Вася и сам почуял недоброе. А тут ещё вдруг: ик, ик, ик — заикал Друг.
— К людям мне надо, вот не вовремя! Держись, Вася, а я мигом обернусь!
Старый друг повернулся и побежал. Да так скоро, что у него слетела сначала одна тапочка, потом другая, и он побежал дальше в одних носках. Потом прыгнул в сапоги-скороходы — и тут уж от него и след простыл.
А Вася был уже в окружении разнаряженных дядей и тётей. Оркестр смолк. Из толпы вышел дядя, как потом оказалось, Главный советник при царе Горохе, и начал речь:
— Добро пожаловать, Дон-фон-пан-ван, принц голландский! Царь Горох ожидает Вас во дворце. Как изволили доехать и где Ваша свита?
Сказав речь, дядя замолчал и уставился на Васю. И все остальные дяди и тёти сделали то же самое. И Вася понял, что от него ждут ответной речи. И Вася ответил:
— Трам-блям…
— Переводчика! — закричал дядя, и из толпы вышла тётя. Странная тётя: у неё было две головы.
— Ум хорошо, а два лучше, переведи! — приказал дядя.
Двухголовая тётя приставила указательный палец левой руки ко лбу левой головы и задумалась.
Хотя это и трудно, но попытайтесь вообразить эту задумчивую позу. И поскорее, потому что двухголовая тётя думала недолго: недаром и называлась эта пословица Ум хорошо, а два лучше! «Перевела» она Васино «трам-блям» очень даже распрекрасно:
— Его высочество Дон-фон-пан-ван, принц голландский, говорит, что доехал благополучно и чувствует себя превосходно. Что касается свиты, она прибудет позже, потому что едет с подарками, малой пассажирской скоростью.
Тут все дяди и тёти заулыбались, захлопали в ладошки, завосклицали:
— Слава жениху!
— Слава Дону-фону-пану-вану, принцу голландскому!
А у Васи на макушке волосы зашевелились, коленки подогнулись, его бросило в жар, потом в холод, а потом он и вовсе впал вроде как в забытьё.
Эпизод седьмой:
Пир горой, дым коромыслом!
Очнулся Вася только во время пира, когда царь Горох провозгласил:
— Восьмую чару пить — ум веселить!
Вася пронес чару мимо рта и незаметно выплеснул через плечо. А все гости выпили, грохнули пустые чары о стол, и сейчас же за стенами дворца прогремела пушка.
«Вот отчего здесь дым коромыслом, — подумал Вася, — восемь раз уж всё это было». Сквозь дым он смутно видел сидящего напротив него царя Гороха, старого, с ног до головы мхом заросшего, золотая корона и та была у него с прозеленью. Но голос у царя был зычный, глаза сверкающие.
— Ну, как тебе, любезный принц, понравилась моя дочь, распрекрасная Дурында?
Вася растерялся: никакой Дурынды он до сих пор не видел.
— Ваше высочество, — шепнул Главный Советник, сидящий справа, — взгляните налево.
Вася взглянул и увидел рядом с собой девицу. Она была вся в кружевах и лентах, словно только что выпрыгнула из свадебной машины «Волга» или «Чайка». В одной руке она держала голопузого куклёныша, в другой — воздушный шарик на ниточке. Может быть, она и была прекрасна, он этого не заметил. Заметил только, что имя Дурында очень к ней подходило. Но царь ждал ответа, сверкая глазами, и Вася пробормотал:
— Трам-блям!
— Опять «трам-блям»! — удивился царь. — Эдак скоро и я по-голландски заговорю!
«Значит, не раз уж он обращался ко мне с вопросом, — подумал в страхе Вася, — а я отвечал: „Трам-блям“, а двухголовая тётя Ум хорошо, а два лучше переводила».
— Ну а перевести — это уж я теперь и своим умом могу! — воскликнул царь. — Очень ему наша Дурында нравится. Горько!
И все гости гаркнули вслед за царём:
— Горько!!!
— Ваше высочество, — опять шепнул Главный Советник, когда кричат «горько», жених с невестой целуются.
— Ой, я стесняюсь! — воскликнула Дурында и так чмокнула Васю в ухо, что он временно на это ухо оглох. Но тут уж Васино терпение кончилось.
— Не хочу жениться, а хочу учиться! — закричал он, вскочив со стула.
— Вот тебе и «трам-блям», — выпучил глаза царь Горох.
«И наступила мёртвая тишина» — как написал потом в своём отчёте Вася.
А в этой тишине вдруг проскрипело:
— И никакой это не принц, а Васька-самозванец… Фокин его фамилия.
Вася взглянул наискосок и что же увидел? За столом премило восседает Улита едет — когда-то будет со своим домиком-завитушкой! Успела приползти пучеглазая «мадама», рогатая ябеда!
— И хочет он, между прочим, царь-батюшка, тебе голову оторвать!
— Ух ты! — вскрикнула Дурында и упала в обморок.
