— Я забуду вот это все?
— А как вы думаете, почему вы еще никогда про нас не слышали? — Фея дала Максу минутку поразмышлять над этим обстоятельством, а потом спросила: — Ну как, вы останавливаетесь на этом желании?
На мгновение у Макса появилось такое чувство, словно он находится перед полкой с лотерейными выигрышами в ярмарочном балагане и может выбрать все, что угодно, однако по ошибке, как нарочно, тянет руку в угол с шариковыми ручками и пластмассовыми отвертками. Но тут же ему стало ясно: его желание возникло не только потому, что он хочет наконец-то высказать Ронни все, что думает. Важно, чтобы Ронни его понял, ведь от этого зависит, сумеет ли «Гуд ризонз» совершить решающий поворот или окончательно рухнет — со всеми рабочими местами и акциями. Поэтому Макс не боялся, что, даже забыв про визит феи, он в последний момент пойдет на попятный. Для сохранения собственной работы ему не оставалось ничего другого, как попытаться вразумить Ронни. И вот уже Макса охватывает горячая волна радости, когда он представляет себе, как Ронни просит прощения за все свои подлые поступки последних лет и благодарит за то, что он вправил ему мозги.
Макс глубоко вздохнул, улыбнулся и торжественно произнес:
— Да.
— Ваше желание исполнено.
Макс все еще сидел с поднятой рукой, когда официант поставил перед ним пиво.
— Еще что-нибудь? — спросил он, потому что Макс, оцепенев, смотрел перед собой и не опускал руку.
— Что?
— Вы хотите еще чего-нибудь?
Макс посмотрел на полный стакан, потом на лицо официанта, опустил руку и медленно покачал головой:
— Нет, спасибо.
Когда официант отошел, Макс поглядел на часы. Через полчаса он должен быть в «Марии». Может, перед этим лучше выпить чашку кофе. Кажется, он только что чуть не заснул за столом. Он знал это за собой: перед важными встречами на него нападала какая-то паническая усталость.
За закуской это произошло в первый раз, и Максу показалось, что все как в сказке. Для начала он заговорил про Нину и проблему с ее отпуском и про то, что значит решающее слово Ронни для и так не блестящего настроения в фирме. Ронни на удивление спокойно его выслушал, все с меньшим аппетитом ковыряясь в салате, наконец отложил вилку, сделал глоток белого вина, взял сигарету, опустил голову на руку и задумался. Про сигарету он забыл, она дымилась и наполовину превратилась в пепел, тут Ронни поднял голову, задумчиво стряхнул пепел себе на брюки и повернулся к Максу, подавленный, почти печальный:
— Но это же отвратительно!
У Макса чуть кусок помидора изо рта не вывалился.
— Что?
— То, что я наговорил. — Ронни покачал головой и ткнул сигарету в пепельницу. — Совершенно отвратительно. Хотелось бы знать, что на меня снова нашло. Может, ревность к ее новому другу. Одно время я и сам не прочь был с ней… Но тогда тем более: это — гадость! Отменить ее отпуск… — Ронни постучал себе по лбу. — И к тому же Нине, одной из лучших. Как ты думаешь? Мне нужно просто извиниться? Да нет, ерунда, мы дадим ей две недели дополнительного отпуска, причем за счет фирмы. Надо будет что-нибудь подыскать, Карибы или восхождение на Эверест — она же так любит лазать по горам. Или ты считаешь, что это слишком?
Вопрос Ронни и его полный ожидания взгляд на мгновение привели Макса в замешательство. Он протянул руку к вилке, но понял, что не сможет ничего проглотить, вместо этого взял салфетку, вытер чистые губы, потом, словно ища поддержку, схватил бокал с вином, сделал большой глоток, еще один и только тогда спросил:
— Ты серьезно?
— Макс, старик, конечно, серьезно. Я вел себя по-свински и хочу это исправить. Но ты мне должен помочь.
Он должен — что? Помочь?.. Кажется, Макс не слышал от Ронни этого слова вот уже шесть лет. Разумеется, Ронни иногда была нужна его помощь, но обычно он говорил примерно так: «Эй, Макс, позвони-ка Виксеру из фирмы моющих средств и скажи, что я его с кем-то спутал… А лучше, что кто-то из моих близких умер, поэтому у меня тогда было, ну, плохое настроение… Ну то есть я был совершенно подавлен. Скажи, я сожалею, но не могу сам ему позвонить, потому что должен заказывать этот чертов гроб или еще что-нибудь в этом роде… Да ты справишься, и, пожалуйста, купи себе наконец нормальную туалетную воду, у нас тут все-таки не клуб бездельников, правда?»
