После брусьев и турника Николай направился в душевую. Ледяная вода обожгла тело.
«Хорошо!» — приговаривал Николай, растираясь полотенцем. Он потянулся за бриджами и на мгновение замер, увидев в зеркале высокую фигуру с покатыми плечами.
Пограничник подошел вплотную к зеркалу.
«Ефрейтор Шныриков!» — сказал себе Николай, и высокий, худощавый парень с темными прямыми волосами обаятельно улыбнулся, показав крепкие белые зубы. «Смирно!» — и сероглазый парень с чуть оттопыренными ушами, смотревший из зеркала, послушно застыл.
«Кру-гом!» — скомандовал Николай, подмигнув двойнику, и тот, четко повернувшись через левое плечо, шагнул к выходу.
Начинались занятия. «Отделение, становись!» — услышал Шныриков и поспешил на середину двора, где выстраивались пограничники.
— Слыхал, Коля, — шепнул, шагая рядом, Рудой, — вчера я двенадцать раз поднял гирю.
— Двухпудовую?
— А какую же!
— Здорово!
— Разговорчики в строю! — крикнул сержант Ильин. — Споем? — спросил он и, не ожидая ответа, скомандовал: — Запевай!
Отделение грянуло песню.
— Надоели мне эти занятия, — проворчал Костя Емелин, готовясь к преодолению штурмовой полосы.
Шныриков неторопливо, привычным движением снял ремень, фуражку и негромко оказал:
— Нужно, парень.
Во время занятий Николай ловко преодолевал одно препятствие за другим, борясь с воображаемым противником. Вот он ползком преодолел трудный участок, напрягая силы, выкладываясь полностью, словно это была не учеба, а бой… Впереди последнее препятствие, но нет сил. Одышка, слабеют ноги. «Спокойно, — говорит он себе. — Еще один рывок. Еще один…»
— Здорово, Коля! Всех обставил, — искренне радуясь, похвалил Сергей. — А у меня тоже есть, чем похвастать. Вот! — Он достал конверт.
«Письмо от Вики», — понял Шныриков, узнав детский почерк сестренки Сергея, фотографию которой тот не раз показывал друзьям.
— Не женюсь, пока Вика не вырастет, — заявил Сергей.
Николай промолчал. Он знал: Серега мечтает преподавать физику, как отец. Ему еще надо окончить два курса института. С женитьбой и впрямь можно подождать. А вот ему, Николаю, никак без Марины нельзя. Пятый год она ждет его. Все равно как вдова.
— Надо и мне написать Марине, — вслух решил Шныриков.
— Напиши, что я зову вас на Урал, — напомнил Рудой. — Про озеро не забудь. Глубокое. Вода в нем как лед. А рыбы… И река есть у нас, Выя. Охота прекрасная…
Черноволосый, богатырского сложения, Серега напоминал Шнырикову Василия Буслая из кинокартины «Александр Невский», которую они с Мариной смотрели в «Ударнике» накануне войны.
— Зимой из дома выйдешь — лес, — гудел бас Рудого. — Ты ведь на лыжах любишь? Поди все Подмосковье с дядей обходил?
— Угадал. Дядя Алексей любил зиму и меня пристрастил к лыжам. Мы, бывало, с утра на лыжи и — айда на весь выходной.
— Баловал он тебя.
— Как сказать… Дядя был человек суровый. Любил он всех нас, и мы его любили… Понимаешь, Серега, рядовой вроде был, а душа у него такая большая была…
— Говоришь, он рабочим был?
— Да. Он ведь и бронь имел, а не остался в тылу. Ушел на фронт и погиб, как жил, — солдатом. Он и мне помог найти свое место в жизни. Помню, приехал я в Москву огольцом, неполных пятнадцать было. Маляром поначалу меня пристроил и все наказывал: «Иди, Колька, учись!» Выучился я на токаря. И знаешь, Серега, так мне полюбилось токарное дело… Силу в себе почувствовал. Однажды тендерные подшипники после заливки баббитом не поместились в станке. Как расточить их? Посоветовался с ним. Он неделю со мной у станка возился. Кумекали, что и как сделать, а напоследок сказал: «Гляди, Николай, осторожнее, не зарывайся, станок и запороть недолго».
Еще неделю я прилаживался, мастерил, а потом расточил первый и стал щелкать подшипники, как орехи, в один прием. Дядя научил и подшипник бегунка растачивать…
— Да, правильный был человек твой дядя. Его под Курском?
— Под Белгородом…
Они помолчали.
— Значит, решил в Комаровку? — спросил Сергей.
— Хочется домой, да и Комаровка теперь не та: МТС рядом, работа найдется. Каждый отпуск, почитай, там был. Приеду, бывало, дружки тут как тут. Я тебе рассказывал о Мишке? Сосед мой, танкистом стал. На Берлин идет.
— Слышал.
