В дни, когда по улицам носятся надежды и мечты, робким лучше всего запереть свои двери, закрыть окна и сидеть спокойно, пока все утихнет. В мире так часто случается, когда между надеждами – как бы они сами по себе ни были благородны и хороши – и теми действиями, которые они вызывают, возникает чудовищный разрыв. Получается так, как если бы девушки, обвитые плющом, и юноши, украшенные гирляндами, вдруг превратились бы в четырех всадников Апокалипсиса.
6Для того чтобы броситься с головой в предприятие, связанное с большими переменами, люди должны быть крайне неудовлетворенными, не очень бедными и иметь такое чувство, что, обладая могучей доктриной, непогрешимым вождем или новыми методами, они получают доступ к источнику всесокрушающей силы. Одновременно они должны иметь преувеличенное представление о возможностях и перспективах будущего. И наконец, они должны быть совершенно несведущими в трудностях, связанных с их предприятием. Опыт в этом случае – помеха. Люди, начавшие Французскую революцию, не имели никакого политического опыта. Как и большевики, и нацисты, и революционеры Азии. Опытный человек появляется позднее: он вступает в движение, когда оно уже на ходу. Английский политический опыт, наверно, и оберегает англичанина от массовых движений.
Глава II
Стремление к перевоплощению
7Существует коренная разница между соблазном массового движения и соблазном практической деятельности. Практическая деятельность дает людям возможность продвижения – соблазн ее большей частью исходит из личных интересов. Массовое движение, в частности в фазе его подъема, привлекает не тех, кто хочет продвинуть свое нежно любимое «я», а тех, кто старается освободиться от своего нежеланного «я». Массовое движение привлекает и удерживает последователей не тем, что оно удовлетворяет желание самопродвижения, а тем, что оно может дать удовлетворение страсти к самоотверженности.
Люди, смотрящие на свою жизнь как на непоправимо испорченную, не могут найти достойной для себя цели в самопродвижении. Перспектива личной карьеры не может вызвать у них ни мощного усилия, ни веры, ни твердых убеждений. На личную заинтересованность они смотрят как на нечто позорное, недостойное и порочное, как на что-то нечистое, и успешная карьера для них совсем не удача. Все то, что предпринимается лично для себя, для своего «я», кажется им обреченным. Все, что берет свои корни и начала в личном «я», хорошим и благородным быть не может. Искреннейшее стремление таких людей – это стремление к новой жизни, к возрождению или, если этого нет, к возможности приобретения новой основы для гордости, уверенности, надежды, целеустремленности, чувства собственного достоинства путем отождествления себя с каким-нибудь «священным делом»: активное массовое движение и дает им обе эти возможности. Когда они примыкают к движению как союзники до конца, то находят возрождение к новой жизни в тесно сплоченном коллективе; когда они присоединяются как сочувствующие, то обретают основы для гордости, уверенности, целеустремленности тем, что отождествляют себя с усилиями, достижениями и перспективами движения.
Неудовлетворенные находят в массовом движении возможность стать другими людьми, получая видную роль или по крайней мере некоторые качества, которых они не могут обрести исходя из ограниченных ресурсов собственного «я».
Конечно, среди первых приверженцев каждого массового движения имеются и авантюристы, которые надеются, что движение пустит в ход и их колесо фортуны и вынесет их к славе и власти. Правда, некоторую самоотверженную преданность проявляют иногда и те, кто идет в иные объединения – в ортодоксально-политические партии и в организации практического типа. Но факт остается фактом: практическое предприятие не может существовать, если оно не дает удовлетворения личному интересу, а силы и рост массового движения во время подъема прямо зависят от способности движения вызывать и удовлетворять страсть к самоотверженности. Как только массовое движение начинает привлекать к себе людей, заинтересованных в своей личной карьере, – значит, оно прошло фазу своего подъема и уже занято не созданием нового мира, а старается сохранить и удержать существующее. Это значит, что движение перестало быть движением, а стало предприятием. Гитлер считал, что чем больше «постов и должностей может раздать движение, тем ниже качество его кадров, и в конце концов эти политические паразиты начинают численно подавлять победоносную партию до такой степени, что честный борец прежних дней перестает узнавать свое движение… Если так случается, это значит, что миссия движения окончена»{9}.
