Почему Ребекка, прежде чем слинять, сказала, что все козыри у меня на руках? Значит, есть хороший шанс разгадать, что же ее так мучает? Я встал с кресла и прошелся по террасе. Собственно, терраса представляла собой клетку, сооруженную на уступе крыши. Получается, что вы не на террасе, а внутри нее, поскольку площадка со всех сторон обнесена высокой решеткой. Нет, черт подери, этот мерзкий запах становился невыносимым.
«Дохлая птица, — подумал я. — Наверное, голубь стал жертвой бродячего кота и теперь гниет за трубой».
Что же, дело житейское. Однако…
Я продолжал принюхиваться, морщиться и соображать. Мне потребовалось десять минут, чтобы понять, где собака зарыта.
Затем я приподнял плексигласовую крышку люка и тихо позвал:
— Ребекка-а!
Видимо, она ждала неподалеку, потому что почти тотчас же появилась у подножия винтовой лестницы.
— Да?
У нее был растерянный и несчастный вид, словно у маленькой пансионерки, которую надзирательница собирается наказать за оплошность.
— Можно вас ни минутку, мисс Шарада? Похоже, я обнаружил причину вашей тревоги.
И вот она приближается, боязливо, голова повернута в сторону, глаза, как у стриптизерки.[3]
Она поняла, что я не блефую, когда ее взгляд упал на плетеное кресло, придвинутое к деревянному шпалернику, крашенному зеленой краской и делившему террасу на две части. Меньшая примыкала к стене здания.
— Ах!.. — выдохнула Ребекка. — Как вы его нашли?
— Не очень свежим.
Глава вторая
ПАФ!
Как известно, я отличаюсь исключительной воспитанностью, потому и объявил его «не очень свежим». На самом деле он уже начал подванивать, что называется, был с душком.
А я-то, мрачный идиот, уверял вас в первой главе — что ж, первый блин всегда комом! — в том, что, мол, так пахнет Париж!
Чересчур увлекся поэзией ночи… Плоть, да, она так пахнет, но не столица мира!
Бывают моменты, когда я задумываюсь: не снабжать ли книги рисунками?[4] Дело пошло бы быстрее. Какая экономия времени и слов, дети мои! Нацарапать парочку-другую закорючек — и готово: сцена обрисована в полной мере.
Зачем потеть, подбирая слова, и выбиваться из сил, стараясь объяснить то одно, то другое без всякой уверенности, что тебя поймут правильно. А какой выигрыш во времени принесли бы фривольные сцены! И вообще, почему бы не изобразить в картинках «Хромого беса», «Собор Парижской Богоматери», «Мадам Бовари»? Все сразу станет ясно с первой секунды!
В конце концов, лучше быть Рембрандтом, чем Виктором Гюго, и журнальным карикатуристом, чем Сан-Антонио.
В данный момент, когда мне нужно описать место действия, я бы с удовольствием обменял полную коллекцию шоинопентаксофилиста[5] на точный штрих рисовальщика. Как подумаю, что должен дать подробное описание, рассказать, где что находится да как лежит, у меня руки опускаются. Да, тяжкое ремесло у писателя! Однако линия, штрих, по моему мнению, несказанно оживят литературу. Потихоньку мы идем к тому, чтобы сделать мысль наглядной. Начало уже положено: вспомните о разрисованных стенах и заборах! В один прекрасный день я увижу свои работы на старинной башне Сен-Сюльпис. Вместо того чтобы царапать на бумаге, я стану царапать на камне. Придет мое времечко!
А пока приступим к нашей задаче с легким сердцем и твердой решимостью.
Сначала поговорим о террасе. С востока она была ограничена стеной соседнего здания, оно выше, чем дом Ребекки; с юга — обрыв с набережной внизу; на западе терраса примыкала к крыше другого дома, а на севере обрывалась во внутренний двор. Вот эту-то поверхность, дорогие мои, нам и нужно подробно исследовать. Терраса располагалась на довольно пологом скате крыши, за неровным краем зияла пропасть двора.
Экс-индивид, слегка утративший первоначальную целостность, лежал на самом краю в удивительнейшей позе. Честное слово, если в вы увидели нечто подобное в кино, то решили бы, что режиссер совсем очумел. Пологий скат молодой человек практически преодолел, но какая-то невероятная случайность застопорила падение. Верхняя часть туловища болталась над пропастью, руки торчали вилами, голова запрокинута. Зрелище, особенно при свете луны, совершенно жуткое. Добавьте запах, и вы поймете, что по сравнению с этой сценой «ужас-тик» — плетение веночков на лужайке.
— И давно он здесь? — спросил я вполголоса.
Ребекка пожала плечами.
— Точно не могу сказать, я обнаружила его позавчера вечером.
— И не вызвали полицию?
