— Одно мгновение, эрте, всего одно мгновение! — Купец скрылся за дверью, ведущей на жилую половину дома.
Не держит деньги на виду? Разумно. А в лабиринте клетушек и самый умелый вор не сразу отыщет купеческую казну. Что ж, ждём.
— Хороший товар… — Атьен сцепил пальцы замком, не сводя глаз с мерцающего меха.
Польстился на шкурку? Или осторожность всё же перевесит? Нет примет лишь у монет, как говаривал наставник, обучающий меня и ещё сотню юношей искусству сопровождения. Но тогда Лосу не позавидуешь, ведь стоимость останков убиенной лисы будет добавлена к общей сумме, позволяющей избежать заслуженного наказания.
А мех и впрямь хорош. Как бы он смотрелся на нежных женских плечах… Уж всяко получше, чем на лакированном полу.
На…
Полу?
Белое пятно стало заметным, лишь когда до него добрался круг света от ближайшей лампы. А вернее, когда добралось само пятно, потому что оно… Двигалось.
В следующее мгновение у пятна обнаружились тёмные бусины глаз, пуговка носа и крохотная тёмно-розовая пасть, раскрывшаяся в весёлом звонком тявканье. Лиса. Совсем махонькая, можно сказать, щенок. Такая же молоденькая, как и её хозяйка, вбежавшая в комнату.
— Пушистик, вот ты где! А я уже думала, что на улицу сбежал.
Незваной пришелице было лет шесть или семь на вид, а нарядная одежда и белокурые косы, двумя баранками уложенные вокруг висков, говорили о том, что наше уединение нарушила отнюдь не служанка. Должно быть, младшая дочь, к счастью, ничем внешне не напоминающая отца, давно сменившего кровь на льстивое масло. Беззаботная и бесстрашная. Или, быть может, просто успевшая привыкнуть к чужим людям в доме, потому что, увидев незнакомцев, не поспешила прочь, а, взяв лисёнка на руки, счастливо улыбнулась:
— Доброго дня!
— Доброго дня, красавица! — Атьен вдруг решительно отодвинул мех в сторону, спешно поднялся на ноги и приблизился к девочке. — А что это у тебя за зверёк?
— Папа привёз. Он совсем ручной!
Отец-то? Разумеется, если балует свою дочь подарками.
— И давно привёз?
— Дня два как. Обоз пришёл, а с ним и Пушистик приехал.
— Славный зверёк, славный… — задумчиво произнёс мой Ведущий и поднял руку, видимо намереваясь почесать лисёнка за настороженно поднятым ухом, но пальцы вдруг остановили движение в нескольких дюймах от серебристого меха.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
А дальше? Что-то комком забило горло, заставляя время вокруг и внутри споткнуться. Привычный ход событий нарушился, и мы вступаем на другую дорогу?
Да.
Совсем скоро.
Прямо сейчас.
— Я уже здесь, эрте! — возвестил купец, появляясь на пороге, и его лицо, ещё мгновение назад сияющее надеждой на скорое избавление от общества сереброзвенника, застыло безжизненной маской, едва Лос увидел посреди комнаты девочку, сжимающую в объятиях не давно убиенного и ошкуренного, а вполне живого зверя.
— Здесь и останетесь. Надеюсь.
— Я… эрте…
— Гроза на дворе. Рановато ещё для гроз, а что поделать…
Он продолжал говорить, но я всё равно не слышал ничего, кроме самого первого слова. Потому что после него ничего уже не существовало. Ни для меня, ни для остальных.
«Гроза». Приказ к действию, которое мне давным-давно не доводилось выполнять, но которое я не мог исполнить иначе, кроме как исправно.
Ещё не отзвучало протяжное «…за», а моё правое колено на выдохе коснулось пола, пальцы потянули из сапожных ножен коротенькое веретено, рука размахнулась и всадила между половицами жало Соединяющего жезла. На вдохе же я снова стоял за левым плечом Ведущего, положив ладонь на бархатисто-тёплый бок бракка, предвкушающего работу.
