– Этой штукой я могу убить почти так же быстро, как выстрелом из пистолета, – объяснила она безмятежным тоном домохозяйки, которая показывает подруге узор на спицах. – И уверена, что вы так не сможете!
– Вот уж точно! – усмехнулся Морозини. – Только скажите, это уже все или вы носите при себе целый арсенал?
Цыганка, должно быть, лишенная чувства юмора, зло на него посмотрела. Машина тем временем, натужно урча, лезла вверх по склонам Монмартра, одного из немногих уголков Парижа, которые Альдо знал плохо. Однажды он поднимался к Сакре-Керу, но, если вид на расстилавшийся внизу Париж его пленил, сам собор показался чудовищным, не шел ни в какое сравнение с Нотр-Дам, и больше князь туда не возвращался. Но сейчас такси миновало обычные места прогулок и углубилось в путаницу темных переулков старой деревушки, населенной более или менее оголодавшими художниками и стариками, живущими одними воспоминаниями.
– Приехали, – объявила наконец Маша, кивнув на маленький ветхий домик, за которым начинался пустырь.
Освещения здесь не было никакого. Открыв окошко, отделяющее пассажиров от водителя, Маша велела ему остановиться, но флажок не опускать и подождать, пока они вернутся.
– Надеюсь, вы там не задержитесь! – проворчал шофер. – Не самое приятное место. Кто, черт возьми, может здесь жить?
– Тот, у кого денег слишком мало, чтобы поселиться где-нибудь еще! – ответила цыганка. – Например, беженцы вроде нас.
– Ладно, сдаюсь! Молчу! И все-таки вид у этого дома нежилой.
В самом деле, ни в одном из окон дома, четвертый, самый верхний этаж которого слегка нависал над улицей, не было видно даже слабого света. Выйдя из машины, Морозини оглядел облупившиеся стены, расшатанные ставни и дверь, которая казалась не слишком надежной защитой. Подозрения оправдались: створка легко подалась под рукой Маши. Тогда цыганка извлекла из складок своей поистине неисчерпаемой юбки карманный фонарик, включила его, и вскоре под шагами незваных гостей заскрипели ступеньки. На последнюю площадку выходили две двери, одна напротив другой, рядом с каждой – чугунный умывальник с краном...
– Господи! – прошептала Маша, поспешно перекрестившись. – Что здесь стряслось?
Дверь одной из квартир была наполовину сорвана с петель и болталась. За ней была непроглядная темень... Морозини взял фонарик из рук цыганки.
– Я пойду вперед! – не допускающим возражений тоном отрезал он. – Мало ли кто там может прятаться!
Но внутри никого не оказалось. Луч фонарика осветил скромное жилье, по которому, похоже, пронесся ураган. Все валялось на полу, начиная от жалкой кухонной утвари и заканчивая покрывалом с кровати. Единственным устоявшим на ногах предметом был стол с потухшей керосиновой лампой на нем, которую Альдо и зажег. Цыганка, шатаясь, подобрала один из стульев и рухнула на него. Стул угрожающе затрещал под ее тяжестью, и Маша невнятно пробормотала какое-то ругательство или, может быть, заклинание на своем непонятном языке.
– Может быть, вы попробуете объяснить мне, что могло здесь произойти? – мягко поинтересовался Морозини. – И скажете, зачем мы сюда пришли? Похоже, перед нашим приходом здесь произошло сражение?
– Нет, сударь, похищение! – донесся робкий голосок из распахнутой двери.
На пороге стоял маленький серый человечек с взъерошенными волосами, зябко кутая тощие плечи в такую же серую шаль, которая, должно быть, заменяла ему домашний халат, поскольку из-под ее бахромы виднелись подол ночной сорочки в полоску и босые ступни в шлепанцах.
– Ты живешь здесь напротив, дед? Что случилось с Петром Васильевым?
Старик, которого толстая цыганка, ухватив могучей рукой за шиворот, почти оторвала от пола, пискнул испуганной мышкой. Морозини пришлось вмешаться:
– Вы его наполовину придушили, мадам. Не лучший способ добиться ответа...
Бедняга силился достать ногами пол. Альдо вырвал его из рук цыганки, усадил на стул, на котором тот повис, словно мокрая тряпка, и принялся шарить вокруг в поисках неизвестно чего. Смущенная толстуха, догадавшись, чего он хочет, сказала:
– Здесь где-то должна быть бутылка водки. Я сама принесла ее Петру...
Величественно переступая через кучи хлама, она двинулась в глубину комнаты, отыскала в маленьком шкафчике с оклеенной обоями дверцей полупустую бутылку водки и, прежде чем передать ее Морозини, отхлебнула сама.
– Сначала надо позаботиться о себе, любимой, – усмехнулся Морозини.
– Волнения плохо сказываются на моем голосе, а я очень люблю этого дурака Петра. Это.... это мой брат!
Старик, немного оправившийся от испуга и подбодренный алкоголем, охрипшим голосом рассказал, что около полуночи перед домом остановилась машина. Какие-то люди вошли в дом, видимо, зная, куда им надо, потому что без остановок поднялись на четвертый этаж.
– Да и здесь ведь тоже они могли бы ошибиться дверью, но ничего подобного: они прямиком направились к моему соседу. И тут начался настоящий ад: оглушительный грохот, крики, стоны, разъяренные голоса, сыпавшие вопросами по-русски. Не сомневаюсь, что моему соседу пришлось пережить очень неприятные минуты, но сил у меня маловато, и потом, я так перепугался, что не решился даже выглянуть за дверь...
– Надо было вызвать полицию.
– Для этого нужен телефон, а ближайший телефон находится в кафе на углу улицы Аббесс...
– А другие жители дома? Они тоже пальцем не шевельнули?
– Они, наверное, сжались в клубочек в постели, натянув одеяло на голову. Это такие же маленькие люди, как я. На первом этаже живет старик с внуком. На втором обитает семья ночного сторожа, он сам домой возвращается только на рассвете, На третьем – не очень здоровая женщина с тремя детишками. Она работает приходящей прислугой, а с малышами сидит старая дева, которая живет по соседству. Так что помощи от кого-нибудь дождаться было бы трудно...
– Понимаю, – сочувственно вздохнул Морозини. – Так вы говорите, эти пришельцы похитили вашего соседа?
– Да. Через какое-то время они, должно быть, услышали шум из моей квартиры, я ведь не сидел неподвижно, и ушли, а его увели с собой. Я слышал, как один из них произнес, причем по-французски, и выговор у него был просторечный: «Смываемся! Здесь нас могут сцапать, а у нас есть другие средства развязать ему язык...» Кто-то велел ему замолчать, и они ушли. Мой несчастный сосед уже на ногах не держался, и я видел, что они несли его до машины. Это был черный лимузин.
– Давно они ушли? – угрюмо спросила Маша.
– Нет, когда вы подъехали, они, должно быть, только-только свернули за угол, я даже додумал, что это они возвращаются. Но тут я увидел, как вы выходите из такси. Вы кто? – А сами-то вы кто такой? – напустилась на него цыганка. – Что-то я вас ни разу не видела, когда приходила сюда...
