— Мишель, приветствую! — воскликнул Кириллов с той же интонацией, как и в прошлый раз. — Все-таки собрался? Я очень рад. Садись, я подброшу.
У Лунина мелькнула мысль, что сесть в эту машину было, возможно, самым глупым из всех поступков, учитывая возникшие обстоятельства. Но вступать сейчас в объяснения было бы очень некстати. Препирательство могло оказаться долгим, а ему хотелось убраться отсюда как можно скорее. Судя по виду Кириллова, никакого отношения к трупу в номере он не имел.
Чувствуя некоторую слабость в мыслях и особенно в воле и решимости, он махнул своему приятелю рукой, с легким содроганием вспомнив, чему предшествовал этот жест каких-то двадцать минут назад, и сел к нему на заднее сиденье. Машина немедленно тронулась, водитель был в униформе с той же символикой, что и на капоте.
— Ты чего такой бледный? — спросил Кириллов. — Волнуешься?
— Да нет, — ответил Лунин, чуть хриплым голосом, к собственной досаде. — Не так чтобы очень.
— Как работа идет? Много нового написал?
— Тут главное — начать, — уклончиво сказал Лунин. — Мы скоро приедем?
— Уже подъезжаем. Видишь, сколько всего наворотили?
Город в самом деле был увешан флагами и сплошь заставлен корзинами с цветами. Лунин почти не узнавал его, тем более что обычное безлюдье кончилось: повсюду на тротуарах толпились празднично одетые люди. На лицах почти у всех было радостное возбуждение, кое-кто даже что-то кричал.
Когда они подъехали к дворцу, Лунин увидел целое скопище автомобилей у входа, на некоторых были даже флажки иностранных государств. Никто не встречал их на парадной мраморной лестнице, видимо, торжественный обед уже начался. Они поднялись по ступеням, и Кириллов открыл перед Луниным большую тяжелую дверь.
5
Ослепленный вечерним солнцем с улицы, Лунин не сразу увидел то, что перед ним предстало. В огромном зале царил полумрак, поначалу, пока глаза его не привыкли, показавшийся ему почти кромешным. В этом мраке ярко горели факелы вдоль стен, в их блеске смутно прорисовывались какие-то гербы, картины и статуи. Длиннейший, во весь зал, стол был уставлен свечами, которых как будто были сотни. За столом сидели люди. Царила абсолютная тишина.
Лунин осторожно прошел внутрь, и вдруг зал взорвался аплодисментами и криками. Кто-то встал, другие хлопали сидя. Пламя факелов заметалось то ли от всего этого, то ли от ворвавшегося уличного сквозняка — окна были занавешены тяжелыми шторами, но часть из них, похоже, была открыта.
В какое-то мгновение у Лунина мелькнула шальная мысль, что это его так приветствуют здесь, но тут же он понял. В самом конце зала, во главе стола, стоял человек с газетной фотографии. Он явно собирался держать речь.
В общей суете и шуме Лунин с Кирилловым незаметно прошли к своим местам, для них было оставлено два свободных стула. Расположившись там, Лунин почувствовал себя немного комфортнее. Он даже положил себе холодных закусок на тарелку, вдруг почувствовав резкий голод после всех пережитых потрясений. Заодно это был повод занять себя — в общей овации ему участвовать не хотелось.
Речь Карамышева он слушал в пол-уха, пытаясь в это время совладать с впечатлениями этого вечера и восстановить хотя бы отчасти душевное равновесие. IFY" покойствие сейчас ему было необходимо. Пока неясно было, какие сюрпризы еще приготовила ему жизнь на ближайшее время, и главное, как выбраться из всех этих приключений без потерь.
Оратор начал с каких-то детских воспоминаний, потом рассказал о своем участии в боевых действиях в прошлой войне и наконец перешел к политике и текущему моменту. Голос его, поначалу тихий и невыразительный, тут окреп, жесты стали резкими и порывистыми, и слушатели на это отреагировали: атмосфера в зале становилась все более наэлектризованной. С улицы доносились крики, толпа скандировала «Эр-нест!.. Эр-нест!», и Лунину опять стало не по себе. Что делал он в этой компании? Как раз в этот момент Кириллов наклонился к его уху и шепнул «смотри» — без кивка.
Лунин глянул по сторонам и обомлел: почти прямо напротив него сидела Моника. Они не виделись уже много лет, и сейчас, возможно, был не лучший момент для встречи. Лунин даже не уверен был, хочет ли он вообще этого, но как обычно, ее магия подействовала на него сильно. Моника смотрела прямо на него, и взгляд у нее был странный, как будто слегка оценивающий. За ее спиной находилось одно из немногих незанавешенных окон, и в нем как раз садилось солнце. Из-за этих лучей красноватого цвета ее лицо казалось темным, почти черным, с резкими тенями. Лунин отвел взгляд и внутренне как-то встрепенувшись и одернув себя, попытался стряхнуть наваждение. Увлекаться ему не следовало, особенно сейчас.
