– Сынок, встань, я хочу тебя видеть, – попросила она, но голос ее был не таким, как прежде. Единственное, что оставалось маминым – это глубина синих глаз, в которых Илья уловил едва заметный блеск.
– Мамочка, зачем ты это написала? – достав из кармана рубашки листок, показал его матери. – Прошу тебя, потерпи еще немножко. Доктора говорят, что ты идешь на поправку.
– Илюша, дорогой мой сын! Если ты меня любишь – отпусти! Я устала… – с мольбой в голосе произнесла женщина, но так и не смогла дотянуться до его лица. Рука матери, обессилев, опять упала на покрывало. Илья коснулся ее и хотел что-то сказать, но мать остановила его.
– Ничего не говори и слушай внимательно, – уверенным голосом приказала она и продолжила: – Я отжила свое. У меня осталось единственное желание – спокойно умереть. Нет смысла менять ведра или красить крышку на колодце, если в нем нет воды. Ее не вернуть, так же, как не потешить сменой органов мою душу… Если ты меня искренне любишь, сынок, дай моему телу возможность умереть! Отпусти мою уставшую, измученную душу. Прошу – отпусти!..
Она закрыла глаза, а Илья еще долго стоял возле ее кровати. Он смотрел в никуда, но перед его взором четко нарисовалась картина засыпанного доверху песком колодца…
Гладя седые мамины волосы, он словно пытался выгрести тот песок, но песок все прибывал и прибывал, не оставляя шанса… Он не сумел справиться с нахлынувшими эмоциями, и непрошенные слезы сами хлынули из глаз. Илья опустился на колени и стал осыпать поцелуями руки матери.
Он встал с кровати и долго листал альбом со старыми семейными фотографиями.
«Мама, мамочка, потерпи… Осталось недолго… Я наполню живой водой иссякший колодец!» – с этими словами он поднялся и, полный решимости, направился в кабинет Аркадия.
– Будет тебе тело. Готовься к переносу сознания…
– Но установка еще до конца не оттестирована.
– Ускоряйся. Я обеспечу тебе «кроликов» в любом количестве. На все про все у тебя месяц. Донора для мамы устроишь к себе на работу. Возьмешь санитаркой в ее палату. Все проверишь и подготовишь.
Закончив, он тяжело опустился на стул, словно из него выдернули стержень, удерживающий тело.
– Ты знаешь, Аркаша, а мать действительно дошла до критической точки. Ее больше ничто не удерживает в этой жизни…
Достав бумажник, он вынул из него фотографию матери и передал Аркадию. Тот с нескрываемым любопытством стал рассматривать фото, а затем спросил:
– Это ваша мать? Надо же! Теперь многое становится понятным. И ваше одиночество, и ваша необычная любовь к ней.
– Посмотрел? А теперь иди погуляй. Я должен поговорить без свидетелей.
Дождавшись, когда Аркадий уйдет, Илья позвонил по телефону. Услышав, что абонент на линии, сказал:
– Привет, Зак. Как дела?
– Нормально. А ты как?
– И так и сяк. Перейдем сразу к «телу». Есть классное и в то же время срочное задание.
– Так ведь ты все свои проблемы научился решать без меня.
– Это задание другого характера. Мне не требуха нужна, а тело целиком. С определенными параметрами.
– Ого, мы так далеко пошли?!
– Давай обойдемся без твоих умозаключений! Меньше знаешь – лучше спишь! – отрезал Илья. – По известной тебе ссылке найдешь фото. Это моя мама в молодости… Ищи, где хочешь. Абсолютное сходство – обязательно. Срок две недели. Оплата «борзыми щенками»: два кобеля и столько же сук на запчасти… Думаю, я тебя не обидел.
– Отнюдь! Ты, как всегда, щедр. Есть только одно «но».
– Что еще?
– Я по бартеру не работаю. Вдруг товар придет залежалый, а, может, у меня, не дай Бог, залежится. Что потом с ним делать?.. Лучше по обкатанной схеме: приму хрустящими бумажками любого номинала в любой конвертируемой валюте. А сумму можешь уменьшить вдвое, – важно наперед. Хорошо. После получения денег – две недели. Так что я готов.
– Ладно, по рукам. Обозначь, куда деньги пульнуть. До встречи, – подытожил Илья.
– Пока.
Не можешь простить – убей! Не можешь убить – прости!
Белорусское Полесье. За несколько дней до настоящих событий
Когда умер отец, старшеклассница Алеся успокаивала маму: «Вот стану известной актрисой и заберу тебя из поселка в город. Переедешь в мой дом и будешь жить рядом со мной».
Вспомнив об этом, Валентина Петровна еще горше заплакала. Но это было давно, и то были слова подростка. А сейчас дочь уходила из дома на самом деле.
– Я тебя не отпущу! – надрывно кричала мать, а дочка продолжала собирать вещи.
Женщина вырвала сумку из ее рук, и вещи разлетелись по комнате. Вязаный свитер, подаренный на совершеннолетие, голубые джинсы, в них дочка бегала по поселку, блузки, юбки и прочие мелочи…
– Алеся, доченька!.. Ты ведь не знаешь, что тебя там ждет! Ты витаешь в облаках! Пойми, профессия актрисы не для тебя.
– А для кого?! Кто становится актером, если не обычные люди?
