Куплетист № 1 вошел, вперил в коллег тяжелый взгляд.
— Здорово, братцы.
Куплетисты поднялись.
— Да сидите вы, чего там.
И сам присел.
— А давно вы так?
Куплетист. Да вот, вас ждем. Это ведь вы у нас главный, а мы так, гарнир. Позвольте представиться…
Первый. Давайте уж попросту, а то нет памяти на имена. По гамбургскому-то счету, вы кто?
Куплетист (смутился). По гамбургскому-то счету номер восемнадцать.
Первый. Чего же смущаться. Лучше быть твердым восемнадцатым, чем проблематичным первым.
Куплетист № 18 (засмеялся шутке). Ну уж, вам ли уж… Ну, вы скажете! Но мое имя действительно не стоит запоминать. А вот его имя — Петруччо — с вашего разрешения!
Куплетист № 1. Да ну. Тот Петруччо?
Куплетист № 18. Тот, тот!
Куплетист № 1 (заволновался). Ехал сюда — чувствовал: что-то должно случиться. Давно хочу встретиться с вами! Разъезды эти чертовы. Не принадлежал себе. Теперь принадлежу, разъездов стало меньше. Что, кстати, симптоматично. Есть вопросы. Именно к вам. Может быть один вопрос… (Обратился к восемнадцатому.) Слушай, друг. Прости меня ради Господа и не обижайся. Пошел бы погулял. Такой случай…
Куплетист № 18. Вас понял. Но если вам когда-нибудь понадобится сбегать за спичками — кликните меня. (Исчез.)
Куплетист № 1. Как вы решились? Вот что меня поражает! Ведь это поступок! Я ведь тоже подумываю: а что, если взять и отказаться? Уйти в тень. Подальше, далеко. Пока не поздно. Но возможно ли — уйти? Все равно мы числимся. У всех, от кого, казалось бы, ушли. Любой на виду, как на ладони. Им даже интересней, когда мы начинаем дергать лапками как лягушки под током. Ее уже нет в живых, а она дергается. Любопытно же наблюдать! С другой стороны: я далеко, мне их не видно, для меня не имеет значения, чем я у них там числюсь! Ведь так можно рассудить! Хотел задать вопрос, а заговариваю вас, прошу прощения. Вот вопрос: почему вам пришла в голову эта мысль? С чего началось?
Петруччо (в затруднении). Началось-то, собственно, незаметно. Я и не знал еще, что это началось…
Куплетист № 1. Вы не теоретизируйте, это и я умею. Что толкнуло? Конкретно.
Петруччо. А толкнуло, пожалуй, вот что: в каком-то бестолковом поединке повредил человеку позвоночник. После этого он согнулся пополам. Вот так он ходит, вот так!.. И каждый раз, как он попадался мне на глаза, я сворачивал в первый попавшийся закоулок. Перестал ходить по улицам, где мог его встретить! Но он — как нарочно, как нарочно! Ходил по всем улицам!..
Куплетист № 1. Да, это причина… Простите, я слушаю, слушаю, просто немного устал. Сегодня с утра какой-то негодяй испортил настроение на целый день: хвалит песенки этого пенкоснимателя, Рейнальдино. Ну, того, который выцыганил себе приз на межпровинциальном фестивале. Не знаю, как вы к нему относитесь, но мне сдается, что у него даже в песнях о смерти слышится самодовольная улыбочка популяра… Вот так живем ради сомнительных оценок сомнительных ценителей. Рабы престижа. Кстати, вы, я слышал, по-гамбургскому — семнадцатый? Берегитесь восемнадцатого. Рейнальдино совсем недавно был третьим, потом съел второго, теперь хочет закусить мной.
Петруччо. Что касается меня, то, сказать по чести, мой порядковый номер не имеет для меня большого значения. Я же не учился петь песенки, имею право не уметь! Но зато — зато! Прежде я все время был занят мыслями о себе самом, все время как бы поглядывал на себя со стороны. Теперь же у меня открылись глаза на все вокруг! Брести по дорогам, нести, что стоит и то, что не стоит. Я клоун, политик, философ! Я эпикуреец, я стоик! Где страхи, тревоги? Унынье, заботы, обиды? Дороги! Пороги! Разнообразные виды!.. Нет, не думайте, что я все вижу в розовом свете, я не слепой. Я понял, что покоя и равновесия нет нигде. Да, мне невтерпеж видеть достоинство, которое просит подаянья. Видеть, как ложь глумится над простотой, видеть ничтожество в роскошной одежде…
Первый. Постой, постой, как ты сказал? Ничтожество в роскошной одежде… Ничтожество в роскошном одеянье… Это неплохо. И вот тебе — справедливость: ты куплетист номер семнадцать, а этот пенкосниматель — знамя прогресса. Но ты мыслишь! А он? У меня все ученики говорят, что он бездарен! «Ничтожество в роскошном одеянье.» Ему было бы непонятно, что это значит! Или даже вот: мне невтерпеж видеть… Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянье. Да ведь и еще что-то такое было, — как это, про ложь. Ну да, над простотой глумящуюся ложь. Именно — над простотой. В яблочко. Именно над простотой. Благодарение Богу, что у меня такая память.