Карамышев подходил уже к самой высокой эмоциональной ноте, что обычно значило, что сейчас последует заключительный пассаж. «И тогда наши кости возопиют из могил, — говорил он, — и Господь примет нас в свою обитель, и мы скажем себе, что мы достойно прожили свою жизнь, ничем не поступились, никого не предали, никогда не нарушали наши принципы и сохранили в сердце все свои ценности. Да здравствует республика! Да здравствует свободный Брудербург!»
Пережидая оглушительный грохот аплодисментов, Лунин подумал, что название столицы здесь (к которому он никак не мог привыкнуть) вместо названия страны означало, очевидно, что имя республике еще никак не могли придумать. Это, впрочем, были сущие пустяки. Все здесь держались с такой важностью и явно придавали всему этому такое значение, что Лунин даже начал поддаваться этому гипнозу и забыл о том, какой это дешевый балаган, с его точки зрения. Но это было минутное настроение. Сейчас его гораздо больше тревожили другие вещи.
С окончанием речи более официальная часть банкета, видимо, была закончена, и гости разбрелись по залу, разбившись на небольшие группки. Карамышев почти сразу скрылся за одной из дверей, наверное, ему надо было отойти после речи. Моника стояла в дальнем углу зала с бокалом красного вина в руке и с кем-то оживленно беседовала. Ее собеседник был Лунину незнаком. Некоторое время Лунин колебался, подойти к ней или нет, но голос Кириллова вывел его из задумчивости.
— Ну как, понравилось? — спросил он.
— Да как тебе сказать… — ответил Лунин.
— Ясно. Ничего, еще войдешь во вкус. Мы тоже тут не сразу все оценили. Пойдем, Эрнест готов тебя принять.
— Что, прямо сейчас?
— А чего откладывать? И потом, все уже договорено. Он тебя ждет.
Они поднялись, и Кириллов проводил его к дубовой двери с золотым кольцом вместо ручки.
— Ну, удачи, — напутствовал он его.
— Ты разве не идешь?
— Нет, это какие-то ваши дела. Потом расскажешь, если там не высший уровень секретности, — добавил он с улыбкой.
6
Кабинет, в котором оказался Лунин, выглядел совсем тесным и скорее даже приятным на вид после мрачного зала. Карамышев сидел за столом, как-то сжавшись в кресле, вид у него был совершенно изможденный. Речи всегда давались ему нелегко.
Увидев Лунина, он зачем-то закрыл глаза рукаdth=и, потер тщательно веки, потом тряхнул головой и встал.
— Ну хорошо, — сказал он вместо приветствия. — Все-таки явился, молодец.
Они пожали друг другу руки и сели. Взгляд Карамышева выдерживать всегда было нелегко, а тут он разглядывал Лунина добрых полминуты. Лунин заставил себя смотреть ему прямо в глаза, прятаться тут было нечего.
— Давай перейдем сразу к делу, — сказал наконец Эрнест. — Времени у меня немного. С какой целью ты приехал в город?
— Отдохнуть и поразвлечься, — ответил Лунин сразу. Пристальное внимание к его занятиям уже начало его немного раздражать.
— Ну понятно. Как продвигается книга? До какой главы уже дошел?
— Я еще даже не начал… — проворчал Лунин. — Слишком много у вас тут времени лишнего.
— Что, есть какие-то трудности? Творческого порядка?
— Нет, все отлично идет. Никогда так хорошо не писалось. Надо только начать.
— Я все понял. Ну, тут знаешь… Когда застреваешь в таких вещах… Надо просто открыть сознание и смотреть что будет.
— Это я и без тебя понимаю. Слушай, мы что, здесь собрались обсуждать мои литературные дела?
Карамышев встал и подошел к окну. На улице ветер обрывал последние осенние листья и трепал транспаранты, у которых был странный полинялый вид, как будто они висели там уже много лет.
— М-да, — сказал он, повернувшись к Лунину. — Ты знаешь, а я бы написал… Написал бы мощную книгу. У меня есть идеи. Великолепные даже идеи, я бы сказал.
— Что же тебя держит? — спросил Лунин с легкой иронией. — Открыть сознание не получается?
— М-да, — повторил он в какой-то задумчивости. — Ну ладно. Ты прав, это все игрушки. У меня для тебя есть настоящее дело.
— Дело? Какое?
