Черкас тщательно выбрила на темени мужа крохотный пятачок, не более трех-четырех сантиметров в поперечнике, а затем закрепила голову специальным обручем на спинке кресла для того, чтобы игла вошла в нужное место. Всю эту работу она проделала точно и быстро, пальцы ее были нежными, и в то же время в них чувствовалась уверенность. Черкас была не просто любящей женой Рогова, но и товарищем по работе. Она была истинным ученым, подлинной коммунисткой.
Анастасия отступила на шаг, любуясь делом рук своих, а потом улыбнулась Николаю одной из своих ослепительных улыбок, промолвив:
— Тебе, дорогой, не захочется проделывать эту процедуру ежедневно. Думаю, придется разработать способ проникновения в мозг без иглы. Наверное, тебе было больно?
— Какая разница. Это ведь наш триумф. Давай, опускай иглу, — резко ответил Рогов.
Черкас, глядя на супруга блестящими от нервного напряжения глазами, опустила вниз рычажок, приводящий в движение шлем-приемник, до того неподвижно висевший над теменем Рогова.
Лицо ученого побледнело, и он, зажмурившись, прошептал:
— Все, что я почувствовал, это слабый укол. Теперь вы должны включить энергию.
Гаусгофер, переполненная осознанием важности момента, обратилась к Анастасии:
— Разрешите, это сделаю я? — Черкас кивнула с явной неохотой, и Гаусгофер включила рубильник на стене. Эксперимент начался.
Влажный майский ветер проник в комнату, и все присутствующие ощутили пряный запах хвои. Однако трое людей, пристально наблюдавших за Роговым, даже не заметили этого. Они с тревогой увидели, как лицо ученого стало иссиня-багровым, а дыхание хриплым и свистящим. Черкас склонилась к нему с немым вопросом во взгляде.
Рогов неподвижно сидел в кресле, боясь пошевелиться, и сквозь посиневшие губы выдавил:
— Продолжайте эксперимент. Нет, хватит. Прекратите, сейчас же!
Ученый сам не знал, что, собственно, произошло. Он ожидал увидеть мир глазами любого живущего на Земле существа — человека, зверя или насекомого, он ожидал услышать иностранную речь, будь то английский или французский язык, или китайский, хинди, греческий или турецкий.
Однако ничего подобного не случилось — ученому казалось, словно он покинул реальный мир и находится где-то вне времени и пространства, а время сжалось, подобно мощной пружине, готовое швырнуть сознание Рогова куда-то далеко, туда, откуда нет возврата. Разум Николая неожиданно оказался в полной власти его собственного изобретения — шпионской машины, которая посылала в мозг сигналы невиданной доселе мощности. Аппарат Рогова преодолел незыблемое доселе пространство и само время. Электромагнитные импульсы машины устремились в своем дьявольском танце в будущее, достигнув 13582 года от рождества Христова.
Перед глазами Рогова танцевала трепещущая золотая фигура на светящемся парапете. Музыка и движения гипнотизировали, проникая в самые удаленные уголки сознания ученого. Ему казалось, что перед ним кружится и стонет его собственная душа, вырвавшаяся на свободу. В танце Рогов увидел всю свою жизнь, выраженную силой искусства. Сознание Николая стремительно менялось, подчиняясь неизвестной, властной силе, заключенной где-то внутри его собственного «я», и в последнее мгновение, словно очнувшись, он увидел жалкую, плачущую женщину, стоящую на коленях. Ее он когда-то любил, а теперь смотрел на Анастасию взглядом, полным равнодушия и презрения. Ему вдруг стало все равно, что с ней будет.
Музыка, звучащая в ушах ученого, усиливалась, и она, эта музыка, способна была заставить прослезиться самого Чайковского. Играл оркестр, мастерство которого превосходило все слышанное ранее, и Рогов тотчас увидел тысячи странных существ, тех, кто принял землян в Галактическое Братство и научил человечество подлинному гуманизму. Разум Николая, гениальный по меркам его столетия, вдруг уподобился разуму куколки насекомого, его сознание не могло охватить всего того, что он увидел, и ученый ощутил себя аквариумной рыбкой, выброшенной из застоявшейся воды в живительный поток.
Рогов перестал ощущать себя личностью, стремительно забывая жену Анастасию, Гаука и Гаусгофер, а игла шпионской машины все еще пронзала его мозг, посылая в него импульсы такой силы, что будущее буквально хлынуло в него вместе со всем своим светом и добротой, заключенными в сверкающем танце. Ученый потерял сознание.
Черкас метнулась вперед и вынула иглу, пытаясь поддержать обмякшее тело мужа.
После прямого сообщения в Москву в поселок Н. приехали двое врачей. Гаук привел их в комнату, где лежал Рогов, укрытый простынями и бледный, как полотно.
Старший из докторов — седовласый полный старик, строго посмотрел на сидевшую в изголовье постели Анастасию и проворчал:
— Вы не имели права на этот эксперимент без разрешения медиков, ведь никто из вас не имеет специального медицинского образования. Вы могли преспокойно экспериментировать на заключенных, а вместо этого товарищ Рогов предпочел воткнуть иглу в собственный мозг. Никто не давал вам права разбрасываться людьми!
Второй доктор, темноволосый крепыш с усталым взглядом и ранней лысиной, сказал:
— Вы слышите, он что-то говорит! Вернее, бредит про какую-то танцующую золотую фигуру.
Посиневшие губы Рогова приоткрылись, и он хрипло шептал:
— Я хочу быть рядом с ней. Тот «я» и есть подлинный. Она танцует, словно богиня.
Доктор озабоченно покосился на коллегу и констатировал:
— Нас ожидают крупные неприятности — возможно, мы навсегда потеряли гениального ученого. — Врач замолчал, словно и без того сказал слишком много.
Гаусгофер впилась взглядом в докторов и неожиданно спросила:
— Может быть, во всем повинна его жена?
Анастасия ничего не ответила. Губы ее были крепко сжаты, а в уголках рта резко пролегли горестные складки. Черкас словно бы поникла, постарела, и у нее не было ни малейшего желания отвечать на глупые выпады Гаусгофер. Она была поглощена мыслями о Николае, своем коллеге, своем возлюбленном.
Гаук, Гаусгофер, Анастасия и двое врачей перешли в столовую, где был накрыт обильный стол с разнообразными закусками и крепкими напитками. Людям ничего не оставалось, кроме как ждать и надеяться на благополучный исход.
Примерно через час шум вертолета вывел их из тягостного оцепенения, и они поднялись из-за стола, оставив еду почти не тронутой.
Из столицы прибыл заместитель министра обороны. Это был высокий тучный генерал по фамилии Карпер, облаченный в роскошный мундир со всеми регалиями и знаками отличия. Его сопровождали два полковника и один штатский — инженер из академгородка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
