совсем твоё. Оно папино. Но идёт за тобой. И ты его дразнишь, Кан, заигрываясь с печатями и той стороной.
– С чего ты взяла?!
– А ты сам подумай. Отец – великий шэнми. Ты слышал, как он воевал? О его демонах? Как думаешь, сколько надо за это заплатить и чем?
– Самым дорогим?
– Детьми. – Сестра вдруг посмотрела на него очень внимательно. – Ты – его первенец, Кан, наследник. Я не думаю, что папа любит маму. Самое дорогое, что у него есть, – это мы.
– Ты… тоже?
– Да. Вижу. Мне не по себе. – Сюин прикусила губу. – Я должна что-то придумать. А ты… Больше не делай так. Ладно?
– Ладно.
– Хорошо…
Они молчали, глядя на окно.
– С ним же ничего не случится плохого?
– Не случится. И с нами. Всё будет хорошо, Сюин.
Его сестра была права, что-то было… Что-то было не так с этой историей и его кошмаром, но никто не мог объяснить, что именно. Кан решил не применять больше отцовскую науку. Отстояв своё наказание, он ушёл в библиотеку, стиснув зубы в полной решительности разобраться с Баем по-своему.
3. Тао
Империя Хань, в которой родился Цинь Кан, не хранила воспоминаний о том, кто жил на их землях тысячи лет назад. История превратилась в легенды, легенды – в мифы, из мифов по разрозненным царствам разлетелись религии. В Империи люди веровали в Небо, что дарит их правителям благословение, и говорили о Бездне как о зле, что порождает демонов, – ужасном мире, которому отдана душа каждого шэнми, и души эти не упокоятся, пока их не очистит праведный костёр. История знала лишь одно исключение из правил, и этим исключением был Цинь Амань – первый и последний шэнми, которого удостоил доверия сам Император. Но никто, включая правящую семью, не помнил и не мог найти упоминаний о том, чем же на самом деле были Небо и Бездна до того, как люди стали полноправными хозяевами этих мест.
Задолго до появления Цинь Кана другой мальчик бежал по этой земле, сбиваясь с ног. Сандалии слетели с него, правое крыло безвольно волочилось по пыльной дороге, а взгляд затуманили слёзы. Ему было страшно и больно, он не мог ни убежать, ни позвать на помощь. Запнувшись о камень, мальчик кубарем покатился вперёд и из последних сил попытался подняться, но страх парализовал его, сковывая каждое движение. Мальчик слышал вой и победный, довольный рык, скрадывающий нечеловеческий хохот. Дрожащие пальцы лишь успели вцепиться в землю, прежде чем его схватили за шиворот и подняли в воздух.
– Гляди-ка, поймали птичку! Тебя, кажется, Тао зовут, а? Ну, чего замолчал?
Мальчик вырастет, станет мужчиной, но всё равно будет просыпаться от кошмаров, где в первый раз видит этого рыжего – довольного, высокого, клацающего у него перед носом острыми зубами. И искры, разлетающиеся из-под его пальцев… Вокруг него горела земля. Да что там земля – казалось, это пламя сожжёт весь мир! Когтистая лапа похлопала мальчика по щеке, а рыжий оглянулся на кого-то за спиной.
– Убьём?
– Нет, много чести. Дай сюда.
Его перебросили, как мешок с рисом, но, увидев второго, Тао не выдержал и завопил, задёргался, пытаясь вырваться из хватки.
Будто все чувства разом подменили.
Будто множество голосов выли жуткую хулу в унисон.
Всё, что он запомнил, – это жёлтые глаза с вертикальным зрачком, стылый взгляд, от которого хотелось спрятаться и бежать без оглядки. Он не видел ни лица, ни когтей, ни зубов этого второго, – только его глаза.
Что… Кто это?
Разве могут эти звери, эти омерзительные животные быть такими пугающими? От второго веяло болью и страхом, словно сама Бездна распахнула пасть, чтобы сожрать Тао.
– Ты знаешь, кто мы?
– НЕТ!
– Я – Заан. – Второй встряхнул мальчишку, заставляя его заскулить. – Он – Цен. Запомни эти имена, Тао, запомни хорошенько, потому что у меня на тебя большие планы.
– Отпусти!
– Вот как? А твои мамочка и папочка отпустили моих сородичей? – Заан поднёс мальчишку к своему лицу так, чтобы смотреть ему прямо в глаза. – Отпустили детей? Пощадили пленных? Что они сделали с ними, Тао? Ты знаешь?
– Заан, это бесполезно, он не поймёт.
– И не должен. Он должен запомнить, Цен. Запомнить всё, что я скажу, и передать. Эти ублюдки считают нас лишними. Это не война, это истребление без причины. Потому что те, кто с удобством расположился в Небесных дворцах, уверены, что без нас мир будет лучше. Им плевать, сколько прольётся крови, им плевать на законы мира, на порядок вещей. Они хотят переписать его и вычеркнуть нас как недоразумение. И раз уж родителям этого птенца это так принципиально, я хочу показать, где будут их дети, если они продолжат истреблять наших.
Заан встряхнул мальчишку ещё раз.
– Слушай и запоминай, щенок. Ты передашь своим родителям мои слова: «Земля обетованная станет вашей могилой. Вам придётся любоваться руинами каждый день, самовлюблённые твари».
– Закончим, может?
– Да.
– Ноги?
– Крылья. Птенец больше никогда не взлетит.
Руку Тао отпустили, позволяя тому снова рухнуть на землю. Последним, что он увидел, был тот, которого звали Ценом, – огненно-рыжие волосы, искажающееся чудовищным оскалом лицо, ряды острых клыков, от одного вида которых кровь стыла в жилах. Прежде чем он успел хотя бы всхлипнуть, мир поплыл перед его глазами от боли, заполонявшей всё его сознание, растворявшейся в хрусте и треске костей, ломающихся в звериной пасти, пока он не провалился в обморок.
* * *
Дождь холодил кожу и заливал за ворот. Тао очнулся, тут же застонав и попытавшись подняться. С третьего раза у него это получилось. Белые одежды пропитались грязью, светлые волосы спутались, спина горела огнём, каждое движение отдавалось болью, а от каждого вздоха до слёз жгло в груди. Кое-как сев, Тао замер, вдруг с ужасом поняв одну вещь: он не чувствует крыльев. Их нет. Закусив губу, он завёл руку за спину и вскрикнул, коснувшись кровоточащего обломка кости у лопатки. Мир опасно качнулся, и Тао пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы не упасть. Он замёрзнет и умрёт здесь, если останется. Он должен идти. Это всё… не важно. Ему нужно найти помощь, здесь же рядом где-то была дозорная башня. А рядом – это где? Он же помнил…
До «рядом» было полдня пути медленным шагом. Опираясь на палку, Тао шёл, пока его не подхватили двое сородичей, стоило им увидеть его хрупкую фигурку в сплошной стене ливня, из последних сил переставляющую ноги по раскисшей от воды земле. И этот день Тао будет сниться снова и снова, спустя десятки и сотни лет. Через день ему должно было исполниться десять лет, и он понятия не имел, кто такие Цен и Заан и что сделали его родители.
Прошло два месяца. Маленький мальчик в белых одеждах был дома: сидел в тени клёна, сосредоточенно