– Я по делам еду, – сказал он как можно серьезнее и достал папироску. – В город направляюсь, начальство вот везу. – И он снова повернулся назад, оглядываясь.
Только теперь подруги увидели на заднем сиденье спящих, привалившихся друг к другу Сарафанова и Потехина.
– Начальство, говоришь? Это когда же ты успел их так укачать?
– Да я и сам не знаю, минут десять, как выехали. Устали, должно быть. – Крулю, конечно, не следовало поддерживать этот разговор, но по старой укоренившейся привычке ему трудно было удержаться, чтобы не прокомментировать происходящее на свой, крулевский, манер.
– Устали, как не устать, – зашептал он, – вчерася веник мой березовый на нет исхлестали! Из парной голышом по сугробам скакали… – хихикнул он, густо дымя папироской.
По дороге подсело еще несколько попутчиков. Две женщины из соседнего села направлялись в Белый Яр, в коопторг, с корзинами, набитыми ломтями пахучего копченого сала и битыми утками. Одна из баб, высокая, худая, везла большущий бидон с медом. Ее хорошо знали в округе и звали Медовухой. Уже возле самой Покровки подобрали молодую женщину в песцах и с девочкой. Как только она села, в автобусе словно что-то изменилось, все как-то притихли, оробели, что ли. Даже веселый Круль забыл про свои папиросы, засунув в рот пахучую мандариновую кожуру.
Женщина привлекала к себе внимание, но, казалось, не замечала этого. Как нечто дикое, экзотическое, она резко выделялась на фоне простых деревенских лиц, этого теплого, распаренного царства промерзших людей с их нехитрыми разговорами. И Женя вспомнила вдруг себя, как и она, оказавшись первый раз в коротаевском автобусе, почувствовала на себе десятки острых, чужих взглядов и ту напряженную тишину, которая была вызвана ее появлением. Она была новенькой городской девочкой в вызывающе открытом шелковом платье, и весь ее облик казался тогда каким-то особенным, городским… Вот так было и в этот раз. Женя смотрела на женщину с нескрываемым любопытством, пытаясь понять, чем же она так отличается от них. Одеждой? Но ведь песцы есть у всех доярок в Коротаевке. Нет, не это. Она увидела маленькую узкую руку женщины с ухоженными розовыми ноготками и, тут же сняв варежку, посмотрела на свой маникюр. Все такое же.
Наталия, невольно следя за действиями подруги, как-то странно улыбаясь, шепнула:
– Посмотри ей в глаза.
И Женя поняла. Да, именно глаза, взгляд у женщины был совсем чужим, и не потому, что она видела ее в первый раз, нет! Она хотела, именно хотела быть чужой. В этом взгляде не было тепла и той природной обаятельности, свойственной людям добрым и общительным. Желанием обособиться, выделиться среди всех сквозило от этого холеного, отрешенного лица. Девочка в кроличьей шубке спокойно спала рядом с ней, и Женя вспомнила Валерку.
На заднем сиденье между тем настолько заразительно храпели ревизоры, что вскоре задремали все, кроме Жени и Круля.
Автобус взбирался в гору, и тут случилось такое, что заставило Женю привстать, и она расширенными от ужаса глазами уставилась на Круля. Автобус медленно скатывался вниз, но скользил не прямо или назад, а боком, словно лишенный колес. Он катился к глубокому каналу, и Круль, выплюнув оранжевую кожуру и встретившись глазами с Женей, приложил палец к губам, отчаянно выворачивая тугой, упрямый руль. Жилы у него на лбу вздулись и потемнели, а шапка-ушанка свалилась с головы. Женя поняла, что больше всего Круль сейчас боится паники. Она склонилась к стеклу: медленно, очень медленно и в то же время неуклонно автобус тащило к заснеженному каналу. И тут, чтобы хоть как-то спасти положение, Женька инстинктивно, изо всех сил, стала тянуться в противоположную сторону. Она нечаянно разбудила Наталию, которая, ничего не понимая, открыла глаза и потянулась, расправляя затекшие плечи. Как по цепочке, по автобусу прошло пробуждение: проснулась девочка в шубке и громко заплакала, потом ахнула, выглянув в окно, ее мать… Женщины-торговки испуганно закричали и ринулись со своих мест к выходу. Все это произошло в какие-то доли секунды. Автобус вдруг сильно накренился, и тут же раздался нечеловеческий, полный силы и власти голос Круля:
– А ну, стой!!!
Все замерли на своих местах.
