Она слушала меня внимательно, словно каждое произнесенное мною слово было взято из инструкции по работе с хрупким прибором.
Мне нравились ее голубовато-сиреневые глаза, рот с полными губами, сжатыми от волнения. Мне нравились ее седые волосы. Меня трогала затаенная грусть, проступившая на этом еще молодом лице.
— Ну вот, — пробормотал я в заключение. — Видите, как все банально? Она снисходительно улыбнулась.
— Но не у всех же людей может быть жизнь, как у Марко Поло! Моя еще более проста: мои родители, как и ваши, умерли молодыми, и меня воспитала тетка. В восемнадцать лет я вышла замуж, чтобы сбежать из дома, так как больше не могла выносить ее ужасного характера. Но у моего мужа он оказался еще отвратительнее, и через два года после рождения сына мы развелись.
Сын! Я, который испытывал священный ужас перед детьми, я, который решил жениться на зрелой женщине только потому, чтобы их не иметь, после этих слов чувствовал себя так, словно на меня вылили ушат холодной воды!
Она заметила мое разочарование. И разве можно было его не заметить?! Я не способен скрывать свои чувства.
— Задумались? — негромко произнесла она тоном, в который хотела вложить иронию, но который выдавал сильнейшее разочарование.
— Извините, но у меня совершенно не развиты отцовские чувства.
— Моему сыну двадцать три года.
— Сколько?!
— Он родился через год после свадьбы. Считайте: восемнадцать плюс один — девятнадцать. Девятнадцать плюс двадцать три — сорок два.
Это ничего не меняло.
«Итак, малыш Поль, — сказал я себе, — в тридцать шесть лет ты, конечно же, не женишься на женщине, которая в ближайшее время может стать бабушкой».
Это было смешно и — тут она была права — необычно.
— Мне кажется, вы зря совершили эту поездку, сказала она. — Вам нужно посмотреть хорошую пьесу в театре сегодня вечером, чтобы ваше пребывание в Париже не оказалось совсем бесполезным.
Я пожал плечами. Конечно, можно было бы изобразить галантность, заявить, что все это не имеет значения и удрать на цыпочках, но это было не в моем стиле.
— Вполне естественно, — заявил я, — что я не предусмотрел такую возможность. Мне нужно подумать…
— Да-да, подумайте…
Она казалась уязвленной и даже немного возмущенной. Не из-за моей защитной реакции — ее она понимала, — а из-за того, что я совершил большую бестактность, сказав: «Я подумаю», так мое решение составляло лишь пятьдесят процентов в этом матримониальном деле.
Я попытался исправить свою оплошность.
— Над тем, что касается меня, — добавил я, — так как, естественно, ничто не позволяет мне надеяться, что вы согласитесь выйти за меня замуж и заточить себя в таком безлюдном месте, как Солонь.
Она не ответила. Молчание подавляло нас, однако оно было необходимо как мне, так и ей. Посетителей внутри кафе было мало. Клиенты завладели террасой, чтобы воспользоваться великолепным солнцем.
— Он женат?
Я сам удивился, услышав, что говорю. Мои мысли ускользали от меня.
— Нет… Он занимается в Художественной школе.
— А…
Я боялся показаться еще более черствым, формулируя второй вопрос, однако эта женщина была не только умной, но и догадливой.
— Да, — вздохнула она, — он живет со мной. Именно потому, что я вскоре могу стать свекровью, мне и хочется исчезнуть. Я не отношусь к женщинам типа почтенных бабушек, привязывающихся… — Она поднесла бокал к губам и осторожно отпила, как это делают женщины, которые не хотят испортить губную помаду. Однако у нее ее не было.
— Ну ладно, — сказала она, отставляя свой напиток, — я думаю, что должна сейчас сказать вам до свидания… В принципе, я не сожалею о нашей встрече. Хотим мы того или нет, но это было небольшое приключение, а женщина всегда ценит приключение, даже неудачное.
Она поднялась. Я же оставался сидеть как дурак, глядя на нее глазами экзотической рыбы.
— Эй, — закричал я, — подождите немного…
Она замерла возле стола; Костюмная юбка облегала круглые бедра, безупречную фигуру. Она была скорее высокой. Я быстро поднялся, зная, что если она уйдет, то я никогда ее не увижу, и, хотите верьте, хотите нет, но эта мысль показалась мне невыносимой. Я думал о ней почти неделю, будучи знаком с ней лишь по элегантному почерку, и вот теперь…
Теперь она была тут, странная и красивая, спокойная и пылкая, внушающая доверие и одновременно волнующая. Несмотря на ее седые волосы, взрослого сына, темный костюм, это была женщина… Парадоксальная женщина с достоинствами и недостатками, женщина, предназначенная, чтобы успокаивать, волновать:..
