— Идем вниз, мы и так надолго покинули гостей. — потянул он меня за руку.
В залах, которыми располагала галерея, мы были в основном заняты тем, что общались с высокопоставленными посетителями. Егор представлял меня исключительно как свою невесту и новую управляющую галереей. Мужчины жали ему руки и поздравляли, а женщины по большей части ядовито выдавали что-то типа: "Давно пора". Публика подобралась разношерстная, но уделяли внимание мы лишь тем, кого Егор знал лично и считал полезным для дела.
Голова от новых знакомств уже шла кругом, а несколько бокалов с шампанским, выпитых на пустой желудок — пара бутербродов не в счет, — лишь усиливали внутренний дисбаланс. Наверное, как руководитель, я провалилась уже минут через тридцать, когда перестала напрягаться и пытаться уложить в голове весь этот калейдоскоп имен и лиц. "А что, Абрамыч — "мужик толковый" — все равно не даст пропасть…" — легкомысленно подумала я: в какой степени алкоголь повлиял на равновесие, в той же степени он подействовал и на ответственность.
В какой-то момент у Соболева зазвонил телефон, и после короткого разговора мы с ним отправились к служебному входу встречать картину. Судя по специальной машине, доставившей груз, и парочке сопровождающих охранников в черном стоимость произведения исчислялась сотнями тысяч. Вряд ли ради не особо ценной работы кто-то бы так заморочился.
Вместе с Егором, представителем продавца и мужчинами в черном мы прошли в недавний кабинет на втором этаже, к которому, как оказалось примыкал сейф для хранения особо ценных экспонатов. Трясущимися то ли от алкоголя, то ли от волнения руками я распаковала картину и расположила полотно, надетое на подрамник, на рабочем столе. Соболев тем временем подписывал необходимые бумаги и общался с гостями.
Каким образом мужчины исчезли, а я осталась в комнате наедине с картиной, заметить не успела — полотно меня полностью поглотило.
Работа без сомнения принадлежала руке современного художника, имя я назвать не берусь. Крупные яркие мазки строгой геометрической формы были хаотично разбросаны по холсту, как будто художник забыл о полутонах и плавных переходах. Тем не менее, если отойти метров на пятнадцать, можно было без проблем различить и набережную серых тонов, и тонкую, словно тростинка, женщину, неспешно идущую в сторону моста, зеленые, полные сил деревья и дымчатые крыши на том берегу.
Да уж, картина определенно стоила того, чтобы ради нее организовать аукцион, и заставить желающих приобрести полотно как следует за него побороться. Неудивительно, что работу так охраняли. Интересно, кому она в итоге достанется. И за какую стоимость. От нахлынувшего почему-то волнения голова слегка закружилась, а потом и вовсе взорвалась фейерверком где-то в районе затылка. Последнее, что я увидела — это крупные яркие мазки, подобные тем, что были на картине, только на черном фоне закрывшихся век, а затем темнота и тишина.
Очнулась я от того, что кто-то непрестанно зудел сбоку, назойливо играя на нервах, будто комар летней ночью. Не дадут спокойно отдохнуть! Я попыталась повернуться на бок, чтобы посмотреть, кто там так нагло шепчется, но тут же застонала: голова раскалывалась так, будто меня сбил поезд, под который меня вынудил кинуться черный недельный запой.
— Ты как? — тут же подскочил ко мне Соболев, на лице беспокойство. За его спиной маячил Леха — начальник службы безопасности и лучший друг по совместительству.
Вот уж кого точно не ожидала сегодня увидеть. Или меня и правда сбил поезд, и теперь он тут, чтобы лично найти машиниста?
— Нормально. — прохрипела я. Егор недоверчиво поднял бровь.
— Голова болит. — созналась. А что, я ж не партизан, чтобы молча терпеть.
— Вот выпей. — протянул мне Леха таблетки и стакан с водой. — Доктор сказал, что голова будет беспокоить какое-то время. И хорошо бы сделать рентген и МРТ.