— Его орденом Отечественной войны наградили, вот будет разговоров, когда встретимся…
— Настырный, видать, парень, — сказал Серёга.
— Есть немного. Мы его поэтом прозвали. В школе стенгазету выпускали. Он стихи сочинял, а я рисовал. А скакал как лихо! Бывало, поведем лошадей купать, поскачем, кто скорей. А Мишку обойти никому не удавалось. И на коньках вместе бегали по замерзшей реке. Коньки сами делали — деревянные, окованные проволокой. Однажды оковка соскочила и Мишка носом лед прочесал. Лицо кровью залило, но не пикнул… Сам посуди, как мне в Комаровку не вернуться? Все Шныриковы возвращались после войн: и отец и дед…
— А дед твой в гражданскую воевал?
— Нет. Дед воевал в Крымскую войну, еще в том веке. Я его дома на карточке видел. Коренастый такой, чернявый. С деревянной ногой. А на груди медалей, как у полковника Туликова. Отец сказывал: ногу дед потерял в Севастополе, в ночной вылазке. За это он Георгия получил.
— Заслуженный у тебя, Коля, дед…
— Да, отец сказывал, уважаемый дед Кондрат в селе человек был.
Накануне Победы
В Будапеште все было окончено еще в феврале. Теперь войска Второго и Третьего Украинских фронтов действовали на юге Чехословакии и на западе Венгрии. Сняв отборные дивизии с западного фронта, Гитлер бросил их наперерез наступавшим советским войскам. Гитлеровские радиостанции твердили, что русские-де еще узнают силу их эластичной обороны. Ожесточенные бои развернулись у озера Балатон.
— Раньше я и не слыхал о таком озере, — признался Шныриков Сергею, — а сейчас оно не выходит из головы.
Они стояли у карты в Ленинской комнате. Рудой отмечал флажками положение на фронтах. Сюда же пришел Варакин. Через несколько минут должен был начаться разбор тревоги.
— К Балатону рвется немец, — сказал старший лейтенант.
«Восемь дней, — передавало радио, — противник пытается прорвать оборону войск Третьего Украинского фронта. 14 марта гитлеровцы ввели в бой еще одну танковую дивизию. В течение двух последующих дней стальная лавина из трехсот танков и штурмовых орудий пыталась протаранить оборону наших войск».
— Тяжело нашим приходится, — тихо сказал Шныриков. — Я в Стрые видел эшелоны с ранеными.
— Бывало и хуже. Выстоят, — убежденно сказал Варакин. — Должны. — Он посмотрел на часы и добавил: — Пора начинать разбор. — Старший лейтенант отодвинул белую шелковую занавеску, закрывавшую карту. Щелкнул выключатель. Карта засветилась. — Напоминаю обстановку… Сюда, — указка остановилась на левом фланге участка заставы, — через несколько минут после сигнала тревоги выступил наряд, возглавляемый сержантом Ильиным. Вот ушла и тревожная группа с собакой. Еще через минуту отправился наряд младшего сержанта Коробского. Нарушителя настиг и задержал наряд сержанта Ильина. Он действовал инициативно, смело. Отмечаю умелые действия ефрейтора Шнырикова. Освещая нарушителя ракетами, он заставлял его припадать к земле. Не поступи он так, враг мог выйти к границе раньше, чем сумел бы перекрыть его наряд Ильина.
Начальник заставы не успел подвести итоги, В комнату вбежал дежурный и доложил: на участке обнаружена группа неизвестных.
Варакин тут же наметил план поиска. Один за другим уходили наряды. Последними отправились Костя Емелин и Шныриков.
Подниматься по кручам нелегко, но граница научила ребят в любых условиях точно, экономно расходовать силы, открыла мудрую истину: только сильный, расчетливый пограничник грозен для врага.
Николай и Емелин поднимались вверх по крутой скользкой тропинке. Вокруг темные кручи гор. Ветер донес шум потока. В низкие дождевые облака зашла луна, и листья кустарника тревожно зашевелил ветер. За ним шквалом налетел ливень. Далеко над лесом взлетела ракета. Сигнал к действию, но он не касался их. Так приказал Варакин. Граница нарушена у правого фланга. Их задача охранять левый.
Прошел час. Дождь кончился. Начало светать. Они шли по дозорной тропе вдоль КСП, глядя на крупные капли воды, застывшие в нетронутых бороздках. Емелин, задумавшись, приблизился к самому краю тропы.
— Стоп! — остановил его Шныриков. — Ты ничего не заметил, Костя?
— Нет, а что?
— Плохо, брат, несешь службу, — пожурил Николай. — Смотри. — Он не торопясь вернулся назад по тропе и посветил фонариком. На самом краю КСП был виден отпечаток каблука. — Отставить! — Шныриков перехватил руку Константина, дернувшуюся было к ракетнице. — Заставу тревожить ни к чему. Это твой след, Костя. Узнаешь? Вот и подкова сбилась набок.