Жезл за нашими спинами вздрогнул, и не надо было даже смотреть в его сторону, чтобы понять это, потому что под ногами прошла ясно ощутимая волна, заставившая паркет скорбно скрипнуть. Все замки и запоры, имеющиеся в купеческом доме, отныне утратили своё первозданное естество и запечатали входы и выходы не хуже сургуча, неважно, сталь, бронза или дерево помогало купцу прежде защищаться от нежелательных гостей. Ни одного промежутка, ни одной щели толщиной больше человеческого волоса, теперь нет ни поодаль от нас, ни на нас самих. Слава Божу, форменные мундиры сопроводителей скроены так, что даже в крайнем случае вроде наступившего не сковывают движения, а вот остальным людям, находящимся в комнате, сейчас не позавидуешь. Впрочем, кроме Серебряного звена пока ещё никто не понял главного: из этого дома выйдут только два человека. Всех прочих… Даже не вынесут.
— Эрте… — Лос растерянно покачнулся вместе с последним приступом дрожи, крысой метнувшейся по полу.
Атьен отступил на шаг назад, оказываясь на одной линии со мной, и ласково улыбнулся:
— Признаться, память у меня давно уже не та, что в юности, когда я мог наизусть повторить от начала и до конца «Уложение о безмятежности», но одна из его глав, как на грех, припомнилась. Та, где строжайше запрещается доставлять в пределы столицы любых живых тварей, в том числе и рода человеческого, избегая тщательного осмотра. Сами знаете, в какой Цепи. Или напомнить?
— Эрте… — Купец сглотнул, но слюна не смочила вмиг пересохшее горло, и следующие слова оказались больше похожи на карканье, чем на прежнюю масленую речь. — Я ни в коем разе… Сегодня ввечеру и собирался…
— Вечер? — усмехнулся Атьен. — Увы, он слишком далёк. А вам до него и вовсе будет не добраться. Вам всем.
Последние слова прозвучали с редкостно искренним сожалением, и именно оно помогло купцу понять всю глубину бездны, на краю которой он вдруг очутился.
— Эрте… — Лос упал на колени, пряча взгляд. — Боженкой милосердной заклинаю…
Трясущиеся пальцы попытались что-то нащупать в складках длинного домашнего кафтана, может быть, нож, а может быть, туго набитый кошелёк, но наткнулись на ставшее цельным полотно, целый вдох оставались испуганно неподвижными, а потом потянулись к Серебряному звену. Потянулись слишком резко и угрожающе, чтобы оставаться на свободе.
Конец бракка описал короткую дугу, скользнул по шее купца, вынудив того опереться об пол, чтобы не упасть, и прижал одну из ладоней к половице. Без боли, всего лишь как бы намекая: лучше оставайся на месте, — но лицо Лоса исказилось таким страданием, что купеческая дочка испуганно вскрикнула:
— Папа!
Она выпустила лисёнка, тут же радостно попрыгавшего в угол, бросилась к отцу, но платье, минуту назад ставшее коконом, сбило ребёнка с ног. Девочка упала, непонимающе дотронулась до чудесным образом склеившихся складок, отдёрнула пальцы и переспросила, уже тише:
— Папа?
Купец поднял затравленный взгляд на сереброзвенника:
— Что будет с ней?
— Вы знаете.
— Она… Она ещё совсем малышка! Я заплачу любые деньги, слышите? Всё, что у меня есть, только… Пусть она останется!
Хорошее предложение. Нет, просто замечательное предложение! И что же ответит мой Ведущий? Вот шанс безбедно прожить остаток дней, каким бы долгим он ни был. Да и мне перепадёт с господского стола… По крайней мере, есть надежда.
Итак, эрте, каково будет ваше решение?
Атьен неопределённо качнул головой, повернулся к купцу спиной и вздохнул:
— Вы знаете закон. А закон это такая скучная штука… Невыносимо скучная и ни на волосок не отступающая от однажды избранного пути. Как и его служители.
Я не поверил собственным ушам. Он отказывается? Быть того не может! Впрочем, пока не произнесено последнее слово, развилка не пройдена. Очень заманчивая развилка.
— Пусть она останется… — обречённо повторил Лос и вдруг дёрнулся в мою сторону, однако прижатая к полу ладонь не позволила купцу сдвинуться с места. — А ты? Ты ведь не такой, как он, правда? Ты не такой! Ты же можешь…
Да, я не такой, как Атьен Ирриги со-Намаат. Но я хочу стать таким. Хочу, сыто отдуваясь, неторопливо шествовать от одной торговой лавки до другой, собирая дань, предназначенную дарственной казне и собственному карману. Хочу видеть в глазах смотрящих на меня людей подобострастие и с трудом сдерживаемую ненависть. Плевать, чего будет больше, но зато оно будет! Хочу…