– Сейчас открою дверь, – прохрипел Круль. Лицо его словно окаменело и покрылось капельками пота. – Выходить по одному и тихо, слышите вы, тихо…
Все смотрели на его ногу, упертую в тормозную педаль, от которой, возможно, теперь зависела их жизнь. Отпусти он ее – автобус покатится дальше. Выходили молча, почти не дыша. Первой протиснулась женщина в песцах. Схватив за руку испуганную, зареванную девочку, она прыгнула в снег, потом приняла ее. Настала очередь Наталии, но та обернулась и, внимательно посмотрев на Круля, кивнула в сторону так и не проснувшихся ревизоров.
– Разбуди этих…
Склон был крутой, снег лишь в нескольких местах припорошил лед, отчего люди карабкались медленно, отыскивая на серой ледяной поверхности остатки жесткой сухой лебеды, колючек. Наталия выбралась последней. Женя подошла к ней, и та, взяв ее за руку и не отрывая глаз от автобуса, сказала, крепко сжимая ей пальцы;
– Хочешь посмотреть на настоящих «белых» людей? Смотри, сейчас появятся.
Из-за автобуса показались перепуганные насмерть ревизоры. Они спешно и беспомощно размахивали руками, сердито оглядываясь на автобус. В автобусе теперь оставался один Круль. И он не собирался покидать свое место.
– Сгинет мужик. Как есть сгинет, – заскулила Медовуха. – Бабы, давайте позовем его, не то сорвется он вместе с автобусом!
– Не ори, дура, – подала голос женщина в песцах, – мы ж замерзнем здесь!
Все обернулись к говорящей, а она, нисколько не смутившись, процедила: «Сволочь пьяная…»
Наталия подошла к ней и посмотрела в глаза. Женя знала этот хлесткий и беспощадный взгляд. На женщину он не мог не подействовать, и, плюнув Наталии под ноги, она повернулась к ней спиной.
Вдруг автобус чихнул, вздрогнув, и тронулся с места. После нескольких неудачных попыток ему удалось наконец перевалить через крутизну, и он как-то неожиданно быстро выкатился на трассу. Пассажиры, радостно галдя, ринулись к нему. Дверцу открыл Круль, весь белый, как покойник. Трясущимися руками он достал папиросы и закурил.
– Пожалуйте, – просипел он и закашлялся.
Ехали медленно, часто останавливались. Все молчали. Недавно пережитый страх сделал людей как бы немыми. И тут Женя услышала сильный голос Наталии:
А мне залетка изменила,Пойду в речке утоплюсь!И кому какое дело,Куда брызги полетят…
Женя сразу все поняла и со слезами на глазах смотрела на раскрасневшуюся, сильную Наталию.
А у Нинухи в магазине увели велосипед.Машина дернулась, пошла,Шофера Виктором зовут… Ух!
Потом всем автобусом запели «Тонкую рябину». Не пели только городская женщина, ее дочка, которая сразу же уснула, и Круль. Сорок километров ехали три часа. При расставании, уже в Белом Яру, к Наталии подходили женщины и благодарили ее: «Спасибо, дочка, помогла…»
В половине шестого Женя и Наталия подошли к музыкальной школе. Крыльцо – заснежено, на двери – большой амбарный замок.
– Не нравится мне все это, – сказала Наталия.
Женя тем временем глядела по сторонам, вспоминая что-то.
– Здесь где-то сторож живет, пойдем спросим, ведь еще целых полчаса, – проговорила она со слабой надеждой в голосе.
Сторожа они нашли быстро.
– Забыли чего или планы какие привезли? – спросил он, отпирая замок. Наталия молчала, Женя озабоченно терла лоб. Вот уж чего-чего, а этого она никак не ожидала. «Забыли про нас? Поменяли дату?» – мелькнуло у нее в голове.
– По-моему, мы опоздали, – сказала Наталия. Сторож, сметавший по-хозяйски снег с крыльца, удивленно вскинул брови.
– Вчерась гуляли тут, шуму было! А вас что же, не пригласили?
Не получив ответа, он пожал плечами и принялся запирать школу.
– Девки молодые, учителя-то, а? Курят все! – хихикнул он. – Ко мне бегали ночью, дай, говорят, Яков Сергеевич, сигаретку… А я-то ведь не курю.
…Они сидели в «Блинной» и пили чай. Женя пудрила покрасневший нос. Было душно, над головами плыли жирные запахи и чад.
– Зато, как «белые» люди, в вечерних платьях… – Наталия высморкалась в платок, но слезы скрыть не удалось.
– Брось ты, Наталия, самое главное теперь – это благополучно до дома добраться. Хорошо, что мы здесь Круля застали. Гляди, он уже выходит из-за стола. Карл… Ну надо же – отчество забыла… Все Круль да Круль…
