В феврале 1914 года, то есть через год, Алибек признается в любви к Нине и в надежде соединиться с ней своему дяде, адвокату Баширу Далгату. Привыкший здраво и по-деловому рассуждать, дядюшка в письме из Владикавказа в Москву от 21 февраля 1914 года вполне понимает и одобряет намерение племянника, но тут же указывает на закон, который не разрешает до совершеннолетия менять религиозную конфессию, то есть переходить из православия в лютеранство, как, видимо, уже задумывали влюбленные. Чувства чувствами, но опытный старший родственник наставляет: «Учитесь, господа, тому, что нужно человеку для разумной и деятельной жизни, просвещая ум свой, закаляя волю и совершенствуя душу». И дает скучный, но необходимый совет студенту: «Веди регулярный образ жизни и систематически работай».
Это письмо не охладило Алибека, а наоборот, заставило его твердо выяснить готовность его любимой Нины к новой жизни. В письме от 4 марта 1914 года из Москвы во Владикавказ он делает формальное предложение Нине — стать его невестой. Если она согласна, то пусть прочитает записку, обращенную к «Нине Петровне Тахо-Годи», в которой он именует невесту «Нинусь» и на «ты». Записку можно прочитать, если Нина принимает предложение, если нет, пусть отправит обратно письмо в Москву по адресу: Пименовская, 27, кв. 4. Беспокойное сердце требует немедленного ответа и во Владикавказ летит телеграмма 8 марта: «Телеграфируй да или нет. Алибек». Ответ не замедлил себя ждать. Он получен в тот же день: «Да. Согласна. Нина»[18]. Но и этого мало. В тот же день, 8 марта 1914 года (до начала Первой мировой войны осталось несколько месяцев), Нина отсылает в Москву письмо, написанное своим, никогда, даже в самые страшные времена, не изменяющимся хорошим, ясным, четким, с ученическим наклоном как бы в косую линеечку почерком: «Мама так хотела… вымолила у Бога мое счастье… Она теперь вместе с нами радуется… Не могу представить, что я невеста». И совсем радостно, по-детски сообщает, что кузина, Таня Кравченко, тоже готовится к свадьбе и они обе уже шьют платье, а жених Тани офицер и служит в Варшаве. (Что-то будет в годы революции? Офицер — белый, Алибек — красный, но обе невесты об этом пока не ведают.) И друг детства, Лева Беме[19], тоже женится на Клавочке Треугафт (одноклассница Нины). Как всегда, одна надежда: «Прошу Бога, чтобы он дал нам счастье и навсегда сохранил любовь». Любовь-то Господь сохранит, но что следует понимать под счастьем?
Однако ждать пришлось еще два года, пока Алибек не закончил юридический факультет и не получил диплом «кандидата прав», обеспечивающий молодому юристу должность «помощника присяжного поверенного» (соответствующая печать уже заготовлена).
Итак, молодые люди решили соединить свои жизни. Но она — православная, а он — мусульманин. Такие браки в России (как и у католиков) запрещались (об этом в свое время предупреждал дядюшка Алибека), а для протестантов не было препятствий. Тогда Нина решила покинуть православие и перейти в протестантизм[20].
Думаю, что обе стороны не испытывали особых угрызений совести. Так называемое «передовое», демократическое воспитание (а оно в семье Семеновых, правда, соблюдавших все положенные православные обряды, таково и было; впрочем, еще не известно, пережила бы этот факт Васса Захаровна, человек сложного душевного склада, помнившая печальный опыт из жизни своего отца) приводило зачастую к некоторому, даже не осознанному, религиозному индифферентизму. Главное, о чем думала Нина (она сама не раз об этом мне повествовала), — как бы скорее проделать эту процедуру, так как пастор евангелическо-лютеранской церкви во Владикавказе Э. Аксим требовал годичного испытания, после которого прозелит экзаменовался по знанию Лютеровой библии (она у меня сохранилась из дома Семеновых), истории реформации и необходимой догматики и ритуалов.
Мама была очень прилежна. Язык немецкий с детства знаком. Как же — фрейлен Мари всегда рядом. Но ждать год? Какой ужас! Пришлось обратиться к доктору Магомету Далгату, вернее, к его супруге, персидской рыжеволосой ханше (и дочь ее, наша тетя Жени, тоже рыжеволосая). Дама эта была в городе известна своим благотворительством. Она переговорила с пастором и пообещала ему существенную денежную помощь для общины. Пастор согласился на испытание в течение нескольких месяцев. Но перед этим требовалось согласие на перемену конфессии от Областного Правления Терской области, которая, как известно, подчинялась военному ведомству (Область Войска Терского). В это Правление Нине пришлось 16 июня 1916 года подать прошение. И ответ от 3 августа 1916 года (как незамедлительно действовали тогда чиновники!) пришел самый благоприятный, под названием «Объявление» (№ 40 175): «Препятствий к переходу из православия в евангельско-лютеранское исповедание со стороны Правления не имеется» (вот уж были либералы!), о чем сообщается своевременно священнику (так в документе) Владикавказской евангельско-лютеранской церкви. Под «Объявлением» все необходимые подписи, в том числе и полковника, младшего помощника начальника области наказного атамана.