Разумом мать понимала, что дочка права, и ей действительно нечего делать в этой глуши. Она так красива, что оставаться в деревне все равно, что уйти в монастырь. Здесь Алеся загубит себя, как когда-то загубила себя и она. А если уедет в Москву, то ее засосет водоворот большого города, и кто знает, увидит ли она снова свою девочку… Достаточно посмотреть телевизор, чтобы понять, как опасен для деревенских простушек мегаполис.
– Да разве ты сможешь покинуть свою мать, оставить меня здесь совсем одну!? – бедная женщина попыталась разжалобить дочь.
– Я же сказала, что приеду потом за тобой! Я не брошу тебя, – убеждала Алеся, опуская ресницы, потому что в душе ее происходил трудный поединок между мечтой и любовью к матери.
«Сейчас, главное, не посмотреть маме в глаза, – мысленно подбадривала себя девушка. – Я вернусь, я обязательно вернусь и заберу ее в свой дом в три этажа. А в нем – много-много комнат и огромная гостиная, где мы будем собираться каждый вечер за ужином».
– Я решила – еду и точка! Прощай, мам. Заберешь вещи – все равно уеду. Заработаю денег – куплю новые, самые лучшие куплю…
Не в силах подавить порыв ярости от собственного бессилия, несчастная женщина замахнулась на дочь, но та перехватила ее руку и, сжимая в объятьях, усадила на стул. Закрыв лицо руками, мать зашлась в плаче, а Алеся, воспользовавшись моментом, выбежала на улицу.
«Отчего она так со мной? А может, она права?.. Да неправа она вовсе! Нет! Она не может всего знать! Откуда она может знать о другой жизни?! Ну как она не поймет, что это мой, возможно, единственный шанс! Да что она вообще понимает?! Выросла в глуши, работает в поселковом ларьке продавцом… Вон девчонки из города приезжают, так на них и туфельки, и платьица, и сумочки лаковые, маникюр… Чем я хуже их? Просто мама завидует мне, потому что сама вышла замуж за нищего, повелась на дармовое жилье и уехала с ним в эту полесскую дыру, в вечно неурожайный колхоз «Белорусское чудо»! С меня хватит!!! Тошнит от запаха «райского» навоза, сдобренного демагогией Диктатора. Я такой судьбы не хочу! Ну, уж нет!» – размышляла девушка, стоя посреди проселка. Она точно знала, что мать ей не враг, и видно, оттого так больно было расставаться. Алеся услышала шаги и узнала чуть хрипловатый мамин голос:
– Я понимаю, что не могу удержать тебя, но все же… – она не договорила и молча протянула дочери дорожную сумку.
Слезы потекли по щекам девушки, дешевая тушь больно защипала глаза. Они кинулись в объятия друг другу.
– Я очень люблю тебя, мамочка, но не могу здесь оставаться! Я должна уехать. Прости меня и отпусти с Богом…
Выпустив дочь из объятий, мать осенила крестным знамением свое дитя и прочитала молитву. Как любая другая мама, она желала дочери добра и в глубине души надеялась, что все у нее получится.
– Отпускаю, – прошептала женщина, а сердце разрывалось на части, ноги стали ватными, и она опустилась на колени.
– Прости, доченька, что не смогла дать тебе того, чего ты хочешь… Но, видит Бог, мы делали все, что могли. Я не жалею о своей жизни, о том, что поехала за своим мужем, твоим отцом, в этот поселок. Мы любили друг друга, а с милым и в шалаше рай. Не в деньгах счастье. Да, деньги… Вот, возьми… – она протянула завернутые в носовой платочек деньги, – все, что берегла на черный день. – Теперь они мне ни к чему, – бери…
– Мамуль, все будет хорошо, не волнуйся! – Алеся погладила мать по все еще пышным с проседью волосам и подняла с коленей, стараясь не смотреть ей в глаза.
Подъехала маршрутка. Девушка вошла в салон и села на любимое переднее сиденье. Дверь закрылась, машина тронулась, но, казалось, не двигатель заставляет бежать ее вперед, а сосредоточенный, устремленный вдаль девчоночий взгляд…
Часто мы говорим желаемое, а делаем возможное
Нижняя боковая полка в плацкартном вагоне, лотошники и пассажиры все время норовят зацепить Алесю кто чем, да еще этот непривычный стук колес не дает провалиться в сон… Девушка никак не может понять, как она оказалась в узком, холодном проходе. Где вход, где выход? Она разворачивается, идет обратно, но полки сужаются со всех сторон. И вот она уже ползет, понимая, что сейчас застрянет навечно в этом железном мешке… Слезы наворачиваются на глаза, становится трудно дышать. Вдруг она слышит музыку. Стенки начинают расступаться, и она оказывается в просторном холле с высоким сводом. Разноцветные огни в такт музыке подсвечивают стены и пол. Алеся стоит посредине вся в белом, затем идет в сторону арки, за которой виден оркестр. Непонятно откуда появляются танцующие пары. Они кружат в танце, не обращая внимания на Алесю. Почему они ее не видят? Обернувшись, девушка замечает массивные ворота, толкает их, они открываются безо всякого усилия. За воротами – цветущий яблоневый сад, залитый ярким солнцем. Подул ветер. Кроны деревьев вытянулись по ходу потока: весь цвет облетел с них, поднялся вверх и стал осыпаться на голову и плечи. Музыка затихла. Пары перестали кружиться, повернулись в ее сторону и стали аплодировать. Аплодисменты перешли в овации, а затем в монотонный стук колес…
