачешится, а то прямо тебе, святой отец. Ему, вишь ты, доход что? Ему, вишь ты, людей просветлять охота.
Течёт разговор и среди мужей города.
Воевода – (К протоиерею.) А что же это, ваше высокопреподобие, не пожаловал сегодня на кумедию архимандрит?
Протоиерей – Я и сам в размышлении. (Крестясь.) Боюсь, счёл не богопристойным для его монашьего сану.
Егор Авдеич – (Ершится.) То, когда оно ещё было непристойно. Вон, до Петра Лексеича оно и бороду брить – непристойно было. А теперь-чи… За жизнью следить нужно, скажу я вашему архимандриту, а не сидеть безвыглядно в своём монастыре!
Протоиерей и ещё несколько мужиков, что-то шепча «про себя», перекрестились, другие чуть улыбнулись задору Егор Авдеича. Языкастые девчата окружили Ванюшу Дмитревского, который в спектакле исполнял роль княжны.
Девчина 1 – Ванечка, да как же ты знаешь всё про нас, про девчат?
Девчина 2 – Ванечка, да, может, вовсе это и не ты кралю ту показывал?
Ваня – (Краснея.) Я…
Девчина 1 – Уж больно ты красив, Ванечка!
Девчина 2 – Глядишь, всех наших женихов приворожишь!
Девчина 1 – И где же ты так ловко повадки наши бабьи перенял?
Подошла ещё одна черноволосая молодуха.
Черноволосая – (Обнимая Ваню.) Девоньки, а может, он и впрямь не мужик?!
Все зазвенели смешинками.
Алексей, брат Фёдора – (Заступаясь с улыбкой за парнишку.) Ой, девчата, заклевали вы, поди, парня. Не дрефь, Иван! Это они от зависти!
Светясь радостью, в дверях появились Анка и Фёдор.
Мать Анки – (Глядя на вошедших.) Гляжу, уж поздно нам, Егор, отказывать-то дочь.
Анка и счастлива, и засмущалась.
Фёдор – (Многозначительно) Поздно… поздно… А что музыки не слыхать? Что не поём? Что не танцуем?!
Музыкальная заставка.
Занавес
Картина 2
Ерославль. 1751 год.
Лето. Провинциальная контора. За столом два дородных мужа аппетитно явствуют. Жарко, но сидят застёгнутые, при полной форме, один для другого. Каждый трёт себе голову и шею носовым платком, хотя платки уже бесполезны, давно мокрые от пота.
Скоморохи – (Тексты на каждого, разложатся в репетициях.) Если вы подойдёте к парадному подъезду дома, в котором мы сейчас с вами оказались, то прочитаете:
«Ерославская провинциальная контора». С хозяином конторы, воеводой города Бобрищевым-Пушкиным, мы уже с вами знакомы. Его гость – посланник из столицы, сенатский экзекутор Игнатов.
Игнатов – Прошу обратить внимание, что к экзекуциям, телесным наказаниям, я никакого отношения не имею. Экзекутор при царях-матушках и батюшках – хозяйственником был.
Скоморохи – Ежели «по табели о рангах» то гость из Сената – подполковник 7 класса, а воевода – майор 8 класса. (К Бобрищеву.) Господин воевода! За полвека до рождения Александра Сергеевича Пушкина вас в городе больше величают только Бобрищевым, не придавая значения, что вы ещё и Пушкин…
Воевода – Э-э-э, други мои… Наша фамилия и без будущего поэта для России зело знаменита. Бояре и Пушкины, и Бобрищивы ещё в рядах Александра Невского Русь в колыбели пестовали! Это пока я добренький, меня можно сокращать, а как разойдусь – извольте величать по всей форме!
Скоморохи – Не будем искушать судьбу. Успехов вам, господа хорошие. (Уходят.)
Игнатов – Окна, ваше высокоблагородие, что, совсем не открываются?
Воевода – Мухи, ваше высокоблагородие, злы…
Игнатов – Мухи злы на людей, люди злы на мух. Кто, скажите мне, добр сегодня?
Воевода – Полагаю, и вас к нам не от доброты послали…
Игнатов – Почему же вы думаете, что это злонамеренный вояж? Не к вам одним, и в других провинциях, губерниях, уездах назначены сейчас ревизии по винному и соляному откупам.
Воевода – Да больно уж зачастили к нам. Аль близко живём, аль денег мало даём?
Игнатов – Денег, денег мало даёте, ваше высокоблагородие.
Воевода – Вы что там, в сенате, думаете: подняли цену на водку, соль – мужик денежки вам так и будет спешить выложить за них?
Игнатов – А как же?! Соль да вино – государева монополия.
Воевода – Ан государыня-то далеко, а тайный шинкарь – вот он, рядышком…
Игнатов – За нелегальную продажу водки или соли – на каторгу!
Воевода – Одного на каторгу, другого в рекруты, третьего батогами… А сосед себе думает: авось меня-то пронесёт… Дай-ка я всю-то водочку разом не сдам государыне-матушке по рублю за ведро, а лучше в зиму своим мужикам по трёшке, скажем, сбуду. И мне прибыль, и соседу-мужику ладно. Всё дешевле государевых-то цен… Кого ж прикажете батогами аль на каторгу – пьющего аль продающего?
Игнатов – (Даёт распоряжение.) Одного и другого!
Воевода – Не знаю, где оно как, а мне так, почитай, всех мужиков пороть пришлось бы – считай, каждый пьёт, а лишнего платить, кто будет спешить?.. Главное, было-то – чего проще – подушно брать подать с каждого мужика. Души-то, они все вот тебе налицо. В подвале, в тайне её держать не резон. Так нате вам – с подушного подать срезают, а на соль да вино – набавляют. И давай тянуть с нас денежку… Ан сколько ты денег не вытянешь с мужика – всё тебе говорят, мол, мало… А вот, как значит, сенатский посол приехал, да как глянет в наши «доходы-расходы», так сразу денежки и найдутся! Что ж меня было сажать на воеводство, ежели я такой пентюх? Может, кому это место любо – милости прошу, у меня и своего хозяйства… во! Дел невпроворот! (Разошёлся, даже расстегнул воротник.)
Игнатов – Вы, сударь, не по адресу своё дурное настроение адресуете… Я ведь могу…
Воевода – Всё вы можете у себя там, в Сенате, а у нас так откажитесь от вашей ревизии.
Игнатов – (Расстёгивая воротник.) Это что, угроза?!
Воевода – Упаси Бог, ваше высокоблагородие. «Угроза?» Только стоит ли время тратить?
Игнатов – В каком это смысле?
Воевода – Ну, покажут вам в магистрате наши «приходы-расходы», так с них же мы и рапортуем. Тут комар носа не подточит. Ан не здесь собака-то зарыта. То, что к нам попало, то уж будет в надлежащем виде и доложено. Искать нужно не по ведомостям… по дворам да по погребам.
Игнатов – Вот и будем искать!
Воевода – Ваше высокоблагородие, а мы, выходит, не искали? Ан за каждым-то глаз не хватает. Ну, найдёшь у одного-другого, ну, штрафанёшь… А ведь пьян-то, почитай, чуть не весь город. Где берёт? Всех-то не допросишь, кто платил вору-шинкарю, а кто государеву корчмарю. Вы что же думали – приедете к нам в Ерославль, и все наши шинкари выйдут вам дорожки прокладывать, разметать к себе в амбары?
