Муж одной из теткиных подруг, который видел тетку впервые в жизни, толкал речь. Тетка плакала, ее подруга тоже. Публика рукоплескала. Пробравшись на свое место за столом, Ксения взяла рюмку с чем-то газированным и шепнула Игорю:
– По-моему, нам пора.
Он обеспокоенно глянул на нее:
– Тебе нехорошо?
– Да, что-то мутит. Наверное, от шампанского. А у тебя тут что? Сок? Давай поменяемся.
Игорь проворчал что-то насчет того, что он за рулем, нашел чистый стакан и плеснул Ксении яблочного сока.
Ник восседал рядом с Илоной (при Илоне), выпивал, закусывал, отвечал, когда к нему обращались, сдержанно посмеивался над шутками соседей. Пользуясь тем, что Илона утратила первоначальную бдительность, Мятый Пиджак начал подливать ему водочки, которая пришлась как нельзя более кстати, судя по выражению его лица. На Ксению он больше ни разу не взглянул.
Они отчалили первыми, как и подобает особам королевских кровей. Уважили именинницу, отметились, а дальше пусть народ гуляет в свое удовольствие. Вовремя уйти – это целое искусство. И госпожа Бельская владела им в совершенстве. Вера и еще несколько человек вышли их проводить. Ксения осталась за столом.
– А за мягкой мебелью моталась аж в Италию, – бубнила Лариса, словно их разговор ни на минуту не прерывался. – С ним, само собой. Без него представляю, что бы она там купила… Ты видела, как она одевается? Полное отсутствие вкуса. Как разбогатевшая челночница. Денег куры не клюют, а в голове… Единственное, что есть, – этакая хватка рыночной торговки. Но, сама понимаешь, для того, чтобы иметь право называться бизнес-леди, этого маловато. И дома у нее все в том же духе – сплошной имперский стиль…
Слушая ее, Ксения подумала, что бедная Илона, судя по всему, не так любима коллективом, как в своей гордыне воображает.
– А в прошлом году в день своего рождения она, знаешь, в чем на работу приперлась? В костюме из золотой парчи. Круто, да? Нет, покрой самый обыкновенный: юбка, жакет. Но цвет!.. Сказала, что костюмчик от Гуччи. Лучше бы прикупила что-нибудь на Черкизовском рынке.
Остальное было уже довольно утомительно. Ксения с трудом дождалась подходящего момента, чтобы объявить Вере о своем недомогании и под этим предлогом свалить по-тихому домой. Выходя из подъезда, она полезла в карман за перчатками и, к своему несказанному изумлению, обнаружила там, помимо перчаток, какой-то небольшой и явно посторонний предмет. Прямоугольный, плоский, гладкий. На ощупь она идентифицировала его как трубку мобильного телефона. Но ее трубка лежала на своем обычном месте, в сумочке. Откуда же эта? Кто-то перепутал дубленку? Попал по ошибке в чужой карман? Так, может, еще не поздно вернуться… Но трубка покоилась на самом дне кармана, под перчатками. Озадаченная, она чуть было не поделилась своим открытием с Игорем, но вовремя прикусила язык.
На пороге ее квартиры Игорь, естественно, начал напрашиваться на чашечку чая, но Ксения, сославшись на отвратительное самочувствие, ласково поцеловала его в щеку и выставила за дверь. Поскольку она никогда не боролась за репутацию покладистой девушки, это было в порядке вещей.
Оставшись одна, она первым делом извлекла из кармана НЕЧТО, при ближайшем рассмотрении действительно оказавшееся трубкой (довольно дорогой, между прочим), и внимательно обследовала, пытаясь понять, кому же она принадлежит. Трубку не засунули в ее карман по ошибке, трубку ей подбросили, и это мог быть только Ник. Но подобное предположение нуждается в доказательстве. Она решила начать с просмотра записной книжки. Ничего себе! Масса номеров и ни одного имени. Ни имен, ни инициалов – ничего. Как у секретного агента, работающего под прикрытием.
Ксения положила трубку на кухонный стол, прошла в комнату и начала раздеваться. Очень медленно: юбка, кофта, колготки, белье… Вид бордовых кружевных трусиков со следами преступного соития спровоцировал истерический припадок, которого она никак от себя не ожидала.
– Какая же я дура! Какая офигенная дура!
Раздетая, растрепанная Ксения металась по комнате, рвала на себе волосы, словом, и впрямь вела себя как последняя дура. Озадаченная ее завываниями, из кухни пришла Матильда, села в дверях и уставилась широко раскрытыми оранжевыми глазами. Встретив ее взгляд, Ксения вспомнила, что еще не выдала ей «вечернего мыша» – непростительный эгоизм! – накинула рубашку и побрела к холодильнику.
«Вечерний мышь» – так же, впрочем, как и «мышь утренний» – представлял собой мелко порубленный кусок антрекота, тщательно перемешанный с чайной ложкой «Фрискеса» и для пользы дела еще присыпанный сверху овсяными хлопьями «Экстра». Когда Матильда была еще неуклюжим, непутевым четырехмесячным зверенышем, словно сошедшим с лубочной картинки – круглые глаза цвета спелого апельсина, морда поперек себя шире, – Ксения ежедневно проворачивала через мясорубку говяжью вырезку, отварную морковь, картошку, зеленую фасоль и готовила для нее фрикадельки. Все знакомые просто дурели, а ей это было в радость. Тем более что Матильда, слава богу, никогда не страдала отсутствием аппетита. Создавая свой кулинарный шедевр, рекомендованный заводчиком и ветеринаром клуба, Ксения точно знала: продукт не пропадет.
В ожидании кормежки Матильда, как всегда, на некоторое время утрачивает свое знаменитое самообладание. Ее пронзительное «мр-р-ря!» служит Ксении дополнительным укором: сама наелась до отвала…
– Да не ори же так, бога ради, Матильда! Иди сюда… иди, моя девочка…
Присев на корточки, Ксения поглаживает крутой мохнатый бок, в то время как Матильда с утробным урчанием поглощает добычу. Ну да. Как смогла, так и добыла. Главным образом благодаря личному обаянию.
Но что же теперь делать? Как жить дальше?
Ксения чувствовала себя как узник, приговоренный к пожизненному заточению в сыром и мрачном склепе какого-нибудь средневекового монастыря. Склепом стала вся ее до недавнего времени вполне благополучная, размеренная жизнь.
Стоило закрыть глаза, и она снова видела себя предающейся пороку в чистенькой, опрятной, выложенной розовым кафелем теткиной ванной. Вот она – образованная, в меру раскрепощенная современная девушка – стоит, вцепившись в раковину, тупо глядя в сливное отверстие, в то время как пальцы насильника яростно тискают ее ягодицы. Наверняка останутся синяки. Разглядывая их перед зеркалом (завтра, не сегодня), она, вполне возможно, почувствует себя униженной, использованной, оскверненной (похмельный синдром плюс мещанские предрассудки), но сейчас она расценивает происходящее как исполнение своих самых заветных желаний. Быть может, предосудительных, но это как посмотреть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
