Если швейцарцы заняли гору, а они появляются только в горах, ты к ним не подойдешь настолько, чтобы засечь, откуда по тебе стреляют. Их только бомбардировщики могут выкурить, и то без гарантии.
Еще интересный момент. Немцы и французы друг друга недолюбливают. И на испанцев свысока смотрят. Иногда можно сыграть, на том, что подкрепление пойдет не к тем, кому тяжелее, а к своим. Но у швейцарцев отличные отношения и с немцами, и с французами. Они всегда получают поддержку.
Бывают русские. Не пехота, не танки. Вертолеты, бронированные как танки, только на минах не подрываются. Тот, который «Крокодил» с крылышками, того еще можно чем-то сбить. Но лучше сразу вызвать истребители, прикинуться ветошью и не отсвечивать. Тот, который «Hokum» с двумя винтами на одной оси, это цельнолитой кусок брони, который по небу черти носят. Они очень редкие, их всего пару раз видели. Но запомнили хорошо. «Стингер» эту тварь не берет.
На все трофеи есть своя цена. На погоны, нашивки и все такое. Так вот, никто не знает, как выглядит шеврон русского вертолетчика. Эти парни или сгорают до нитки, или их вытаскивают. У них эвакуационная служба не хуже, чем у янки.
Еще говорят, что один мексиканец под Ниамеем взял полный комплект формы русского оператора центра спутниковой связи. В отличном состоянии, еще и женский. То есть по редкости умножай на десять. У него хватило ума переправить трофей в Мексику. Если бы он засветил такой раритет на месте, его бы в три дня прирезали. Или просто старшие бы отобрали за пару сотен и подзатыльник. Из Мексики комплект пошел по перекупам и продался на аукционе в Нью-Йорке больше, чем за сотню тысяч.
Если бы у него хватило ума сдать бабу, с которой он это снял, янки бы ему эту сотню отвалили, не моргнув глазом. Прикинь, взяли самую секретную вражескую сотрудницу, пустили по кругу и бросили в пустыне. Наверное. Парня-то не нашли. То есть, нашли, но поздно. Амигос — удивительные люди, без денег живут дольше, чем с деньгами. Знаешь, для этой бабы наверное попасть к амигос хуже вышло, чем сразу сдохнуть. Но лучше, чем в плен к янки. Ее бы годами с химией допрашивали.
С нашей стороны все просто. Есть янки, латиносы и мы.
Янки — расисты, все поголовно. Даже, представь себе, черные. Черный американец у себя дома не может зайти в кабак, куда ходят белые. И в армии солдат второго сорта, даже если он сержант. Но стоит черному американцу из Штатов заехать на родину предков, как он начинает смотреть на местных, будто он человек, а они недочеловеки. Причем ладно бы на негров. Для негров нормально, что свое племя это настоящие люди, а все остальные — тоже люди, но не такие. У кого деньги или там пулемет, тот право имеет свысока смотреть. Но американские негры начинают и в отношении арабов выделываться.
Арабы это не негры. Не знаю, как объяснить. Они вообще другой народ. Бывают и светлые, и довольно темные. Они тоже на племена делятся, но они все мусульмане. Их религия объединяет. И, как ты говоришь, культурный код. Перед белыми они вообще не заискивают. Будто это не у нас, а у них великая цивилизация и древняя культура. А у нас просто на текущий момент силы больше, поэтому нас терпят. Из всех белых уважают только французов. И русских.
Русских там вообще все уважают. В Африке они попадаются редко, и, если уж встретил русского, будь уверен, это не рядовой, а редкий военспец. Или редкий ученый. Или начальник, дипломат. В любом случае, человек с мозгами и ресурсами.
Кстати, пока англичане держали масть в колониях, нас уважали не меньше, чем французов. Боялись точно больше. Но янки своим высокомерием, некомпетентностью, раздолбайством и богатством авторитет англоязычного белого сильно подпортили.
Во-первых, они смотрят на всех местных как на одинаковых недочеловеков. А местные там очень разные. Бывает, с кем можно и на равных договариваться, потому что толковый вождь многое может порешать со своими рядовыми лучше, чем кадровый офицер. Бывают такие коммерсанты, что перехитрить могут, и не поймешь, где тебя обманули. Это я уж про жуликов и воров не говорю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Во-вторых, жулики и воры. У янки воруют вообще все, кто мимо проходит. С этим делом в третьем мире просто. Расстреливай, да руки руби. Но чтобы понять, что у тебя что-то украли, надо знать, чего у тебя сколько было, сколько осталось и куда подевалось. А янки, такое впечатление, что завозят без счета и списывают без учета.
Мы, англичане, там масть не держим. Дырки затыкаем. Снабжение у нас так себе, техника так себе. Но подготовка не хуже прочих, а жизнью мы дорожим меньше, чем янки. На войне это плюс. С европейцами мы с Мартином пободались в свое время. Ничего, вернулись.
Амигос это вообще не янки и не армия. Это такие бандиты, которые, с одной стороны могут найти общий язык с янки, а с другой стороны могут найти общий язык с африканцами. Этих негры и арабы ненавидят, но уважают. Не как белых людей, у которых великая цивилизация и древняя культура. Как старшее племя. У них там племенная иерархия веками складывалась. Кто кого белым в рабы продает.
У латиносов не воруют, как у янки. У них воруют крайне редко, потому что они сами из бедных и клювами не щелкают. Голодные и злые. Но воевать умеют. Умеют выжить в джунглях и в пустыне. Может быть, по отдельности каждый их них и не более крепкий, чем американец. Но их просто много. Один сдох — на его место другой встает.
Как амигос с европейцами воюют? Они сами не воюют. Они едут туда, куда говорит американский штаб, и делают то, что говорит американский штаб. Янки наступают полноценной армией. Со спутниковой разведкой, с авиацией, артиллерией, танками. И с большой массой мобильной пехоты, которую не жалко. Оборонительные рубежи берут амигос. Пути снабжения перерезают амигос. Преследуют отступающих амигос.
Самые большие потери в любой армии у пехоты. Если бы янки воевали сами, у них бы пехота в первую же кампанию закончилась. А так они могут хоть миллионами возить латиносов. Бабы новых нарожают.
2. Глава. Арекусанда
В темноте корабль с погашенными огнями прошел самую опасную прибрежную полосу, заглушил двигатель и с приливом попал в длинный узкий фиорд. Судя по высоте прилива, якорь здесь бросать не стоило. Бросил якорь в прилив — окажешься после отлива на мели. Бросил якорь в отлив — с приливом перевернешься.
Поэтому вместо якоря на берег бросили длинные канаты, которые еле видимая в сумерках принимающая сторона быстро завязала на совсем уж невидимые кнехты. По-видимому, в месте швартовки было достаточно глубоко, чтобы корабль ходил вверх-вниз, но не садился на мель.
Шон раздал всем заранее упакованные рюкзаки. Пистолеты и патроны к ним сразу переложили по карманам. Уинстон получил карабин в сером чехле от какого-то морского инструмента, у остальных складные автоматы прятались в рюкзаках.
До берега англичане добрались на лодке. Капитан представил их норвежцу, одетому в свитер толстой вязки и штормовку.
— Гуннар, — представился норвежец.
— Шон, — за всех представился Шон.
— Go, — сказал Гуннар, повернулся и пошел по тропе.
Англичане гуськом двинулись за ним.
Тропа вывела к наезженной колее, где стояла легковая машина с высокой подвеской. Гуннар молча открыл багажник, англичане молча сложили рюкзаки. Не говоря ни слова, норвежец сел за руль и завел двигатель. Шон сел рядом с ним, остальные на заднее сидение. Гуннар достал из бардачка вязаную шапку и протянул Шону. Тот молча снял свою шапку и надел эту.
За все время, а ехать пришлось почти час, никто не сказал ни слова. По пути на большой дороге встретили несколько грузовиков, полицейскую машину с полоской на борту и мигалкой, военный внедорожник с брезентовым тентом. Свернули на дорогу поуже, встретили трактор с телегой. Свернули на колею, не встретили никого до самого пункта назначения.
