обычно делал Снежок, и чуть улыбнулся.
— Пахнет вкусно, — произнёс он с ноткой радости в голосе.
«Только с ноткой…» — подумала я, тяжело вздохнув.
Наверное, уже никто и ничто не вернёт радость в этот дом. Простую бытовую радость от румяной яичницы по утрам, от горячего кофе и от заботы друг о друге. Мы словно были искалечены. Вроде вели обычную жизнь, вроде пытались общаться, но радость исчезла, потому что мы знали — нам никогда не стать нормальными…
— Немного подгорела, — извинилась я и полезла за тарелкой. — Садись завтракать.
— Спасибо, дочка…
Папа неуклюже рухнул на стул и отхлебнул очень горячий и крепкий кофе, одним глотком осушив полкружки.
— Ты так рак пищевода заработаешь, — в который раз поразилась я.
— Не заработаю, я уже привык.
— Ну-ну…
— А ты что? Завтракать не будешь? — спросил он, вилкой подцепляя спёкшийся желток.
— Нет, я уже поела, — соврала я. — И прости, желтки не получились.
Папа любил классическую глазунью. Давал желтку растечься, а потом макал в него хлеб и с блаженным причмокиванием отправлял пропитанный кусок в рот. В его действиях не было ничего отвратительного — обычный процесс поглощения пищи. Но сама я желток ненавидела и потому, когда представляла его вкус, ощущала подступавшую к горлу тошноту.
Хорошо, что сегодня всё вышло плохо!
— Ничего страшного, — заверил он меня, а затем спросил: — А ты зачем опять так рано подскочила?
И вторым глотком допил кофе.
Я встала и налила ему ещё, а вместо ответа просто пожала плечами — мол, привыкла. Не хотелось ни родительских нотаций, ни расспросов, тем более он не знал о моих бессонных ночах. Наверное, папа до сих пор думал, что я была «Жаворонком» от природы.
— Спасибо… Хороший кофе, — то ли всерьёз, то ли с сарказмом произнёс он.
— Обычная гадость, — кисло отозвалась я, занимая своё место. — Разве может быть кофе из банки хорошим?
— Ну, да, — покачал он головой. — А Иван сегодня приедет?
— Да, к одиннадцати. Мы собирались съездить к маме, я же говорила… — я виновато потупила взгляд.
Мы старались не обсуждать её здоровье, всё-таки это была не очень приятная для нас тема. Но забывать — никогда не забывали. Вот и теперь папа сразу помрачнел. Мысли о маме тяготили его не меньше, чем меня. А может, даже больше, ведь на его плечах лежал груз ответственности не только за больную жену, но и за дочь, хоть уже и совершеннолетнюю. И сохранять спокойствие так долго, как это делал он, далеко не каждому было под силу.
— Да… С этой чёртовой работой… — ругнулся папа, но быстро взял себя в руки и снова стал невозмутимым. — Извинись за меня перед Варей, ладно? Я обязательно к ней приеду… В другой раз.
— Конечно, пап. Желание начальства — закон!
— Ну, да, — повторил он свою любимую фразу. — Скажи, что я её люблю и… Да ты и сама всё знаешь.
— Знаю, — улыбнулась я. — Обязательно скажу, не переживай.
Он расслабился. Посидел минуту молча, пережёвывая хлеб более тщательно, чем того требовала его консистенция, а потом вдруг произнёс:
— Хорошо, что вы дружите.
— С Ваней? — я на секунду замешкалась.
— Да, с Ваней… Он неплохой парень.
— Неплохой… — согласилась я, не понимая, к чему была такая перемена темы.
Или он сегодня менял их слишком резко, или я была невнимательной. Но, окинув отца внимательным взглядом, я заметила, что он немного нервничал: ёрзал на стуле, испытывал явную неловкость и словно хотел что-то сказать.
— Ты ведь его давно знаешь, — добавила я после секундной паузы.
— Да… Именно это меня и беспокоит, — неожиданно выдал он, виновато или же сконфужено глянув исподлобья, что удивило меня не меньше.
— Почему? — задала я самый распространённый вопрос, поскольку действительно нуждалась в разъяснениях.
После бессонной ночи я и так плохо соображала, а тут ещё отец решил говорить загадками, и это меня немного раздражало. Я тоже заёрзала на стуле, словно в него был вбит гвоздь, царапавший задницу. Ну, или можно было найти ещё кучу подобных, нелицеприятных сравнений. А в общем и целом — мне стало неуютно под его взглядом, словно папина неловкость передалась и мне.
Наверное, он испытывал дискомфорт от разговоров, которые с девочками обычно проводили матери. Не его это была роль. Как бы отец ни старался, мама уже успела внести свою лепту, пока находилась в здравом, или почти здравом, рассудке. О наших с ней беседах я никогда ему не рассказывала — это было личное. Тем более, многое из того, что мама внушала мне, я списывала на её душевное расстройство, не придавая большого значения и, конечно же, редко когда прислушиваясь. Что и говорить, мне сильно «Повезло» в жизни вдумываться и разбираться самой, где была правда, а где — очередной бред её помутившегося сознания. И возможно, именно эта привычка теперь заставляла меня копаться в любом, даже самом незначительном событии, выискивая везде подвох.
Вот и сейчас отец решил обсудить наши с Ваней отношения, а я сразу напряглась и приготовилась обороняться.
— Вы давно встречаетесь и много времени проводите вместе… — продолжил он всё так же виновато. — Мне кажется, что слишком много…
— В каком смысле? — нахмурилась я.
— Ну… Ты мало видишься с подругами, никуда не ходишь. Вечерами сидишь дома… — более уверенно пояснил он, заметив, что я облегчённо выдохнула и расслабилась.
Это были совсем не те беседы, которые в последнее время вела со мной мама. Их можно было вытерпеть.
— Какая бы ни была любовь, надо знать меру.
— А разве вы с мамой не проводили все вечера вместе? — усмехнулась я, окончательно раскрепостившись.
— Да… Но мы ходили и в театры, и в кино. Я с друзьями встречался, а Варя…
— Она сидела дома, — поправила я отца, который вдруг залился краской. — Я же знаю, пап. Мама мало с кем общалась.
— Ты права, — пришлось ему признать.
— Ты боишься, что я похожа на неё? Что я нелюдима, сижу в четырёх стенах и потихоньку схожу с ума, как и она?..
Он не ответил. Только сдавленно кивнул, уставившись на тёмную жидкость в кружке.
— Пап, — уже ласково, стараясь придать голосу необходимую нам обоим уверенность, произнесла я. — Я не мама и не повторю её судьбу. У меня совсем другая жизнь. У меня есть и друзья, и знакомые… Просто сейчас каникулы, и большинство моих подруг разъехались, ты же знаешь. А Дарина…
— Вы были очень дружны, — понимающе кивнул он.
— Мы были лучшими подругами, — печально напомнила я.
— Да, жаль её… Бедная девочка…
— Но ничего уже не исправишь.
— И всё же… Найди себе новых друзей