Для верности Макс выпил еще глоток вина и дрожащей рукой долил бокал, прежде чем ответить:
— Я не знаю, может ли «Гуд ризонз» сейчас позволить себе восхождение на Эверест. Но даже если бы это было возможно, такой широкий жест едва ли фирме по карману.
— Гм, — ответил Ронни с таким внимательным, сосредоточенным лицом, какое до сих пор Макс видел у него, только когда Ронни думал, что его собеседник еще больший пройдоха, чем он сам.
— Потому что, на тот случай, если ты все еще не понимаешь, — продолжил Макс, чувствуя, что вино придало ему уверенности, — «Гуд ризонз» стоит на грани банкротства. И кстати… — Макс закинул руку за спинку стула и сам удивился своей неожиданно небрежной позе, — такие штуки, как сегодня утром с Барнесом, нас точно не спасут. Наоборот, еще парочка лживых сообщений, и даже самый верный и довольный заказчик подумает, надо ли ему сотрудничать с жульнической фирмой.
И тут чудо произошло во второй раз: Ронни признал свой идиотизм. Больше всего Максу хотелось, чтобы в ресторане оказался кто-нибудь из знакомых, кто смог бы подтвердить это. Потому что невозможно было поверить: никаких высокомерных пояснений или поучений, на какие уловки надо идти в биржевом бизнесе, даже ни малейшего упрямства или жалкого бормотания, вроде того, что Барнес — всего лишь пустое место и вообще должен быть счастлив, что «Гуд ризонз» готово дать ему шанс. Вместо всего этого Ронни извинился, при этом он выглядел несчастным и все время удрученно качал головой.
— Это так непрофессионально! Наверно, у меня и впрямь не все дома. А если у агентши Барнеса появится хоть малейшее подозрение, что за всем этим стою я, тут уж она в меня выстрелит из всех орудий, черт возьми. И завтра об этом узнают все. Она ведь совсем ненормальная. Когда мы однажды оказались соседями по столу на каком-то приеме, я написал ей на салфетке номер своей комнаты в отеле — ты бы видел, что тут началось!
А потом они отменили уже заказанный ужин, вместо этого взяли вторую бутылку вина, и долго говорили о делах «Гуд ризонз» и о том, почему агентство дошло до такого состояния. Они вспоминали, как начинали, а за третьей бутылкой уже оба сожалели о выходе на биржу и под конец строили планы, как с этого момента надо вести дела. Самое главное — и Ронни признал это, — чтобы сотрудники были довольны, чтобы работа приносила им радость, чтобы они ощущали себя частью агентства и поэтому старались на совесть и разрабатывали новые идеи. Короче: им снова надо стать командой.
— И наплевать на курс акций! — воскликнул Ронни так громко, что два последних посетителя, сидевших, кроме них, в ресторане, оглянулись. — Теперь мы снова будем делать свою работу. И если мы будем делать ее хорошо, остальное приложится. Твое здоровье!
Они чокнулись, допили свой шнапс, Ронни перегнулся через стол и взял Макса за руку:
— Ты даже не представляешь, как ты мне сегодня помог!
Макс глядел поверх плеча Ронни в почти пустой зал и спрашивал себя, не приснилось ли ему все это. Почти все, что за последние годы он без конца рисовал в своем воображении про Ронни и их отношения друг с другом, чего он так хотел, — в этот вечер свершилось. Если бы не их дорогие костюмы и не такой модный, снобский ресторан, можно было бы подумать, что все происходит восемь лет назад; они сидят вдвоем: большой, шумный Ронни с визитными карточками, где написано «Берлин — Нью-Йорк — Париж», и маленький, задумчивый Макс, одолживший ему денег на печатание этих карточек и вынужденный объяснять, как ужасно звучит, когда слово «Париж» по-немецки говорят с французским произношением. Тогда друзья любили повторять: если уж два таких разных типа понимают друг друга, то до конца. И так оно и было. Каждый знал сильные качества другого и умел принимать его слабости. А если им и случалось разойтись во мнениях — они были все-таки достаточно чужими людьми, — то спокойно выслушивали друг друга и старались найти компромисс. Потом пришел успех, появились апартаменты, автомобили, Ронни начал всерьез относиться к своим визитным карточкам, а Макс по-прежнему записывал свой адрес, если кто-то просил, на картонной подставке под пиво. И так далее вплоть до этого вечера.
Когда около часу они вышли из «Марии», то оба шатались и Макс держался за Ронни. На стоянке такси они еще раз присягнули лучшим временам, которые начнутся завтра, потом Ронни плюхнулся на переднее сиденье, а Макс помахал вслед уходящей машине. Затем уселся на ступеньках какого-то магазина, закурил сигарету и начал смотреть на автомобили, скользившие туда-сюда по Курфюрстендамм. Великий город, великий вечер.
