его так и звали. Писатель. Не знаю уж, почему его так уважали. Но ему поставили памятник потом, после войны. Помнишь?
– Ааа… – Пятых действительно стал вспоминать, что был такой памятник и он даже пару раз туда ходил с девчонками по молодости, еще до свадьбы. А после свадьбы что уж ходить. – Припоминаю.
– Ну вот. Так я сегодня видел. Ребята его наши… повалили. Сломали совсем. За что вот, не пойму. Мешал он им что ли… да я слышал многие сейчас ломают.
Пятых снова попытался почесать свои извилины и снова протянул:
– Ну да … Жалко, конечно.
Было очень спокойно. Над лесом на другом берегу слышались вечерние голоса птиц. Они не пели. Они тихо провожали воздух, уходящий туда, где должен был наступить новый день.
Пятых выглядел неумело и немного потерянно. Он спросил будто этим вопрос хотел извиниться за свою толстолобость:
– Ну… а тебе то… всё-таки… Какое дело?
Ванчик посмотрел на него, удивившись, но как-то просто, вроде как сам потерявшись от такого неожиданного вопроса, его самого поставившего в тупик. Потом снова отвернувшись к озеру и без укора ответил:
– Да нет, никакого.
На несколько минут снова восстановилась предвечерняя тишина. От долгого дождливого дня уходили его последние тучи. Фиолетовый отблеск оттенял то место, куда должно было уйти светило, которое за этот день так и не соизволило появиться.
– Ну, давай тогда. Пошёл я. Не заворачивайся здесь.
Пятых встал и его тяжелые от долгого сидения шаги понемногу начали отдаляться по скрипящим доскам причала.
Ванчик сидел глядя на неподвижную гладь вечернего озера. Легкий ветер колыхал пушистые головки камыша. От зеленоватой прозрачной воды исходил приятный запах весенней свежести. Плавуны легко скользили по зеркалу воды. Кваканье, спокойная перекличка птиц и редкие всплески рыб наполняли тишину объемом.
– Какое дело, – снова произнёс Ванчик.
Тяжелый камень звучно бултыхнулся в воду. Звон от падения прошелся по сухому переплету обожженной травы.
– Какое…
Ванчик не знал, почему вид разрушенного памятника и разбросанных тут и там камней гранита так поразил его сегодня. Он был огорчен. Да, пожалуй, именно это слово больше всего подходило к тому, что испытывал Ванчик – огорчен. Он не любил сломанных вещей и не любил беспорядка. Не любил, когда во вроде красивую вещь вносили дисгармонию. А памятник – это всегда красиво, это всегда что-то значит. А теперь его нет. Но теперь в душе Ванчика зарождалось что-то другое, чего он еще не понимал. Неловкий вопрос Пятыха, брошенный как этот толстый и неуклюжий камень, и который поначалу, казалось, не произвел на Ванчика никакого впечатления, вдруг тяжелым булыжником упал на безмятежное дно, подняв облако темного грязного ила.
– Какое дело?
Алеша Сокол.
22.03.2020
