Так вот мало-помалу Лайман Дьюк превратился в тюремного сторожа, прикованного к вещам, которыми он владел, и человек, мечтавший когда-то о снежных вершинах и южных краях, не совершал теперь более долгих путешествий, чем до коммерческого клуба, куда он изредка ходил завтракать.
4
Когда Дженет, Эдди Варне и остальные друзья Тео вернулись из колледжей, когда сыновья заняли свои места рядом с отцами в конторах и клубах, а дочери влились в комитеты и лекционные общества матерен, и появился кружок Молодых Наследников, и нежные родители стали строить планы возможных браков, — Тео перестала чувствовать себя одинокой и вспомнила про старые забавы. Она и раньше время от времени ходила на танцы, но встречалась там с людьми либо много старше себя, либо много моложе, Теперь у нее появились ровесники, друзья. Она танцевала самозабвенно, упиваясь музыкой и движением; закружившись в калейдоскопе лиц и туалетов, она развеивала смехом свои раздумья о жизни.
Стэси Линдстрома просто не существовало в этом сверкающем мире. Он был теперь старшим клерком в своем отделе железнодорожного управления, и поговаривали, что его ждет место помощника главного бухгалтера в Национальном Лесном банке. Но он не представлял собой ровно никакого интереса. Он был худой — не стройный. Он был молчаливый — не сдержанный. Его костюм был прост — не нарочито скромен. Он носил пенсне на золотой цепочке и даже не пытался утверждать, что на него нагоняет тоску варьете, которое все вслух презирали, но куда все ходили. О, он был зауряден, зауряден до кончиков ногтей.
Так с высоты своей пансионской мудрости Дженет разбирала злосчастную социальную проблему, именуемую Стэси Линдстромом. Тео не очень протестовала. В юности мы не можем с неустанным пылом пять лет подряд отстаивать человека, который так мало меняется, как Стэси. К тому же ей было некогда.
Дженет не только водила ее на танцы, она приобщала ее к радостям высокого искусства. Когда Дьюки купили особняк Брума, Дженет только ахала от восхищения, но теперь, погостив на каникулах у своих подруг из восточных штатов, она видела, что большие обитые коричневым плюшем кресла — хлам, а столик с вделанной в него шахматной доской из перламутра — ужас! Что Дженет видела, о том она заявляла во всеуслышание.
В одном из руководств по искусству, которые деликатно рекомендовались девицам в колледже, храбро утверждалось, что основное в убранстве дома — простота. За завтраком, за обедом и даже за ужином, собственноручно извлекаемым из ледника в два часа ночи. Дженет шумно требовала, чтобы их жалкий старый дворец был обставлен заново. Родители не обращали на это никакого внимания. И хорошо делали.
В противном случае Дженет потеряла бы возможность взбираться на свою переносную кафедру и поучать слушателей: «Когда я стану хозяйкой дома, он будет воплощением простоты. Ничего лишнего… несколько изысканных ваз и ни одного кресла, которое не сливалось бы с окружающей обстановкой. Вещи… вещи… вещи… они так ужасны! У меня не будет ни одной лишней вещи. Польза — вот мерило красоты!»
1 ео чувствовала, что неподражаемая Дженет облекает в слова ту смутную тупую боль, которую она испытывала все последнее время. Она вступила в неофициальное общество любителей искусства, состоящее из нее, Дженет, Эдди Барнса и Гарри Макферсона, главного поклонника Дженет. Правда, основное занятие членов этого общества состояло в том, что они, забравшись во время танцев в уголок, потешались над чужими нарядами. Но один раз Дженет все же повела их на выставку в Институт Изящных Искусств, а после они пили чай и чувствовали себя такими умными, такими особенными и очень были собой довольны.
У Эдди Барнса обнаружились новые достоинства. Он окончил один из крупных университетов на побережье, который, помимо своих спортивных достижений, славился главным образом тем, что там превосходно обучали избранных молодых джентльменов рассуждать о любом предмете, не имея о нем ни малейшего представления. Когда Дженет громила медную лампу-мечеть, Эдди наговорил кучу ужасно забавных вещей о социальном значении новомодных бра.
На свадьбе Дженет и Гарри Макферсона Эдди был шафером, Тео — подружкой невесты.
Дженет обставила свой новый дом. Когда Тео в первый раз сопровождала ее в походе по магазинам, ей не терпелось увидеть, какие же они, эти необыкновенные кресла, которые сливаются с окружающей обстановкой. Где их можно найти — в универсальном магазине или только в волшебной лавке? Но Дженет повела ее всего — навсего в хорошо ей знакомый магазин кустарных изделий, где миссис Дьюк всегда покупала абажуры для свечей и маленькие деревянные блюда.