Петруччо. Когда эти ничтожества, эти нули выносят свои бестолковые приговоры всему и всем! Иной раз — совершенству, которое они не в силах оценить!
Куплетист № 1 (возбуждаясь все более). Да! Да! И совершенству ложный приговор!
Петруччо. Но дело даже не в этом, не в призвании, не в славе. Что с теми, кто и защитить себя не может? Что вам говорить. Женщины! Поруганная девственность, да еще нагло, грубо…
Куплетист № 1. И девственность, поруганная грубо! Эту мысль, прости, я у тебя украду. Не девушка, поруганная грубо, а именно девственность, поруганная грубо. Образ непривычный, но иной раз можно и рискнуть… (Записал.) Ну, что ты замолк? Говори, что тебе еще видеть невтерпеж?
Петруччо (польщен, растерян). Еще? Не знаю… Вообще, честно говоря, — все!
Куплетист № 1 обнял его. Затем настроил свой инструмент, стал перебирать струны. Аккорд, другой — предчувствие вдохновенья — забормотал:
…Мне видеть невтерпежДостоинство, что просит подаянья,та-та-та-та, как там (заглянул в запись)над простотой глумящуюся ложь,ничтожество в роскошном одеянье…
Отворилась дверь парадной залы, в гуле застолья и звоне чаш вошел Хозяин. Увидел Куплетиста № 1. Раскрыл объятья, но на расстоянии.
— Драгоценный вы наш! А мы тебя ждем!
Куплетист № 1. А я уже здесь.
Хозяин. И ничего не говорят, вот люди! Уволю!
Куплетист. Ладно, это мелочи жизни… Но — дурацкое положение! Честно говоря, я в растерянности. Охота запереться и остаться с собой наедине. Как-то осмыслить. А потом уж выходить на люди с песнями. Вам бы лучше пригласить этого пенкоснимателя, тот всегда готов, прямо завидно.
Хозяин. Потому-то мы и пригласили не его, а тебя!
Куплетист № 1. Ну, не знаю… (Беспомощно обернулся к Петруччо.) А что, если взять и исполнить им эту штуку? Сымпровизировать. Рискнуть. А?
Хозяин. Что ты спрашиваешь, конечно рискни!
Куплетист (захохотал). Но — предупреждаю: возможен скандал. Тем более, что — буквально сейчас, вот здесь, ничего законченного…
Хозяин. Экспромт? Тем лучше! Я так и объявлю, что экспромт! Присутствуем при рождении песни!
Куплетист № 1 (прикрыл глаза, подергивая струны, забормотал):
…и совершенствуложный приговори девственностьпоруганную грубо…И совершенству ложный приговор…И девственность, поруганную грубо…
Так верней. Хотя все равно пока еще не то… А! Была ни была! Ругай меня, мой друг.
Петруччо. К черту.
Куплетист № 1. Что?
Петруччо. К черту, — это я ругаю вас.
Куплетист № 1. А, спасибо…
Куплетист от волнения неуклюже направился в залу.
Петруччо сидел, прикрыв глаза.
— Камилла! Что ты там топчешься! Заходи, никого нет.
Со двора, быстро оглядевшись, вошла служанка. Теперь это вполне зрелая уже девушка и пышет здоровьем.
— Здравствуйте, сударь.
Петруччо. Да, да, здравствуй…
Служанка. А мы видели, как вы прятались от нас в саду. Госпожа расстроилась.
Петруччо. Я не хотел ее компрометировать.
Служанка. Об этом поздно уж думать.
Петруччо. Что ты имеешь в виду?
Служанка. К ней уже не относятся серьезно. Над ней посмеиваются, ваша милость.
Петруччо. Что же они находят в ней смешного?
Служанка. Невежды подтрунивают над госпожой из-за вас…
За спиной появился шут. Тоже проник со двора.
— Кто тебя звал сюда! А ну, пошел! Вот, скажите ему. Проходу не дает, не отогнать.
Шут. Привет, куплетист.
