– Когда вы начали практиковать?
– Если говорить о практике вообще, то сначала это было христианское умное делание по «Добротолюбию». Я много ездила по России, в частности, была в Валаамском монастыре, где меня научили азам духовного делания.
Вообще, получился некий микс из всего, что мне удалось найти в самом начале 90‑х. У нас тогда организовался орден по «пути воина» Кастанеды, – мы его действительно практиковали. Правда, это была достаточно экстремальная организация с очень жестким подавлением личности, почти черномагический орден. Не буду называть никаких имен, тем не менее пару лет я там просуществовала.
Еще одна составляющая – мой опыт работы в дурдоме, где меня интересовало инаковое сознание. Я очень сильно заразилась, потому что психические болезни заразны. Это суицидальные тенденции, депрессии, истерики и т. д. Я попала туда, пойдя работать санитаркой, – грубо говоря, мыть унитазы по графику сутки через трое. Эти смены давали мне возможность общаться с психами.
Этот опыт заставил меня впоследствии серьезно «чиститься». Мой преподаватель по философии познакомил меня с экстрасенсами, которые в процессе этой чистки напробивали мне ауру так, что у меня буквально через месяц открылись паранормальные способности. Я начала видеть ауры, вылетать из тела и прочее.
Вот так выглядела практика в начале 90‑х. Я тогда даже делала самопальные затворы, самый длинный продолжался три месяца. Все это так варилось, пока я не попала в Индию. Попала я туда благодаря экстрасенсам, которые устали меня «чистить» и решили отправить к кому-нибудь посильнее. Им пришло на ум, что это должен быть Сатья Саи Баба – а почему бы и нет?
Конечно, попав в Индию, я начала со всем разбираться. В России к тому времени все тоже начало активно развиваться, и тогда же я начала заниматься и йогой, и даосизмом, и рейки и др. Постепенно уже к концу 90‑х у меня набрался большой опыт. Диплом я писала на индийском материале, он назывался «Философские основания современной школы хатха-йоги», потом он вышел в «Петербургском востоковедении» как научная работа.
К тому времени меня начали просить писать мои коллеги, делиться опытом. Был 2004 год, когда стали выходить мои первые книги. Но к тому времени накопился уже 15‑летний опыт практики – если начинать считать с 1989 года, когда я ушла с биофака.
Конечно, в то время было довольно сложно все как-то вычленить – все кипело, кишело, бурлило, была куча проб и ошибок, метаний. Только последние, наверное, десять лет (с 2004 года) практика стала систематичной и качественной.
– Как у вас складываются отношения с академической средой? Есть ли у вас друзья среди математиков, физиков, химиков?
– Дружбой это назвать, наверное, сложно. Есть контакты, но, поскольку это люди занятые, контакты эти происходят не так уж часто. Я ушла из академической среды практически сознательно: когда я получала второй диплом, я фактически работала в издательстве СПбГУ, я входила в академическую среду – редактировала научные труды, книги профессоров и так далее. То, что я уволилась и уехала, было моим радикальным выбором.
Но некоторые связи остались, и одна из самых прочных и длительных – мое членство в Ассоциации исследователей эзотеризма и мистицизма, которую организовал мой бывший оппонент на защите второго диплома Сергей Владимирович Пахомов. Мы переписывались весь десятилетний период моего пребывания в Азии. Когда он организовал эту структуру, я стала одним из первых членов, которые туда вступили, и это позволяет мне оставаться на связи с академической средой, дает возможность делать доклады.
– Как складывается общение с людьми с научным бэкграундом, которые в штыки воспринимают духовные практики?
– Духовными практиками занимаются очень многие люди из числа философов, психологов. Это нормальное явление. Более того, уж если мне дали защитить диплом по хатха-йоге, очевидно, что в научной среде этим занимаются. Есть программы, по которым учатся студенты, есть специалисты, которые читают им лекции. В этом смысле духовная практика как объект исследования органично входит в научную среду. Более того, в РХГА недавно появилась специальность, по которой можно получить госдиплом, занимаясь изучением эзотеризма и мистицизма, фактически студенты получат дипломы специалистов по мистике. Да, эта тема уже становится объектом научных исследований.
– Случались ли у вас попытки объяснить какие-либо концепции из индуизма, скажем, через математику или физику? Как можно объяснить подобные вещи, никого не обидев и придерживаясь сугубо научной терминологии?
– Видите ли, здесь, на самом деле, есть некоторый снобизм – по крайней мере, в философской среде: мол, как нам вообще дискутировать? Дискуссия – это не спор! Когда мы с чем-то не согласны, нужно сказать: да, вы совершенно правы, но вот немного не совсем так… Действительно, такие беседы есть, но они, как правило, носят вежливый характер. Мне лично пока не приходилось «нарываться» или доказывать что-то с пеной у рта.
Что касается математиков, физиков и так далее – такие контакты происходят, хотя и реже, чем с гуманитариями, – это больше их удел. Но мой первый научный руководитель Алексей Григорьевич Черняков был кандидат математических наук. Правда, его интересом была больше западная философия, нежели духовная практика.
Однако нам не нужно начинать с нуля, ведь этим уже занимаются в научном мире – взять хотя бы бестселлер Фритьофа Капры «Дао физики». Эта книжка была написана в 70‑х годах. Специалист по физике совершенно научным языком излагает восточные учения – и их не только понимают, но и принимают на ура, ведь его уже перевели на десятки языков.
Здесь можно говорить о том, что давно есть традиция такого рода диалогов. Изобретать велосипед не приходится, уже можно действовать в русле этой традиции. А вообще, на тему «Восток и Запад» – если под Западом понимать науку, а под Востоком – мистику и духовную практику, – сейчас есть своеобразная мода. Проводится большое количество конференций, где эту тему затачивают (так, в начале нулевых я участвовала в конференции «Новое мышление на Западе и Востоке»), такие конференции регулярно бывают в психологической среде. Создано некоторое поле, и, когда возникает необходимость общаться на подобные темы, здесь можно уже находиться в некотором контексте, апеллировать к устоявшимся понятиям.
– В каких отношениях вы с российским йога-сообществом (я подразумеваю именно тех, кто занимается йога-центрами)?
– Я очень много сотрудничала с йога-центрами, но это сотрудничество было интенсивным, когда я жила в Индии: в частности, они издавали мои книги, печатали статьи в журналах, давали заказы на переводы. Я бы не сказала, что все совсем попсово: люди стараются разобраться в предмете, учатся, дают не только практику, но и пытаются освоиться в теории, поэтому там есть и издательская, и исследовательская деятельность.
В Петербурге и Москве было несколько таких центров, с которыми я контактировала, и надо сказать, контакты эти прекратились не потому, что они чем-то не хороши. Дело в том, что я уехала из Индии и стала заниматься далеко не только йогой. Я начала ездить сначала по Индокитаю, сидеть випассану, а потом вообще поселилась на Бали (который далеко), стала давать там индивидуальные консультации. Контакты у нас прекратились по большей части из-за неактуальности. И, конечно, то обстоятельство, что я работаю на стыке традиций, все осложняет: центрам, которые заточены на одну практику (например, йога-центрам), становится сложно понимать меня, а мне не слишком хочется подстраиваться под них. Для меня это слишком узко, для них – слишком широко и расплывчато. Стыковки есть, но это не настолько плотное сотрудничество.
Если говорить о йога-центрах – хвалить их или ругать, – можно выделить две большие категории. Есть центры, которые занимаются йогой серьезно. Их можно сравнить с маленькими институтами: у них есть свои исследования, публикации, свой наработанный хороший преподавательский коллектив. А есть просто фитнесы, где йога идет вперемежку с велосипедами, гантелями и так далее. Это несерьезно, но никто и не заставляет туда лезть; я с ними не связываюсь.
– Вас приглашали вести лекции или семинары в институты, университеты?
– За прошедшие полгода после возвращения в Россию (декабрь 2013‑го) у меня состоялся один доклад в РХГА для студентов, именно по специальности «эзотеризм и мистицизм». Признаться, я бы сейчас и не хотела возвращаться в академическую среду, зная ее изнутри – с ее карьеризмом и прочими прелестями. Я достаточно устойчиво себя чувствую, мне свобода дороже, поэтому я не пыталась по возвращении в Россию туда втянуться. Хотя отдельные контакты, как я уже сказала, полезны и продуктивны.