— Пока нет.
— Могу я узнать о причине вашей сдержанности, прелестное дитя?
Она скорчила капризную гримаску, какая появляется на лицах шаловливых вертихвосток, когда они не знают, залепить пощечину или броситься в объятия.
— Я испугалась.
— Почему?
— Из-за Нини.
— Потому что это она?.. Ребекка вскинула голову.
— Господи, нет! Она даже не знает о нем.
Так. Вы можете не согласиться со мной — впрочем, я и сам головы не дам на отсечение, — но сдается мне, девица слегка перегибала палку.
— Правильно ли я понял, что эта, между нами говоря, жирная дурында понятия ни о чем не имеет?
— Она бы мне сказала.
— В то время как вы скрыли от нее приятную находку.
— Это разные вещи.
Вывод напрашивался сам собой: у Нини открытый характер, а Ребекка не доверяет даже самой близкой подруге. Я задумчиво разглядывал ее. Рисковая девица, ничего не скажешь, заварила кашу на славу и о последствиях не подумала. Ее ребячливость просто обезоруживала.
— Не кажется ли вам, Ребекка, что будет лучше, если вы все подробно и по порядку расскажете?
— Конечно! — с воодушевлением согласилась Ребекка, словно это не она как минимум два дня играла в молчанку. Женщины как улитки: все свое ношу с собой, и невинный вид у них всегда под рукой. Им даже не требуется тереть щеки, чтобы покраснеть. Румянец стыдливости дается им от рождения и не тускнеет до старости.
— Итак, я вас слушаю.
Девчонка скорчила страшно серьезную мину — очень правильное выражение лица, когда находишься в компании с мертвецом.
— Позавчера вечером, перед тем как лечь спать, я, как обычно, поднялась на террасу.
— Дальше.
— В темноте что-то поблескивало. Вон там… — Она указала на зеленый деревянный шпалерник. — Я подошла ближе и увидела лоскут от манжеты рубашки, на котором болталась перламутровая пуговица. Вы не представляете, как я испугалась. Моей первой мыслью было позвать Нини.
— А второй?
— Разумеется, я отцепила этот обрывок рукава, а потом забралась на стул и увидела его.
— Вы его знаете?
— Только в лицо.
— То есть?
— Я встречала его несколько раз в нашем квартале.
— Чем он занимался?
— Рисовал эти ужасные картинки, обычно у моста Турнель. Ну знаете, такие пейзажики для туристов: собор Парижской Богоматери, набережная…
— Как он выглядел?
Она задумчиво покачала головой.
— По правде говоря…
— Ну?
— Неопределенный тип. Больше походил на вечного студента, а не на бродячего художника. Такие часто болтаются вокруг университета, их порой принимают за профессоров.
— Вы разговаривали с ним?
— Никогда.
— Ладно, продолжайте…
Наши отношения неожиданно приняли совершенно иной оборот. Я превратился в сыщика, великолепного Сан-А. До свидания, мадригалы, нежные поцелуйчики, нечаянно разорванные кружавчики, шутки-прибаутки. Я стал резким, язвительным, недоступным. Тяжелый взгляд, сухой тон. Запущенный невроз, скажете вы? Пусть. К вашему сведению, не хочу его лечить. Девушка, обнаружившая труп на крыше и выжидавшая почти двое суток, прежде чем сообщить в полицию (и не прямиком, а окольным путем!), мне не нравится.
— Естественно, меня охватил страх. Я буквально окаменела, похолодела…
— Вспотела, окостенела… — цинично перебил я. — А затем, выбросив манжету за ограду, отправились спать и, будучи девицей весьма разумной, никому словечком не обмолвились. Хорошо спалось?
Глаза Ребекки наполнились слезами.
— Не будьте злым…
— Я вовсе не злобствую, милая, но диву даюсь. Ваше поведение не укладывается ни в какие рамки. Нужно обладать очень крепкими нервами, чтобы скрыть подобную находку.
— Постарайтесь понять.
— Понять что?
— Мое состояние. Этот мертвец… Я вдруг представила себе, как будут развиваться события… Этот человек вломился в квартиру в наше отсутствие с целью грабежа, а зачем еще? Неожиданное возвращение Нини застало его врасплох. Он спрятался на террасе. Затем решил сбежать по крышам. И когда перелезал через шпалерник, зацепился рукавом. Пытаясь высвободиться, потерял равновесие… Да только, поразмыслив, я поняла, что концы с концами не сходятся. Для побега он мог бы выбрать другую сторону, где добраться до соседней крыши легче легкого. Кроме того, если бы он упал на черепицу, перелезая через шпалерник, его бы не убили и он позвал бы на помощь. А у него на груди большое пятно крови и рана на шее. Короче, его убили здесь… А потом решили сбросить во двор. Да только он не упал…
