что пережитым стрессом. Подсознание кричало о несоответствии, мысли метались по кругу, пытаясь локализовать раздражитель и принять какое-то решение.
– Андрей, отведи товарищей сержантов на кухню, ну, ты и сам знаешь, как обычно.
– Сделаем, Командир. Прошу за мной, товарищи.
Запущенный механизм «беги» накачал кровь Петра катехоламинами – адреналином и норадреналином. Гормоны перевели организм сержанта в боевое состояние и требовали немедленных действий, между тем как рассудочная деятельность мозга тормозила эти процессы. Сержант не мог вернуться в кабинет, не мог он и убежать, бросив группу. На какое-то время наступило шаткое равновесие. При других обстоятельствах привычка к самоконтролю и дисциплине взяла бы вверх, организм без последствий вывел бы излишек гормонов.
Сейчас Пётр усиленно убеждал себя, что у него просто запершило в горле, а наглый одессит, воспользовавшись моментом, сделал заявку на лидерство. Заложенный самой природой инстинкт альфа-самца, чей статус оспаривается, мгновенно выдал жертву для демонстративного наказания: грязная гимнастёрка сопровождавшего их бойца по имени Андрей маячила практически под носом.
– Красноармеец, стой! Смирно!
Гимнастёрка прошагала ещё метра три, прежде чем остановиться. «Точно деревенский неотёсанный чурбан», – усмехнулся про себя старший сержант.
Распекать бойца было одно удовольствие: тот мялся, краснел, отводил глаза. Лепетал что-то насчёт автобуса, у которого вечно всё ломается. А голос сержанта гремел как дивизион гаубичной артиллерии, и с каждым новым выстрелом из сержанта уходил страх, возвращалось чувство собственной значимости, уверенность.
По мере уменьшения катехоламинов в крови сержанта увеличивалось содержание другого гормона – грелина[1]. В какой-то момент Пётр понял, что распекать неопрятного бойца ему неинтересно, а хочется есть, а точнее, жрать! Какой бы ни был сытный паёк, но после стояния на морозе и последующего за этим стресса молодому сильному организму требовалось пополнить энергию.
– Чего стоишь как пень?! Тебе сказано отвести нас в столовую – так веди! И немедленно приведи форму в порядок. Поем – проверю, – закончил выволочку подобревший сержант.
На улицу вывалились гурьбой, с шутками и смехом.
– Ребята, мы в столовую! Не зевай, айда с нами! – закричал непоседливый одессит.
И его воззвание к русским сержантам не осталось без последствий: сразу три фигурки покинули строй и устремились к домику кухни. Строй скрипнул зубами и промолчал, торопящаяся в столовую толпа заулюлюкала и закричала. Смельчаков встретили как героев, подбрасывая головные уборы.
А потом был то ли поздний обед, то ли ранний ужин; впрочем, молодым здоровым мужчинам было без разницы. Гречневая каша на мясе, соленья, белый хлеб и всё это – бери сколько влезет и приходи за добавкой, если осилишь. «Жратва тут, точно, мировая», – витала под потолком не высказанная вслух коллективная мысль.
Пётр сидел, немного откинувшись на спинку стула. Было хорошо и лениво, голоса товарищей слились в монотонный гул и звучали где-то на периферии, не затрагивая сознание. Добротные бревенчатые стены, массивная мебель – видно, что всё было сделано надёжно и даже красиво. «Как у купчины какой», – подумал Пётр, и тут же взгляд, опровергая его рассуждения, зацепился за яркие слова, шедшие по стене почти под самым потолком.
Сержант стряхнул с себя дрёму и наконец осознал, на что таращится последние несколько минут. «Тесное взаимодействие всех родов войск – залог успеха современного боя!» «Мысль настолько же верная, насколько и очевидная», – сказал себе Пётр. Уж кто-кто, а он точно знает: этим тезисом начинается вторая глава полевого устава РККА тридцать девятого года.
Но поразил его, конечно, не лозунг, а изображение под ним. Вернее, вся стена была картиной, настолько необычной, настолько не соответствующей этому купеческому интерьеру, что парни за столом просто не обращали на неё внимания, занятые поглощением пищи.
Сидящие рядом бойцы удивились бы, но Пётр достаточно хорошо разбирался в живописи. Врождённое чувство гармонии, а потом и целенаправленный интерес сделали его знатоком в мире искусства. Приехав в Ленинград из маленького грузинского городка, он был поражён и очарован архитектурой и музеями этого города. Посещение художественных галерей и полуподвальных выставок молодых питерских авторов дало необычный бонус: застенчивый юноша преображался, начиная рассказывать о стилях и направлениях, и очень легко заводил знакомства.
Неудивительно, что очень скоро застенчивый юноша исчез, а появился уверенный в себе молодой мужчина, осознающий свою красоту и с лёгкостью разбивающий женские сердца. Будучи воспитанным бабушкой в строгости, Пётр не позволял себе обнадёживать девушек и что-то им обещать. Благодаря его принципиальной позиции по матримониальному вопросу разбитых сердец было умеренно. Но внешность, весёлый характер и готовность девушек довольствоваться малым заставили его очень скоро съехать из общежития в съёмную комнату.
В общем-то, здесь Пётр и оказался из-за двух девушек, узнавших о существовании друг друга. А если быть математически точным, из-за папы одной из девушек, служившего в штабе Ленинградского военного округа. Папа хотел крови, мама и дочка хотели свадьбу. Чего хотел «жених», мало волновало заинтересованные стороны. Но, проявив солдатскую смекалку и должное упорство, старший сержант сумел взять тайм-аут.
«Вот ведь, весной отказался поступать в Киевское училище, не хотел уезжать из города, а сейчас я в каком-то лесу, в деревянной избе, и что я вижу? Новое направление живописи? И как это назвать? Анимационный надреализм? А ведь на автобусе рисунок в той же манере, совсем не похожей ни на мировые тенденции, ни на советский путь. Выпуклость образа, проработка деталей, перспектива и даже освещение, органично вписанное в картину… Решительно, сейчас так не пишут. А сюжет!»
Не успел сержант додумать свою мысль, как дверь в столовую распахнулась, и на пороге появился щуплый сержант с каким-то заострённым лицом. «Детдомовец, голодал», – непроизвольно отметил Даданин.
Новый боец точно не страдал застенчивостью.
– Не ждали?! А я пришёл! – с порога выдал он и метнулся к раздаче. На подносе в мгновение ока оказались две тарелки с кашей, гора хлеба, три стакана компота. – Здорово, кентуха! Двинь мослами, дай место будущему маршалу, – не стал утруждать себя поиском свободного места щуплый сержант.
– Гы, гы. Если маршалу… Давай посунемся, хлопцы, тут маршал оголодав трохи, – пробасил добродушный младший сержант квадратного телосложения.
Этот улыбчивый белорус вызвал бы жгучую зависть у культуристов века следующего: при любом движении его мускулы перекатывались волнами, грозя порвать гимнастёрку, а голубые глаза и пшеничные волосы, обрамляющие классическое славянское лицо, позволили бы ему играть древнерусских богатырей без всяких кинопроб.
– Я Колян Задира! – плюхнулся на освобождённое место сержант, бережно ставя поднос на стол.
– Василь, из Пинска.
– А где этот твой Пинск? – Каша с первой тарелки исчезала с удручающей скоростью. Казалось, она испаряется с ложки, не успев коснуться рта.
– В Белоруссии. Значит, как от Минска…