— Как?! — воскликнул царь Горох и в гневе разорвал мох у себя на груди. — Мне голову оторвать?! Да я, поговорка, у всех на языке! Да я…
И вдруг заплакал. Плакал царь Горох слезами гороховыми: они падали из его сверкающих глаз и скакали, катались по столу…
— Уж не сын ли он инженера Фокина, — плача, говорил царь, — а похож, ей-богу, похож! Эх, а ведь я его папу знаю: почтенная личность! Выступит, бывало, на собрании: «Как работаем? Разве это работа?» А я уж тут как тут, скок ему на язык! И скажет инженер Фокин: «При царе Горохе так работали!» — «Верно, — закричат новаторы-рационализаторы, — так при царе Горохе работали!»
Но увы, как говорили в старину, недолго царь плакал горохом. Он снова вошёл в гнев и закричал на Васю:
— А вам, молодой человек, я гляжу, всё это как горох об стенку?!
И царь сгрёб со стола свои слёзы и метнул их через стол в стену. Слёзы-горошины стукнулись об стену и полетели обратно кому в лоб, кому в бровь, а Васе и вовсе не в бровь, а в глаз, так что он на время даже окривел.
— Позвать палача Где раки зимуют! — закричал царь. И когда вошла в зал эта ужасная личность, распорядился, указывая на Васю:
Взять его в охапку,Надеть на него шапку,Заложить в пушку по самую макушкуИ выстрелить заместо бомбы,Чтобы помнил меня потом бы!
Издав этот устный приказ, царь Горох вдруг заикал и покинул зал. И в мёртвой тишине, которая опять наступила, все услышали топот коня. Вася было обрадовался отъезду царя Гороха. Но Главный Советник сказал:
— Приказ есть приказ.
И палач Где раки зимуют взял Васю в охапку…
Перед казнью Вася вёл себя очень достойно.
— Плач, рыдай, принц голландский! — сказал ему солдат Яшка при всём народе. — Пора тебе в пушку лезть!
Но Вася скинул шапку, которую ему нахлобучили на глаза, и сказал небольшую речь:
— Прощай, небо голубое! Прощай, земля зелёная! Облака белые, пушистые, до свидания!
Эта речь до слёз всех расстроила. Солдат Яшка плакал, упаковывая Васю в пушку и забивая пыжом. Где раки зимуют и тот плакал крупными слезами. Обратите внимание, что последнее слово у Васи в речи было не «прощайте», а «до свидания», и это очень правильно: нельзя терять надежды даже в самом безнадёжном положении!
Уже в пушке Вася опять впал в забытьё, забыл, что и как дальше было. Показалось только: перед выстрелом после объявления о пятиминутной готовности будто шепчет ему знакомый голос:
— Не тужи, сердце в кулак сожми… Два горя вместе — третье пополам… Я тут, я с тобой…
А больше он ничего не помнил.
Возвращение к предыстории
«Слезать с дерева намного трудней, чем влезать на дерево. Об этом знают все кошки на свете. Теперь знаю и я».
(Из отчёта Васи Фокина)
Началась эта история предысторией с предисловием. А теперь наступает момент, когда мы должны возвратиться к предыстории, но уже с послесловием. Помните? Во главе со своим вожатым Митей Петуховым все побежали к трем соснам на горизонте. Прибежали — Васи нет, на полянке лежит только его баульчик для бабочек. И когда кто-то открыл его, оттуда выпорхнула большая красивая бабочка…
— А где же всё-таки Фокин? — прошептал Митя Петухов.
Ребята стали звать Васю хором. Петя Щёчкин, Лёля Брыкина, даже Митя, все кричали: «Вася!!! Фокин!!» А Борька Северцев извлекал из своего горна пронзительные вопли. Но Вася не отзывался. И вдруг самый маленький из отряда, Лёшик сказал:
— Да вон он, Фокин!
Все подняли головы и увидели: сидит Вася Фокин на верхушке сосны. А если уж по-честному не сидит, а висит, зацепившись штанами за ветку. И несмотря на такую неудобную позу, глаза протирает, будто только что проснулся.
Слезал Вася очень медленно. Почему? Об этом он написал в отчёте. А когда спрыгнул с последней ветки, сказал:
— Я был в Стране Пословиц. За много зим и лет съел только одну баранку. Царь Горох плачет горохом. Меня выстрелили из пушки, и вот я здесь.
Некоторые из ребят стали было смеяться, но Митя Петухов скомандовал: «Тихо!» — и, положив руку ему на плечо, сказал:
— Ничего, Фокин, ничего! Мы покажем тебя профессору Северцеву, и всё будет хорошо…
Отряд благополучно возвратился в лагерь. И были блинчики с вишнёвым вареньем. А вечером зажгли торжественный костёр по случаю «родительского дня». Среди родителей, приехавших из города, был и Борькин папа, профессор Северцев. Поговорив с Васей, он сказал:
