Положив вилку, я дожевала маслянистую лепешку. Отпила немного густого и сладкого какао. Потом вытерла рот рукой и сказала:
— Я не боюсь.
Узкая дорожка к дому миссис Джеремайя была вся усыпана листьями, опавшими с большого красного дерева. Пахло сыростью, вокруг летало множество комаров. Темным облаком они роились над железной бочкой с водой. Поднимаясь по ступенькам, я подумала о том, что воде здесь не место — не успеешь оглянуться, как все жители Черной Скалы свалятся в желтой лихорадке. И удивилась, увидев горшки с бугенвиллиями по обе стороны двери в жалкий, запущенный домик. Наверно, чей-нибудь подарок. Над дверью висел крест, вырезанный то ли из камня, то ли из кости. На веранде стояли два кресла с потертыми синими подушками, и я попыталась представить миссис Мэйнгот, сидящую в одном из них. На небольшом круглом столике стояла чаша с водой. Должно быть, святая вода, подумала я. Потом я услышала, что в доме кто-то есть.
— Здравствуйте, — сказала я.
— A-а, это ты, приемыш.
— Я принесла вам немного лаймов. — Я отодвинула занавеску, висевшую там, где должна была быть дверь. — Моя тетя просит прощения, что так вышло с дядей Романом.
Я поставила на пол пакет из коричневой бумаги. В домике было темно — ставни были плотно закрыты везде, кроме кухни, где сквозь небольшую щель дерзко пробивался яркий лучик. Старуха сидела за столом, держа руку на раскрытой книге. В полумраке, да еще после яркого солнечного света, ее рука казалась похожей на копыто. Свеча на столе горела слабым огоньком. Один глаз миссис Джеремайя смотрел в сторону двери, где стояла я.
— Ей следовало бы вышвырнуть его вон, потому что так или иначе он долго не выдержит. Года три, не больше.
— Кто?
— Роман. Прежде чем не совершит что-то ужасное. Он может быть очень опасен. Не будь с ним грубой, не серди его, или он сделает с тобой что-то плохое.
— Я не грублю ему.
— Не словами. — Она хлопнула себя по голове. — А в своих мыслях. Замужество не для тебя. Но если захочешь, сможешь выйти замуж. Мужчины будут хотеть тебя, как они хотят стакан рома — чтобы выпить и выбросить. Один человек полюбит тебя по-настоящему. Но ты не будешь любить его. Ты причинишь ему зло. Сломаешь ему жизнь.
Теперь она смотрела на меня весьма неприязненно. У меня в животе все переворачивалось, как будто там прыгали лягушки.
— Я никогда никому не причиняла зла, — слабым голосом проговорила я.
— Ты мне не веришь. Но это неважно. Со дня на день к тебе придут первые месячные. Тасси разрешит тебе остаться дома, но только на один день, потому что, — и она повысила голос, — ты должна привыкнуть к этой боли, как и все женщины на свете. — И добавила: — Увидишь.
Почему-то я сочла нужным сказать:
— Тетя Тасси очень добра ко мне.
— Тебе рассказывают всякие истории о твоих родителях, — кивнула миссис Джеремайя. Потом она помолчала, как будто прислушиваясь к кому-то за своей спиной. — Забудь о них. Забудь или прольется кровь. По твоей вине прольется кровь. — Вздохнув, она еще раз кивнула. А потом еще несколько раз. — Тот, кого ты полюбишь, разобьет твое сердце. — Теперь ее голос звучал гораздо громче. — Тебя не волнует, каким способом, тебе важно заполучить то, что хочется. Для тебя не имеет значения, чего это будет стоить. — Она покачала головой. — Ты умрешь не в этой стране. Где-то за границей.
Миссис Джеремайя поежилась, как будто ей стало холодно. Потом она бросила что-то в мою сторону, а я поймала. Это оказался осколок черного камня, размером с большой зуб.
— Всегда держи его при себе. Это кусочек здешней скалы. Он отведет от тебя неудачи и сохранит от бед, которые ты будешь сама на себя навлекать.
Поднявшись, она протянула руку в мою сторону. Мое сердце забилось быстро-быстро.
— Сейчас я очищу тебя от злых духов, — сказала она. И уже более тихим голосом добавила: — Иди сюда. Я помогу тебе.
Миссис Джеремайя начала говорить что-то на непонятном языке. Отец Кармайкл рассказывал о других языках, но я не могла представить, чтобы это уродливое бормотание было речью святых и ангелов. Развернувшись, я выскочила на веранду, едва не споткнулась о столик с чашей, кубарем скатилась с крыльца, выскочила на дорожку и мчалась, не останавливаясь, пока не спустилась с Каменистого Холма и не добежала до основной дороги, вдоль которой стояли жилые дома. Во многих из них горел свет и мелькали движущиеся тени. Я миновала дом миссис Мэйнгот, скобяную лавку Кэмпбелла и по извилистой дороге добежала до бара Джимми. Почему-то мне понадобилось войти внутрь и посмотреть, нет ли там Романа, но его не было. Кто-то что-то выкрикнул, но я не стала слушать. Пробегая мимо церкви, я подумала о том, что надо бы зайти туда, но потом увидела, что дверь на замке, и побежала дальше, к тому месту, где от дороги ответвлялась тропинка к нашему дому. В доме горел свет, и я увидела в кухне большой темный силуэт тети Тасси. Вера и Вайолет сидели на веранде. Одним махом я перепрыгнула все ступеньки. Тетя Тасси стояла, склонившись над плитой, когда влетела я, — взмокшая, растрепанная и запыхавшаяся.
