Моя любовь в действительности была театральным спектаклем. Она была искренней игрой актера. А я даже не замечал, что живу на сцене. Я не притворялся влюбленным, желая кого-то обмануть. Я не говорил ей «я тебя люблю», зная, что это неправда. Я сам обманывал себя, я сам думал, что по-настоящему любил ее. И в течение трех лет, проведенных вместе, я два или три раза искренне верил, что влюблен в нее.
В этом и заключалось мое неверное представление о самом себе, и она сумела указать мне на мою ошибку и помогла по-новому взглянуть на себя. Она была права, когда говорила, что я не умею любить. Что я не способен любить. Что я путаю любовь с привязанностью и привычкой.
«Твое наивысшее проявление любви заканчивается привязанностью. Ты на самом деле смешиваешь два этих чувства. Ты привыкаешь к человеку и думаешь, что любишь его».
Мне с ней приходилось вести себя очень осторожно, потому что она догадывалась обо всем, что я чувствовал или делал. Есть женщины, которых легко обманывать: ты им плетешь всякие невероятные, нелепые небылицы и понимаешь, что эти истории и впрямь смешно звучат, и вдруг с удивлением замечаешь, что они, наоборот, в них верят. С ней такое не проходило. Если я ей врал, пусть и вполне правдоподобно, то она смотрела на меня с особым выражением, как бы желая сказать: «Ты думаешь, кому это говоришь?», или прямо смеялась мне в лицо.
Когда она поддевала меня, говоря, что я путаю любовь с привычкой, я считал, что она неправа, что это просто злые уколы, брошенные в пылу ссоры. А вышло все наоборот, получилось, что она была права.
Она ждала от меня того, что я оказался не в состоянии ей дать, более того, я даже не понимал, что ей нужно от меня. Я иногда считал, что все эти просьбы связаны с ее неуверенностью в себе, с ее блажью или дурным настроением. Я в то время смотрел на нас со стороны и думал: «Я не ревнив, я никогда не заставляю ее делать то, что ей не нравится, практически никогда не злюсь, предоставляю ей полную свободу, когда она уходит из дома, я даже не спрашиваю, куда она идет… Разве можно требовать от меня чего-то большего?»
Я не понимал, что ей нужно от меня. Только потом мне все стало ясно. Мне пришлось поломать немного голову, но я все-таки во всем разобрался. К сожалению, результатом моей медлительности и неповоротливости стало то, что теперь по ночам никто не греет мне ноги в постели.
Сейчас я изменился, и поэтому – наверное, уже больше месяца – я снова начал искать ее. Звонить ей. Как сегодня:
– Привет, это я.
– Я поняла, я тебе ответила, только чтобы сказать, что ты не должен больше мне звонить.
– Но… Выключила телефон.
Я понял, что люблю ее и готов вернуться к ней. Готов дать ей все, что она пожелает. Поэтому мне и стало не по себе, когда Никола, несколько дней назад заговорив о ней, сообщил поразившую меня новость.
3. Негромко о главном
Если меня спрашивают, кем я работаю, я вначале смотрю на человека и стараюсь понять, могу ли я назвать себя копирайтером или же должен отделаться неопределенным ответом: «Я занимаюсь рекламой». Иногда я ошибаюсь в своей оценке собеседника, и после моего ответа, что я копирайтер, меня часто спрашивают, что это такое. На этот вопрос я обычно отвечаю: «Мне платят за то, что я придумываю всякую чушь», – или, чтобы поскорее отвязаться, я говорю, что я свободный художник. Такой ответ мне, правда, не особенно нравится, зато он сразу же останавливает все дальнейшие расспросы.
В те дни, когда моя реклама имеет успех, я говорю: «Помнишь рекламный ролик, в котором говорится о… Ну так это я его придумал».
Как и все копирайтеры, я работаю в паре с арт-директором, постановщиком роликов. Моего коллегу зовут Никола. Профессия у нас творческая, и если у кого-то из нас заклинит, то, считай, делу конец. Поэтому он ждал, когда мы закончим работу над заказом, и только потом уже передал мне новость, выбившую меня из колеи: он знал, что иначе я не смогу сосредоточиться на работе. Я и подумать не мог, что он просто убьет меня своим рассказом, хотя, пожалуй, и должен был бы ожидать чего-то подобного; в общем, я на самом деле не предполагал, что это известие так сильно подействует на меня.
В любом случае хорошо, что это он рассказал мне о ней.
