В горле застрял противный комок.
«Как я ненавижу Ивара!» – едва не крикнул Всеслав.
Диоген вытащил из кошелька пятитысячную купюру. Бумажки эти с изображением императора Марка Аврелия назывались «аврельками». Но Всеслав всегда произносил уважительно «Марк Аврелий».
– Сегодня накануне сезона, по старинному обычаю, пир бесплатный в нашей таверне – в «Медведе», значит. Угощение отменное. – Диоген помахал купюрой в воздухе и усмехнулся. – В этом году бои особенно популярны. Впрочем, бойцы все – так себе… кроме, может быть, одного или двух. Прозвище у тебя будет Сенека, – сказал Диоген. – Нравится? Знаю, что нравится. Приходи сегодня. Я жду. – И он вновь взялся за вестник, разом потеряв к собеседнику интерес.
Всеслав понял, что попался в примитивную ловушку. И зачем он пошёл в гладиаторы? Тем более сейчас, когда на арене убивают. Хотел в Академию художеств, а угодил на арену. Глупо. Только теперь он заметил, что держит ладонь на рукояти меча, будто собирается с кем-то биться. Фыркнул, мотнул головой и разжал пальцы.
«Биться будешь завтра», – сказал сам себе.
Ему вдруг все показалось ненужным и нелепым: и жажда славы, и обиды, и мечта об академии, похожая на мечту об арене. Ему захотелось отказаться от всех мечтаний, от всех надежд, от всех желаний, наконец… Но сил, чтобы отказаться, не было.
III
Гай Аврелий не поехал в базилику, а из академии направился прямиком к себе домой. Настроение у него было мерзейшее. Сообщения из Рима не радовали, о происходящем в мире не хотелось думать. Да и в самой Северной Пальмире что-то назревало. Но вот что – этого Гай Аврелий пока не знал. Окружающие врали на каждом шагу и играли в свои тайные игры.
Сквозь дождь смотрелось на мир, как сквозь мутноватое стекло. Дальнее становилось близким, близкое – незнакомым. Весь мир был не отмыт, а вымочен, измотан непрерывной капелью. Деревья облетели до времени, и в мире остались две краски – белила да виноградная чёрная. И тот, кто создал этот мир, лучший живописец на свете, пользовался ими виртуозно – серое прикидывалось то жёлтым, то бурым, то претендовало на голубой, но стоило всмотреться, как оставался только чёрный и все его оттенки, полученные в разбеле. Гранитные фундаменты, для которых летом подошла бы сиена жжёная, теперь сделались равнодушно-серыми. На причудливых завитках кованых решёток прозрачными виноградинами висели дождевые капли.
Выбираясь из машины, префект поддёрнул тогу. Но слишком поздно: край успел искупаться в луже на мостовой. Слабый пальмирский грунт постоянно проседает, и как ни старайся мостить дорогу, где-нибудь непременно образуется лужа. Гай Аврелий брезгливо тряхнул рукой, край тоги вновь провис, и мокрая ткань волочилась по мозаичному полу, пока префект поднимался по лестнице мимо мраморных львов. Гай Аврелий подумал о горячей ванне и ускорил шаги. Войдя в атрий, он тут же бросил мокрую тогу на руки подоспевшему слуге и спросил,готова ли ванна.
– Ванна готова, но… – Секст запнулся, что с ним бывало редко.
Префект нахмурился и посмотрел на старика с удивлением.
– Тебя в большом таблине ждут два посетителя, – пояснил Секст.
Это было прямым нарушением заведённого порядка – посетителей Гай Аврелий принимал лишь в своей базилике. И Секст никогда прежде не решался ослушаться хозяина. Видимо, были у Секста какие-то особые причины. Гай Аврелий вспомнил о корректоре из Рима, которого Бенит отправил срочно ввести новые порядки в далёкой колонии. Префекту сделалось так тошно, будто он опять нарядился в мокрую, липнущую к телу тогу. Он даже засомневался – не принять ли сначала ванну, заставив человека Бенита потомиться в таблине, но передумал – вся прелесть купания будет отравлена мыслью о предстоящей встрече. Лучше поскорее закончить неприятное дело, выпроводить гостей, и уж тогда искупаться и пообедать. Для себя он решил ни под каким видом не приглашать этих проходимцев к столу.
«О, времена!» – хотелось ему воскликнуть, как Цицерону. И почему в Риме терпят этого Бенита? Ещё весной ожидал Гай Аврелий, да и многие ожидали, что Бенит слетит с курульного кресла. Но ожидаемое не сбылось, Бенит усидел, будто прирос намертво. Неужели он так и будет диктаторствовать год за годом, десятилетие за десятилетием? Ужасно. Вдруг представилось Гаю Аврелию, что нормальной жизни на своём веку он уже не дождётся. И такая тоска взяла его… Хоть бери кинжал и вены режь, лёжа в тёплой ванне. Вода сразу сделается алой… Ну вот, теперь и мысль о горячей ванне отравлена. Гай Аврелий тяжело вздохнул и направился в большой таблин.