Дженет немедленно приобрела кожаный ручной работы футляр для игральных карт и настольный набор, куда входили тетрадь для дневника в сафьяновом переплете с замочком и искусно сделанный ларчик, а в нем ножницы, лупа, точилка для карандашей, серебряный перочинный ножик, нож-скребок для чернил и разрезальный нож. Этот набор — прелестная игрушка — стоил тридцать семь долларов. Приказчик сообщил им, что цена была снижена с сорока пяти долларов, хотя почему ее снизили, он умолчал.
Тео взмолилась:
— Зачем это тебе? Здесь четыре ножа, когда нужен только один. Эта штуковина такая же бесполезная, как папины клуазонне.
— Да, но она такая забавная. И ничуть не похожа на папин старый хлам. Это самая последняя модель, — возражала Дженет.
Прежде чем купить хоть одно кресло, сливающееся с окружающей обстановкой, Дженет прибавила к своим простым и полезным домашним принадлежностям набор стеклянных фруктов для украшения столовой, комплект бутылей венецианского стекла, дорожные часы с корпусом из золота и платины и с механизмом из жести. Для своего строгого письменного стола она приобрела сложное сооружение: крохотный мраморный пьедестал, на котором покоился шар из оникса, на котором сидел фарфоровый попугай бирюзово-вишневого цвета, из спины которого в явном противоречии с законами анатомии рос подсвечник. Но свечи в нем не было. Он подключался к электрической сети.
Получая каждое из этих сокровищ, Дженет ворковала: «Как забавно!» А приказчик вторил: «Так оригинально!» С чувством неловкости Тео слушала, как они дуэтом хулили безделушки викторианской эпохи и восхищались современными искусными штучками.
Когда наконец дело дошло до необыкновенных кресел…
Дженет давным-давно задумала обставить столовую милым ее сердцу изящным шератоном, но приказчин весьма настоятельно рекомендовал ей французскую лакированную мебель, и на глазах у Тео Дженет изменила шератону ради шаткого столового гарнитура из красного лака, с острыми углами. Приказчик упомянул также о том, как важно иметь внушительный холл, и навязал Дженет огромное обитое тисненой кожей испанское кресло на круглых — бочонками — позолоченных ножках, зеркало, которое стоило сто двадцать долларов, и ларь, в котором Дженет ничего не собиралась держать.
Тео шла домой, чувствуя, что ее придавила к земле вся эта раззолоченная рухлядь, что никогда ей уже не вырваться на свободу.
Когда Дженет кончила обставлять свой дом, он выглядел как курортный магазин сувениров. Даже на телефон была посажена фарфоровая куколка в парчовом платье. Тео представлялось, что теперь дни Дженет будут проходить в напрасных попытках дозвониться до действительной жизни сквозь парчу и фарфор.
После замужества сестры Тео вдруг ощутила, что ей надоело ходить на вечера все с теми же людьми, слушать, как все тот же Здди рассказывает все те же истории о двоюродном брате Вандербильдов, который однажды чуть не пригласил его покататься на яхте. Ей надоел единственный в Верноне богатый холостяк средних лет и пышущие здоровьем сестры-близнецы, которые всегда выкидывали шалости на танцах. Особенно опротивели ей одни и те же салаты и мороженое, которое все вернонские хозяйки покупали у одного и того же поставщика. Один торт, с розочками из марципана, встретился ей за две недели четыре раза, и она не сомневалась, что будет встречаться с ним, пока поставщик не отойдет в лучший мир. Она могла заранее сказать, что ее ждет на любом празднестве. Она знала, в какой именно момент после завтрака разговор о детях перейдет в стыдливые зевки и хозяйка предложит сыграть в бридж. Тео хотела бы умертвить весь двор карточного короля.
Примерно раз в год Стэси Линдстром робко выражал желание познакомить ее со своими друзьями. Он рассказывал ей, что зимой они устраивают лыжные прогулки, а летом — пикники, намекал на то, как искренне и непринужденно беседуют они за обедом. Тео с радостью пошла с ним на танцы, где встретила несколько женатых пар и при них незамужних сестер и холостых кузенов. Первые три раза она наслаждалась переменой. Когда она видела веселые новые квартирки с застекленными верандами, плетеную мебель, цветные литографии и тахты, когда слышала, как друзья подтрунивают друг над другом, когда ходила с ними на городской каток и подпевала надрывающемуся духовому оркестру, — она чувствовала, что сбежала от застывшего в своем самодовольстве светского общества Вернона и вернулась к безыскусственности старого коричневого домика.