Никола и Джулия, моя соседка по дому, стали моими друзьями, с которыми я чаще всего встречаюсь в последнее время. Мы настолько сблизились, что, говоря по домофону или телефону, никогда не называем себя по имени, а просто говорим: «Это я».
С Джулией, по сравнению с Николой, я подружился относительно недавно. Джулия легко откликается на перемены в моем настроении. Порой мне просто необходимо ощущать ее дружеское участие. Она помогает мне, как камертон при настройке музыкальных инструментов. Только с женщинами у меня складываются такие отношения. Подобно музыканту я чаще всего ищу внутреннюю гармонию в одиночестве, в тиши своего дома. Иногда, впрочем, мне требуется помощь другого музыканта, который дает мне нужную ноту. Джулии всегда удается передать мне верное звучание. А вот Никола одной шуткой или остроумным замечанием умеет снять напряжение, поднять мое настроение словом или делом. В этом они неповторимы. Мне повезло, что у меня есть такие друзья.
Джулия по вечерам часто заходит ко мне домой. Нередко я звоню ей и, если она еще не ужинала, приглашаю ее к себе. Мне приятно готовить еду для себя, но еще приятней для других. К тому же, я лучше помню рецепты блюд для двоих, а кроме того, они получаются у меня вкуснее. Иногда и она зовет меня к себе; на работе я получаю от нее сообщение на сотовый: Сегодня вечером у меня рис с овощами.
Мы с Джулией только друзья, между нами ничего не было. Так произошло, возможно, потому, что когда я с ней встретился, она, моя она, недавно бросила меня, а Джулия только-только приходила в себя после разрыва с мужем. В нашей жизни не осталось места для ухаживаний… Самое большее – мы могли позволить себе с кем-то переспать, но, конечно, не с тем, кто живет в соседней квартире. В общем, время для этого уже ушло. Помимо прочего, можно ощущать легкое, даже сексуальное влечение к другому человеку и не чувствовать себя обязанным что-то предпринимать по этому поводу.
В первый раз, когда я пригласил Джулию поужинать со мной, я подошел к ее двери и постучался.
– Я зашел за тобой, потому что я немного старомоден, скроен на старый манер…
Она засмеялась и впустила меня в дом, так как была еще не готова. Я огляделся по сторонам: передо мной была комната женщины, прибранная, в идеальном порядке.
В конце вечера я проводил ее до дверей квартиры.
– Я провожу тебя, не могу в такой час отпустить тебя домой одну.
Примерно через месяц после нашего первого ужина у меня уже были ключи от ее квартиры, а у нее мои. Я помню, будто это случилось вчера, один из наших первых вечеров с Джулией, когда я почувствовал себя почти героем фильма Квентина Тарантино. Днем я послал ей SMS: Рыбу?
Она сразу же ответила мне, после чего последовал обмен сообщениями.
Да, только проверь, чтобы рыба была свежая, у меня пищевая непереносимость, я потом тебе все объясню.
Тогда я разморожу равиоли? Шучу. Приготовить что-то другое?
Нет, рыба подойдет. Только свежая.
Я ее выловлю перед возвращением домой.
О’кей, тогда рыба в девять. Приду домой, приму душ и зайду к тебе.
Я зайду за тобой, как обычно. Пока. До скорого.
Я услышал, как она вернулась в половине девятого. В девять я отправился за ней.
К ужину почти все уже было готово: салат, рис басмати и запеченная дорадо с картошкой и помидорами пакино.
Мы откупорили бутылку вина. Мы хоть и ели рыбу, но предпочли пить красное вино. Я открыл бутылку Монтекукко.
После этого она обратилась ко мне:
– Я должна кое-что тебе показать, только ты не пугайся. – И она вытащила из сумочки желтый тюбик с иглой на конце. Тюбик был похож на шприц. – Когда мы будем есть рыбу и ты увидишь, что я начинаю глотать слова, мямлить, в общем, догадаешься, что мне нехорошо, ты должен снять этот колпачок и сделать мне укол. Это адреналин.
– Что ты говоришь? Ты с ума сошла? Ты ведь шутишь, верно?
– Нет, у меня непереносимость гистамина, а в рыбе, если она несвежая, его очень много. Так что, если случится, что мне станет плохо, то надо сделать вот этот укол.
– Так какого чёрта ты мне раньше об этом не сказала? Я бы приготовил пасту или куриную грудку …
– Потому что мне иногда хочется рыбы. Я даже суши ем. Только я из предосторожности тебя сразу об этом предупреждаю, вдруг я потом не смогу как следует тебе все объяснить, потому что перед обмороком мне становится трудно говорить.