Я спрашивал себя, что бы мог испытать, если бы взял ее в свои руки. Ее тело имело формы, жар, который я хотел узнать.
— Не уходите!
— Но…
— Садитесь!
Она села, ожидая, что будет дальше. Мне нужно было что-то сказать, взять инициативу в свои руки.
— А знаете… Давайте сегодня вечером поужинаем вместе.., вместе с НИМ. Я думаю, нам нужно познакомиться.
— Как вам угодно.
— Вы ему сказали, что…
— Я сказала, что получила письмо от старого друга, который когда-то уехал в колонии.
Что ж, она подготовила почву. Я избавил ее от дальнейших расспросов.
— Выйдем…
— И куда пойдем?
— Не знаю, впрочем… Мы еще ни разу не шли рядом по улице…
— Вы правы, — согласилась она. — Это серьезно два шага, это тяжелее сделать.., чем что-либо другое.
Я оплатил счета, и мы вышли на бульвар Сен Жермен. Давно я тут не прогуливался. Последний раз, когда я был на этом перекрестке, здесь было меньше негров, не так оживленно, меньше машин. Шумная толпа немного пугала меня. Мне казалось невероятным, что вечерние газеты не сообщают о катастрофах в такой сутолоке.
Мы прошли сотню метров по направлению к Сен-Мишель.
— Все идет не так уж плохо, — заявила она. Я остановился.
— Как ваше имя?
— Официально меня зовут Анна-Мария, а для друзей — просто Мина.
Это «для друзей» мне понравилось. Кажется, я становился ревнив. Мина! Это могло показаться смешным, но я находил, что такое имя ей очень подходит.
Глава 4
Сына звали Доминик, и он тоже не соответствовал моему представлению о нем. Он не был похож на свою мать. Это был высокий широкоплечий парень со спутанными вьющимися волосами, веселыми темными глазами и довольно суровым лицом.
На нем были не клетчатая рубашка, не бархатные брюки, не куртка из искусственной замши, как традиционно одеваются художники, а пиджак из верблюжьей шерсти. Он выглядел очень современно, немного дефинистом, но это было даже симпатично. Я опасался, что увижу ужасного ребенка, и был приятно удивлен, обнаружив человека непосредственного и очень хорошо владеющего собой.
Мина представила нас, и мы посмотрели друг на друга с некоторым недоверием, словно два боксера, которые еще никогда не встречались.
Я протянул ему руку.
— Очень рад, — произнес я.
Он тоже внимательно меня рассматривал.
— Значит, вы друг мамы? Она много говорила о вас в последнее время.
Мина покраснела и отвела взгляд. Наверное, это было глупо, но я был счастлив, что она много говорила обо мне, не будучи со мной знакома.
— Итак, вы вернулись из Африки?
— Да.
— Стоит рискнуть?
— Смотря кому.
— Художнику?
— О нет: слишком много ярких красок… И все это — творение Бога, понимаете? По сравнению с ним Ван Гог писал туманы.
Он рассмеялся.
— Вы любите живопись?
— Смотря какую… Нужно, чтобы она мне нравилась. Не все хорошие картины производят на меня неизгладимое впечатление.
— Я покажу вам свои.
— Буду рад.
Мы пошли ужинать в большой ресторан на Елисейских полях. Разговор поддерживал Доминик. Я ограничивался только репликами ему в ответ, а его мать слушала нас. Они сидели рядом друг с другом и казались скорее братом и сестрой, чем сыном и матерью.
Он, естественно, говорил о живописи, но не изображал из себя великого знатока. Иногда я терял нить разговора, думая о сложившейся ситуации. Вот уж действительно жизнь преподносит удивительные сюрпризы. Я сидел в этом ресторане с женщиной, которую еще не знал утром, и парнем, рассказывающим мне о влиянии брака на современную школу. Но самое необычное заключалось в том, что я серьезно думал жениться на этой женщине и стать отчимом этого взрослого блондина.
Я был выведен из задумчивости тишиной, установившейся за столом. Доминик, улыбаясь, смотрел на меня.
— Вы думаете о чем-то другом? — укоризненно заметил он.
— Да, извините меня. Я…
— Вы?
Я посмотрел на женщину с седыми волосами. Ее сиреневые глаза, спрятанные за сверкающими очками, следили за мной.
— Хочу, чтобы вы об этом узнали сейчас, Доминик. Я собираюсь жениться на вашей матери, если, конечно, она согласится.
Он перестал улыбаться. Какое-то мгновение сидел неподвижно, затем повернул голову к Мине.