Объяснения Лехи ситуации не прояснили, а лишь еще больше запутали. Тем не менее, начать разбираться я решила с того, что попроще, то есть с головы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Сесть я смогла лишь при помощи Егора и, махом проглотив таблетки, внимательнее присмотрелась к мужчинам. Судя по одноразовым медицинским халатам, надетым поверх костюмов, и тревожным кнопкам на стенке находились мы почему-то в больничной палате: я на узенькой койке с бесящим скользким матрасом, а мужчины — подле.
— И что стряслось на этот раз? — спросила я, откинувшись на вовремя приподнятую Егором подушку и прикрыв слезящиеся глаза.
— Тебя предположительно тупым предметом ударили по голове, а едва прибывшую в галерею картину забрали с собой. Кто — неизвестно. — кратко обрисовал Петров.
При упоминании о тупом предмете я поморщилась — вот что оказалось моим личным паровозом, а Соболев стоял с таким лицом, что аж страшно становилось. Не за себя, а за того, кто посмел покуситься…
— Егор нашел тебя на полу в кабинете в луже крови, так что…
— Я ж говорила, что нельзя мне в семейный бизнес… — решила я хоть как-то разрядить обстановку, но по-видимому только зря старалась. Егор все так же чуть не скрипел зубами, а Леха с предельно серьезной миной не прекращал оглядывать меня. На предмет скрытых повреждений — сделала я вывод, потому что когда я проходила осмотр у психиатра для водительской медкомиссии, тот на меня так же смотрел.
— Ладно. И что дальше? — после затянувшегося молчания опять спросила я. Сидеть и безмолвно глазеть друг на друга поднадоело, тем более, что подушка и простынь по дерматиновой поверхности матраса начали съезжать, заставляя тело принимать все более горизонтальное и неудобное положение.
— Ну, первую помощь тебе уже оказали, так что мы с тобой домой, а Лехе как всегда достанется право на общение с полицией. — Егор был краток.
Вообще я даже побаиваюсь Соболева, когда тот в гневе, не хотелось бы стать его источником. Поэтому перечить я конечно же не стала, и, отталкиваясь руками от стены, попыталась встать с кровати, чтобы немедленно отправиться куда сказано. Колеса у койки оказались почему-то не зафиксированы, так что та принялась отъезжать вбок, грозясь сбить мужчин с ног. Я вынуждена была барахтаться как какой-нибудь новорожденный детеныш, все сильнее опираясь о стену в попытках удержаться от соскальзывания в новообразовавшуюся щель, тем самым лишь увеличивая просвет. На помощь тут же пришел Егор и, подхватив за талию, аккуратно переместил на пол. Вот бы еще и с раскалывающейся головой было так просто.
Череп сзади пульсировал и горел, распространяя волны острой боли по всей окружности. Надеюсь, голова не стала сзади плоской, потому что ощущение складывалось именно такое. Я поморщилась и потерла лоб, в надежде хоть как-то облегчить боль. Но тут меня ждал еще один сюрприз: вместо гладкой и мягкой обычно поверхности пальцы наткнулись на выпирающий кратер в том месте, где индианки обычно носят красную точку между глаз. Только в моем случае маловероятно, что это был намек на статус замужней женщины.
— Это что еще за хрень! — я воскликнула и, наплевав на боль в затылке, стала вертеть головой в надежде найти зеркало. Но откуда ж ему взяться в больничной-то палате. Мужчины сконфуженно и до обидного единодушно уставились в пол.
Наконец мой взгляд наткнулся на сумочку, брошенную кем-то неподалеку, и я слишком бодро для только что пришедшего в сознание человека припустила к своему сокровищу. Зеркальце из косметички показало огромную, налившуюся малиновым цветом, больше подошедшим бы для педикюра, шишку прямо по середине лба.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Уроды! — тут же всхлипнула я, имея в виду посягнувших на прекрасное грабителей, и в обиде на жизнь в целом швырнула неповинное зеркало обратно.
— Мы их найдем. — поспешил успокоить меня Егор и крепко обнял сзади.
— И гематомой на лбу они уж точно не отделаются. — угроза почему-то прозвучала из моих уст как жалоба, а я хлюпнула носом и опять коснулась шишки. Сама не знаю почему, но руки так и тянулись ко лбу, как будто я все никак не могла поверить в произошедшее и пыталась таким нехитрым способом удостовериться в том, что мне не показалось.