Нина блестяще сдала экзамен и 21 августа 1916 года была принята в лоно евангелическо-лютеранской церкви пастором Э. Аксимом[21].
Нина с большим трепетом и тоской ожидала приезда Алибека из Москвы и даже попросила тетю Настю погадать ей. Мудрая казачка гадала по-старинному, на бобах. И все приговаривала: «Вот дворжит, дворжит (бобы задвигались), сейчас приедет, уже идет, уже здесь». И в этот момент появился Алибек. А тоска, видимо, была не напрасной. Мама моя, Нина Петровна, через много лет рассказывала, как видела в свои счастливые дни провидческий сон. Входит она в пещеру, где некий старец читает в книге ее судьбу, такую страшную, что бедная Нина от ужаса проснулась и помнила этот сон всю жизнь. Но это было потом, а сейчас любящие встретились, и пастор Э. Аксим обвенчал счастливую пару под Новый год 28 декабря 1916 года[22]. Невесту одарили корзинами с кустами белой сирени. Но что сулил Новый 1917 год?
А дальше пришла революция, сначала февральская. Это еще можно жить более или менее сносно, особенно в провинции, а потом, что более страшно, — большевистская. Вот когда заколебались весы истории в полном безумии.
Решались жребии людей. Но что люди? Судьбы народов решались. Совсем как в древние времена, когда даже сам Зевс, не зная, что предпринять, бросал на чашу золотых весов жребии героев, и тут уже изрекала свою волю сама всесильная неотвратимая Мойра, Ананка, Айса: как ни назови — все неизбежно.
В это смутное время жизнь Нины и Алибека сразу утеряла былое постоянство, да его вряд ли ожидали. Алибек видел в революции возможность отвоевать свободу и независимость Дагестана, своей родины, и от царской России, почти пятьдесят лет боровшейся с горцами, и от своих же феодальных сословий. Сделать страну гор с ее многочисленными народностями процветающей, цивилизованной, а главное, просвещенной, в дружеском общении с великой культурой России. Таков был его идеал, но, увы, мирный путь исключался самим ходом истории. Куда-то исчезли мирные добрые времена и люди. Остались белые и красные. Боролись беспощадно, жестоко. И как жить человеку, просто человеку, среди этой яростной схватки? Как? А вот так, что сегодня, то есть в 1917 году, ты увезешь якобы навсегда молодую жену в Дагестан, в его столицу Темир-Хан-Шуру, а завтра, смотришь, хорошо если опять Владикавказ, а то и Тифлис, и Баку, и Петровск, и Грозный, благо есть надежный дом Петра Хрисанфовича Семенова — ни белого, ни красного, а просто человека, и это самое трудное.
Зима 1918/19 года поражала неожиданными переменами. К тому же надвигался голод. Если бы не станичная родня — неизвестно, как жить. А тут еще 9 января у Нины родился сынок, слабенький, едва живой. И депутация горцев, пришедшая с поздравлениями, просила выбрать для сына Алибека имя, одно из двух — Шамиль или Хаджи-Мурат. К счастью, бедная мать, еще не успевшая поправиться, остановилась на Хаджи-Мурате (этого хоть не проклинала советская власть). Так у меня оказался старший брат. Однако времени радоваться нет.
Наступают белые части, Добрармия генерала Деникина и казаки, особенно ненавистные дагестанцам. На всякий случай Ниной заранее собраны переметные сумы (хурджины) для Алибека, кони уже наготове. В утренних сумерках верхом Алибек покидает город, мчится через Ингушетию (это же все рядом), переплывает Терек к селению Чми, чтобы избежать казачьих разъездов, и с помощью Сафара Дударова из старинной, родовитой семьи осетин Дударовых (их крепостная башня до сих пор стоит полуразрушенная), своего давнего друга[23], добирается по Военно-Грузинской дороге до Тифлиса.
Не буду пересказывать своими слабыми словами все то, что произошло не более чем через полчаса после исчезновения Алибека. Привожу рассказ моей мамы из ее «Воспоминаний», мною уже упомянутых раньше[24]:
