Пожилая женщина протягивает одно пожилому мужчине, берет другое, нет, кладет его обратно, понимая, что с пирожным в руке она не сумеет расправить большой бумажный квадрат с третьим наполеоном, лежащим посередине картонки, нет, уже сместившимся к краю и лишившим ее равновесия, хоть картон и твердый; закрепляя его несгибаемость, она кладет на скамейку возле себя, слева, заслоняя его от Премини, двумя руками, кладет развернутый сверток на скамейку, от себя слева, вновь берет наполеон, подносит ко рту, открывает рот, чуть отставляет пирожное, смотрит на кончик, сведя зрачки, закрывает рот и поворачивается к мужчине.
Тот тоже рассматривает свой наполеон, медлит и глядит на женщину. Она еще не начала есть и тоже глядит на мужчину. Они глядят друг на друга. Ну, ешь, предлагает женщина. Ну а ты? отвечает мужчина. Он усмехается и поворачивается к Премини.
Премини смотрит на пирожное, затем бросает взгляд на мужчину, сдерживается, но недолго, затем говорит: Не дадите кусочек? Спохватывается и произносит: Простите, я не хотел этого говорить, забудьте, будто я ничего не сказал, не обращайте внимания на меня, я сейчас уйду, вы сможете есть спокойно, лично я ненавижу, когда смотрят, как я ем, но я на вас даже не смотрел, только просто так повернул голову, я уже уходил, собирался уйти, и, как делают люди, намереваясь встать и уйти, он встает, я не хотел вам мешать.
Дай ему третье пирожное, произносит мужчина. Ну а как же ты? спрашивает женщина. Я, я, ну и пусть, я обойдусь, отвечает мужчина. Ты говоришь так сейчас, а потом, не унимается женщина. Говорю же тебе, дай ему, настаивает мужчина. Нет, нет, возражает Премини, оставьте себе. Да, ладно, все нормально, брось, говорит мужчина, так ты ему дашь?
Женщина смотрит на мужчину, затем на Премини, затем опять на мужчину, затем на Премини, во взгляде женщины мелькает уйма чего, уйма мыслей касательно много чего — относительно жизни, времени, дружбы, гордости и отцовской, и материнской, — все это быстро мелькает во взгляде женщины, затем она отдает красивый наполеон Премини, протягивает ему, передавая у мужчины под носом, мужчина смотрит на передаваемый наполеон, провожает его взглядом, смотрит на руку Премини, тот берет, нет, не берет, он его не возьмет, говорит он себе, нет, все же берет. Спасибо, действительно, большое спасибо, говорит Премини. И открывает рот. В тот же миг слышит голос мужчины.
Ты голоден, замечает мужчина. Да, отвечает Премини, глядя на кончик наполеона. Премини также сводит зрачки, глядя на кончик наполеона. Он открывает рот. В тот же миг вновь раздается голос мужчины.
У тебя нет работы, произносит мужчина. Вы ешьте, ешьте, отвечает Премини, на меня не смотрите, мне так неловко. Ты хотя бы ищешь? спрашивает мужчина. Я уже нашел, говорит Премини, ну если, конечно, получится, но в объявлении. Можно взглянуть? перебивает мужчина. Перестань его донимать, вмешивается женщина, ты разве не видишь, он подыхает с голоду? Ты права, соглашается мужчина. Давай есть.
Пожилая женщина широко раскрывает рот. Пожилой мужчина надкусывает свое пирожное. Премини, сминая половину своего, видит, как другая приподнимается. От выдоха из его ноздрей воспаряет облачко сахарной пудры. Отовсюду выдавливается крем. Вкусно, но до чего же. Ну и пусть. Он уминает пирожное в три счета, облизывает пальцы, вытирает о джинсы, разглядывая пейзаж: цвета изменились, дымки почти уже нет, видны горы.
Ну так что с объявлением? спрашивает его мужчина. Может, получится, отвечает Премини. Он достает газету, открывает на нужной странице, складывает вдвое, вчетверо, передает мужчине, показывая, вот, здесь, посередине. Дай мне очки, говорит мужчина.
Женщина отряхивает платье, смахивает крошки с подола, висящего между ног, Премини видит форму ног, особенно колен, представляет, как выглядит то, что выше, бедра, живот, ему неловко думать об этом, затем вдруг вспоминает о фотографии из журнала, которую видел у Сесилии, фотография голой старой женщины, очень старой — можно сказать, старухи? — блондинки с голубыми глазами, или серыми, или светло-зелеными, черно-белая фотография, очень красивая женщина, наверняка была очень красивой, сказал он себе тогда, и она показалась ему чище, чем какая-нибудь молодая, меньше растительности, почти нет, но не как у молодых, которые все выбривают, и словно светлее, это показалось ему таким искренним, это его взволновало. Ты слышишь? переспросил мужчина, дай мне мои очки.
Женщина открывает сумку, шарит. Ты отдавал мне их? Точно? Ну да, да, поищи там получше, произносит мужчина. Премини хочется поскорее свалить. Ах, вот они, говорит женщина. Передает их мужчине. Ну-ка, посмотрим. Он читает внимательно, не торопясь, поднимает голову, снимает очки.
Ассенизация, ты хотя бы знаешь, что это такое? спрашивает он. Не очень, отвечает Премини. Будешь, малыш, изо дня в день откачивать дерьмо, объясняет мужчина. Тогда его станет меньше, отвечает Премини. Мужчина внимательно смотрит на него. Для ассенизатора как раз и не надо, чтобы его было меньше, надо, чтобы оно было всегда, ну, в общем, подумай. Так оно и будет всегда, отвечает Премини. Верно, вторит мужчина, верно, и ты что, собираешься всю жизнь копаться в дерьме? Как твой брат Анри, встревает женщина. Что Анри? Почему Анри? При чем здесь Анри? Ты уж, пожалуйста, не говори мне об Анри, распаляется мужчина.
Премини хочется плакать. Он говорит: Это ведь так, временно, не буду же я заниматься этим всю жизнь, ведь я музыкант. Да ну? удивляется мужчина. И повторяет свое «да ну» разным тоном. Да ну, да ну. Да ну. Да ну! Да ну…
Ну и? спрашивает он, но вовсе не так, когда про себя: ну и хрен с ним, а вслух: ну а вообще как оно; нет, он спрашивает так, когда хочется больше узнать, короче, мужчина хочет все знать, Премини ему все и рассказывает.
Ах, Бад Пауэлл, Кенни Кларк, Сонни Ститт. А что? А ты что думал? В пятидесятом мне было сорок, а в сороковом тридцать. Смешные все же эти юноши. Они полагают, что, говорит он, глядя на женщину. И удивляются, когда им скажешь. Удивляются, как один юноша, которому однажды сказали, добавляет женщина. Да нет, я просто думал о Сонни Ститте как о точной копии Паркера, вам не понять. Он опять за свое, произносит мужчина. Он думает, я не знаю, кто такой Сонни Ститт, но Паркер играл лучше, это же был Паркер! А я, я-то кто? спрашивает Премини. Что ты сказал? спрашивает мужчина. Нет, ничего, отвечает Премини. Мне пора идти.
И идет, оставляет их там, перед озером.
Славный парень, говорит мужчина, как ты считаешь? Женщина не отвечает, созерцает пейзаж. Затем спрашивает: Ты заметил пластырь у него на щеке?
1.10
Что с вами случилось? спрашивает господин Анкер (господин Анкер — глава Г. К. А., а Г. К. А. — Генеральная компания ассенизации, а ассенизация — это понятно что), глядя на щеку с пластырем.
Премини доехал до П. З., промышленной зоны, взяв скутер Фернана. Перед тем он пришел к Фернану — снова ты? — позвонить. Перед тем как позвонить, попросил большой стакан воды, потому что ему очень хотелось пить после пирожного — Я потом тебе расскажу, сказал он. Затем позвонил. Девушка по телефону ответила, что его смогут принять в девять часов. После звонка ему вновь захотелось пить, но от страха. Он выпил снова большой стакан воды, сдерживая дыхание. И потом никак не мог отдышаться. И ждал, пока сможет перевести дух перед тем, как заговорить. Фернан ждал, пока он его переведет, видя, что он хочет что-то сказать. Переведя дух, он сказал Фернану: Мне нужен твой скутер.
Вы меня слышите? Я спрашиваю, что с вами случилось? спрашивает господин Анкер, думая: Этот малый, похоже, драчлив. Я порезался, отвечает Премини. Когда брился, добавляет он, не дожидаясь, когда у него спросят: Когда что? Это «Когда что?» он угадал на устах господина Анкера, устах на уровне его глаз — господин Анкер очень высок, — но господин Анкер не успел вставить свое «Когда что?», ибо Премини своим «Когда брился» его опередил. Собеседование начинается скверно, думает господин Анкер, этот малый, похоже, строптив.