О природе полного перевоплощения, которое делает человека истинно убежденным, о самопожертвовании и объединенном действии рассказывается в главах части третьей. Здесь же мы рассмотрим только частичное перевоплощение.
8Вера в «священное дело» частично заменяет утраченную нами веру в самих себя.
9Чем меньше у человека оснований говорить о своем собственном превосходстве, тем больше он готов утверждать, что превосходством обладает его страна, его религия, его раса или его «священное дело».
10Своими собственными делами человек больше занимается тогда, когда они имеют смысл; в противном случае он бросает свои бессмысленные дела и лезет в чужие.
Вмешательство в чужие дела выражается в сплетнях, кознях, в совании носа туда, куда не следует, а также в лихорадочном интересе к общественным, национальным или расовым делам. Убегая от самого себя, мы или бросаемся на шею соседу, или хватаем его за горло.
11Горячее убеждение в том, что мы имеем священную обязанность перед другими, часто только способ спасения нашего утопающего «я»: мы хватаемся за проплывающий мимо плот. То, что мы называем своей протянутой рукой помощи другому, на деле часто только рука, цепляющаяся для спасения нашей собственной драгоценной жизни. Отнимите от нас эти «священные обязанности», и наши жизни становятся ничтожными и бессмысленными. Нет сомнения, что, меняя эгоцентрическую жизнь на самоотверженную, мы невероятно выигрываем в смысле почета и уважения. Тщеславие самоотверженных, даже тех из них, кто действительно проявляет крайнее смирение, – безгранично.
12Одна из самых сильнодействующих приманок массового движения – в том, что оно заменяет нам надежду. Приманка эта особенно сильно действует в обществе, где широко распространена идея прогресса. В понятии прогресса категория «завтра» занимает очень большое место: понятно, что неудовлетворенность, когда впереди не видно ничего хорошего, крайне мучительна. Герман Раушнинг говорил о догитлеровской Германии: «ощущение, что мы зашли в тупик, было одной из худших мук, какие нам пришлось пережить после проигранной войны»{10}. В современном обществе люди могут жить без надежды только в том случае, если их держат в оглушенном состоянии, если все время заставляют бегать, не переводя дыхания. Отчаяние безработного заключается не столько в перспективе полной бедности, сколько в том, что он вдруг увидел Ничто – полную пустоту. Именно поэтому безработные охотнее идут за продавцами надежды, чем за дающими им пособия по безработице.
Массовые движения обычно обвиняют в обмане их участников: в том, что они надеждами на будущее лишают их возможности наслаждаться настоящим. Но для неудовлетворенных настоящее и без того непоправимо исковеркано: удобства и удовольствия не могут восстановить для них настоящего. Только надежда может принести им чувство подлинного удовлетворения.
13Когда наши личные интересы, наши планы на будущее перестают нам казаться стоящими того, чтобы жить ради них, мы начинаем остро нуждаться в чем-то таком, что лежит вне нас и ради чего стоило бы жить. Все формы приобщения к массовому движению – посвящение, преданность, верность, самоотверженность – по сути дела, отчаянное цепляние за то, что может придать цену и значение нашей опустошенной и обанкротившейся жизни. Именно поэтому соединение со «священным делом» всегда горячо и страстно. Уверенность в самом себе может быть ограничена, но вера в свою страну, в свою религию, расу или в свое «священное дело» должна быть всеохватывающей и бескомпромиссной. Неполное перевоплощение не может вытеснить из нас и изгладить нашего «я», которое мы хотим забыть. Уверенности в том, что мы обрели нечто такое, ради чего стоит жить, не может быть, если мы не готовы за это отдать свою жизнь. Наша первая жизнь была непоправимо исковеркана или как бы пропущена, и нам пришлось найти какую-то иную жизнь, – готовность же умереть за эту иную, выбранную жизнь только доказывает правильность нашего выбора.
Глава III