— Что с тобой? Почему ты такая? Ты виделась с миссис Джеремайя?
На следующее утро, вспоминая миссис Джеремайя и все, что она мне сказала, я услышала разговор миссис Мэйнгот с тетей Тасси. Речь шла о том, что к Джоан приехала подруга.
— Вообще-то тринадцать — это рановато, — услышала я голос миссис Мэйнгот, — но если эта беда уже пришла, ничего не поделаешь.
Я удивилась: кто эта подруга и почему она — беда? Высунувшись из окна, я сказала:
— Хотела бы я, чтобы к нам тоже кто-нибудь приехал. А то в этом доме можно умереть со скуки.
Обе женщины обернулись, посмотрели на меня, а потом переглянулись и дружно рассмеялись.
— О, Господи! — воскликнула миссис Мэйнгот, взмахнув тонкими руками. — Селия такая странная девочка! И откуда только она такая взялась, Тасси?
Тетя Тасси многозначительно поглядела на нее, как бы говоря: да-да, я понимаю, что ты имеешь в виду.
И только позже, когда я услышала, как Анжела Эрнандес рассказывала кому-то, что кровь хлынула из Джоан, как из ведра, я догадалась, что подружка Джоан — это ее первая менструация. Весь остаток дня я гадала: если миссис Джеремайя права, то когда же это случится со мной?
Сказано — сделано: тремя днями позже я проснулась от боли в животе. Это была какая-то новая, незнакомая боль, обдававшая жаром низ живота и поясницу. Когда тетя Тасси вошла и велела мне собираться в школу, я сказала, что заболела, и продемонстрировала ей свой вздувшийся живот и темное пятно на простыне, которое было похоже на пролитое какао. Должно быть, я неважно выглядела, потому что, как и предсказывала миссис Джеремайя, тетя Тасси разрешила мне остаться дома, но только на один день, потому что я должна привыкнуть к этой боли, как и все женщины на свете. Когда она произнесла это, у меня по всему телу побежали мурашки, но тетя Тасси ничего не заметила. Сидя на краешке моей кровати, она объяснила, что отныне я должна быть осторожна, потому что теперь я могу иметь детей, и не успею я оглянуться, как мужчины начнут виться вокруг меня, а я должна быть готова дать им отпор.
— Куда тебе сейчас иметь ребенка, когда ты сама еще ребенок.
— Как была моя мама?
— Да, как была твоя мама.
— И как ты сама.
— Да, и как я сама.
Тетя Тасси встала, сходила в свою комнату и принесла чистую белую тряпочку. Она сложила ее вдвое, потом еще вдвое, потом еще, пока у нее не получился небольшой пухлый прямоугольник. Она велела мне подложить его в трусы, чтобы он впитывал кровь. Когда тряпка наполнится, но еще не переполнится (иначе она начнет вонять, как гнилая железка), я должна положить ее во дворе отмачиваться в тазик, а потом постирать и повесить сушиться на веревку.
2
Когда Роман уходил или уезжал, в нашем домике становилось светлее и спокойнее. Оставаясь наедине с тетей Тасси, я чувствовала себя почти счастливой. Но такое случалось нечасто. Вскоре после того, как у меня начались месячные, мы должны были поехать в Шарлотвилль навестить умирающую мать Романа. Мы планировали отправиться в путь на рассвете. В Скарборо Роман собирался по дешевке взять напрокат четырех мулов у одного знакомого работника плантации. Близнецы должны были ехать на одном, тетя Тасси — на другом, я — на третьем, а Роман на самом крупном, четвертом, собирался возглавлять процессию. Мы должны были доехать до северо-восточной части острова, потом свернуть и проехать через холмистую местность в сторону Спейсайда, и только к ночи добраться до маленькой деревушки на берегу. Это должно было быть долгое путешествие. Тетя Тасси не хотела ехать, потому что терпеть не могла старую миссис Бартоломью. Мне тоже не хотелось ехать, поэтому, проснувшись утром, я заявила, что у меня температура. Бьюсь об заклад, тетя Тасси прекрасно знала, что я здорова, но она использовала мою болезнь как предлог, чтобы заставить Романа поехать без нас, и я была ужасно рада. Зато Роман был страшно недоволен, и я знала, что он очень на меня злится, когда, стоя в дверях, он ощупывал меня своими маленькими, похожими на двух черных жуков, глазками. Жуки проползли вверх по ночной рубашке и остановились на лице.
