— Просто они видят, что ты не похож на других, — объяснял спутник. — По-другому одет, держишься, ходишь — вот они и относятся к тебе иначе.
Великан кивнул и отогнал мух. Мухи норовили подлететь поближе к слезящимся глазам. Иногда они усаживались на глаза младенцев в колыбелях, запутывались в ресницах, били крыльями, как беспокойные движущиеся соринки.
Великан полагал, что он и вправду не похож на здешних жителей. Он знал, что у животных на чужака — козла среди овец, ястреба среди кур, льва в волчьей стае — нападают и прогоняют прочь. Такие вещи, несомненно, относились к тайнам бытия, к тем жестоким правилам или законам, без которых жизнь никогда бы не возникла из доисторических коллоидов.
— Неотесанный мужлан! — кричал оборванец.
— Смотри, что за одежда! — указывал другой.
Так враждебно могли бы относиться к чужаку звери.
— Олух!
— Кто твой портной, дурень? — приставал третий.
Его одежда, грубая подпоясанная туника из шкур и штаны, и вправду не была городской, она скорее подходила для лесов, защищая от ветра, холода и колючего кустарника; ее темные цвета, напоминающие тени, позволяли подобраться незамеченным даже к косуле, этому прелестному пугливому лесному животному. Туника была сшита из шкур лесных львов. Они иногда доходили до самых полей, а зимой наглели и приближались к частоколу. Великан сам убивал этих хищников ударами копья. Он выходил на охоту в одиночку, и это никого не удивляло, никому не казалось странным. В самом деле, во многих племенах юноша считался ребенком, пока не доказывал свою ловкость и смелость, пока не демонстрировал свое достоинство и доблесть перед опытными воинами и охотниками племени. Один из способов проявить себя — убить хищного зверя или опасного врага. Бывало, что юноша приходил в хижину воина просить руки его дочери, и если он нравился отцу, тот говорил: «Слышу львиный рык в лесу». Тогда гордый и радостный юноша покидал хижину. Он не возвращался до тех пор, пока не добывал шкуру льва. Ремнями из этой шкуры связывали запястья невесты во время брачной церемонии. Брак понимался как обращение женщины в своеобразное рабство; все обряды преследовали одну цель — дать женщине понять, что она должна относиться к мужу как к завоевателю, покорно угождать ему. Поскольку женщина все же оставалась свободной, ей связывали руки впереди — чтобы выразить к ней уважение, подчеркнуть ее положение, так как за спиной руки связывали только рабыням. Заключительные действия брака совершались на той же шкуре. Церемония со множеством вариаций, разнообразных испытаний и проверок, совершалась и у вольфангов, и у подобных им племен.
— Мужлан! — вопил оборванец, рысью спеша рядом с великаном.
— Не обращай внимания, — сказал Юлиан.
На шее великана висело примитивное ожерелье из клыков убитых им львов. Но под его копьем погибло гораздо больше хищников.
— Дурень, невежа!
— Но они ведут себя так не только потому, что ты не похож на других, — продолжал объяснять спутник великана. — Они боятся тебя, потому что слышали о волнениях близ границ, о захвате имперских баз, о вторжениях — обо всем том, что с таким упорством отвергают власти.
— Я не из тех мест, — ответил великан.
— Я предлагал тебе шелковую одежду или мундир стражника, — напомнил спутник.
— Жарко, — откликнулся великан. Он потянул шнуровку на вороте туники, обнажая могучую грудь.
— Во дворце подадут шербет и мороженое, — пообещал спутник.
— Я неудобно чувствую себя без оружия, — поморщился великан.
— Во внутренней части города оружие могут носить только те, у кого есть разрешение властей, — объяснил его спутник. — К тому же разве нож защитит от заряда винтовки?
— Нет, — задумчиво ответил великан. Он знал, что у таких людей, как он, есть мощное оружие.
Империи приходилось с этим считаться. Прошлое великана оставалось туманным. Хотя он вырос в деревне близ фестанга, он знал, что родом не из деревни, что его привезли туда ребенком. О своем происхождении не знал ни сам великан, ни его спутник. Однако сразу бросалось в глаза, что тело великана не деформировано тяжелым крестьянским трудом, и это было странно. В нем не чувствовалось грубости, массивности тех людей, которые из поколения в поколение росли согласно жизни и потребностям земли. В то время, как тела крестьян можно было уподобить в воображении камням или кривым стволам деревьев, терпеливых и изрезанных непогодой, тело великана вызывало в мыслях образ зверя — дикого, свирепого, громадного, но гибкого и проворного, настороженного и ловкого. Он умел двигаться плавно и стремительно, как викот. Подобно этому его мышление существенно отличалось от мышления типичных жителей деревни. Его ум был деятельным и изворотливым, сложным и тонким. Великан ни в коей мере не был ни терпеливым, ни покорным или смирным. Такой разум стремится узнать, куда ведут дороги, он не удовлетворяется знанием ближайших окрестностей. И эмоциональный облик великана имел мало общего с крестьянским — он был волевым, раздражительным, упорным. Он не любил подолгу ждать, он быстро раздражался и в своей злобе становился действительно опасным. И наконец, самое странное для человека, выросшего в деревне, — он умел обращаться с оружием, владеть им так естественно, как лев владеет клыками, леопард когтями, ястреб — клювом и крыльями. Это умение казалось у великана проявлением инстинкта, зова крови, а не результатом тренировок. Оно будто досталось ему в наследство — страшный талант быстрых, проворных, опасных зверей, удачливых в погонях, в войнах и охотах, выживающих, чтобы владеть и править, и умножаться, передавая таким образом случайно и бездумно в минутном удовольствии столь значительные и опасные генетические данные последующим поколениям. Каким образом утка умеет плавать, птица — летать, а некоторые мужчины умеют захватить руку, отразить нападение или немедленно, точно, без малейшего колебания нанести удар? Во всяком случае, великан вряд ли происходил из крестьянского рода — в нем, видимо, текла более жаркая и нетерпеливая кровь.
— Скоро кончится улица, за ней будет площадь, — сказал спутник великана.
К группе, состоящей из великана, его спутника, начальника стражи и нескольких стражников, приближались две женщины — белокурая и смуглая, ухоженные, хорошо одетые, в золоченых сандалиях.
— Эй, красавчики! — позвала блондинка.
— Не хотите ли взять нас с собой? — зазывно добавила вторая.
Блондинка слегка приподняла юбку — так, что в ее разрезе мелькнуло полное белое бедро.
— Рабыни? — спросил великан у своего спутника.