Гости сидели в креслах, ожидая. Один у окна, другой – возле стола, развалившись в непринуждённой позе. Рожа у этого второго была самая что ни на есть наглая – такие физиономии часто встречаются среди прихвостней Бенита.
– Квинт Приск, – сказал обладатель наглой физиономии, поднимаясь навстречу префекту.
И ничего не добавил. Просто Квинт Приск, как будто Гай Аврелий должен знать, кто такой Квинт Приск. Префект задумался, пытаясь припомнить, не мелькало ли это имя на страницах «Акты диурны», и ему почудилось, что да, мелькало, вот только он не мог представить, когда. И главное, в связи с чем.
Так ничего и не вспомнив, Гай Аврелий повернулся ко второму посетителю, решив, что тот может как-то прояснить ситуацию. На госте была тёмная тупика, брюки и башмаки с высокими голенищами, со шнуровкой. Шею незнакомец обмотал пёстрым платком. Наверняка простыл, как только прибыл в Северную Пальмиру. Здесь постоянно половина горожан чихает и кашляет. И, будто в подтверждение префектовых мыслей, гость чихнул.
– Да благословит тебя Юпитер, – автоматически сказал префект.
– Хорошо бы он нас всех благословил, – тут же сострил Квинт Приск.
А его приятель поднялся и произнёс странным металлическим голосом:
– Гай Элий Перегрин.
Аврелий растерянно заморгал, вглядываясь в лицо Перегрина. Странное имя. Клиент бывшего Цезаря? Префект едва не ляпнул это вслух. Но вовремя прикусил язык. Догадка была почти безумной. И все же… Перед ним был человек неопределённого возраста, почти совсем седой, с измождённым лицом. Посетителю могло быть и тридцать, и пятьдесят – резкие складки возле носа и рта, морщины на лбу, глубоко запавшие глаза, кожа от природы бледная, но сожжённая загаром. И все же сквозь все морщины, загар и седину, как сквозь наскоро сработанную маску, проглядывало знакомое лицо.
«Неужели в самом деле он?» – Гай Аврелий судорожно сглотнул, потому что на месте желудка образовалась противная пустота.
Неужели… Как быть? Назвать гостя самозванцем или признать, или… Как только Бенит узнает… никому не говорить… спрятать… подготовиться… выяснить точно… Нехороший момент, неудачный. А Бенит наверняка узнает. Не надо, не надо было приезжать сюда Элию.
Все эти мысли почти одновременно пронеслись в голове префекта.
– А я слышал, ты уехал в Альбион, – сказал Гай Аврелий, кашлянув. Зря сказал. Гость непременно истолкует его слова как вежливое предложение убраться. Префекту хотелось, чтобы Элий убрался. Хотелось, да… но при этом он понимал, что должен попросить бывшего Цезаря остаться.
– Был там, но очень недолго, – отвечал гость своим странным голосом. – Но хочу поселиться здесь. И прошу на то согласия твоего, префект.
– Голос сильно изменился, – сказал Гай Аврелий.
Префект должен был проявить недоверие. Если человек, считавшийся так долго умершим, явился к тебе в дом и заявляет, что он – отец малолетнего императора Постума, префект Северной Пальмиры совсем не обязан в это верить. Вместо ответа Элий развязал платок, так что стал виден безобразный шрам на шее. Гай Аврелий кашлянул, зачем-то кивнул и сел за свой стол. И опять не знал, что сказать. Сидел, играл золотым стилом и теребил лист белой плотной бумаги. В теплом уютном таблине вдруг сделалось ему зябко, и он передёрнул плечами.
– Рад, что ты решил прибыть именно в Северную Пальмиру, – выдавил префект через силу. – Ты и…
– Квинт Приск – мой друг, он освободил меня из плена, – сказал бывший Цезарь, будто и не заметил, что префект забыл имя.
– Я так и думал, что он твой друг, – кивнул Гай Аврелий, – судя по тому, как он себя ведёт. У вас есть где остановиться?
– Есть, – сухо отвечал Элий.
– Ты понимаешь, что Бенит не будет в восторге от твоего пребывания в Северной Пальмире? – спросил Гай Аврелий.
– Как это не будет в восторге?! – хихикнул Квинт. – Да он просто сойдёт с ума от радости.
– Если я буду жить в Северной Пальмире, мы должны выработать тактику поведения по отношению к Бениту, – сказал Элий.
Гай Аврелий отшвырнул стило. Ему не понравилось это «мы». Оно означало, что префект уже зачислен в союзники Элия и автоматически сделался заклятым врагом диктатора Бенита. С наскока такие вопросы не решают. Надо подготовить почву, отыскать нужных людей, и тогда… Но это же шанс! Несколько минут назад префект с госкою думал, что всю жизнь придётся подчиняться подонку Бениту. И вдруг оказалось, что выбор есть. Или нет никакого выбора? То есть Бенит выбирал, толстосумы в Новгороде судили-рядили, Элий тоже что-то для себя решал, ну а он, Гай Аврелий, подчинится тому, кто окажется сильнее…
