Служка, позевывая, зажигал масляные светильники на стенах, реагируя на призывы новых посетителей вялыми и невнимательными кивками: мол, подождите, пока закончу, разорались, нечего тут… Явился второй служка и принялся наконец разносить кружки по столикам. Этот оказался более расторопным — его жизненной энергии хватало не только на то, чтобы позевывать, переставляя ноги, но еще и почесываться.
В проемах окон одна за другой появлялись разгоряченные любопытством мальчишеские физиономии. Объектом их пристального изучения был, несомненно, огр, все так же в одиночестве сидевший за столиком. Двое пацанов — один низенький, толстый и круглощекий, второй костистый и смуглый — осмелились даже войти в помещение и стать у порога в позах, ясно показывающих: чуть только огр повернет в их сторону клыкастую морду, они сразу зададут стрекача. На поясах у этих двоих болтались такие же деревянные мечи, как и у мальчика, пришедшего с гончаром.
Серокожий гигант не обращал на малолетних соглядатаев никакого внимания. Он, откровенно говоря, ни на что не обращал внимания, лишь изредка вожделенно шевелил ноздрями, когда служка проносил мимо него кувшин или кружку с пивом. Мальчик, пришедший со стариком-гончаром, присоединился к парочке у порога. Сам старый Гур, ухватив трактирщика за ворот костистыми пальцами, втолковывал ему что-то, почти неслышное во все возрастающем гаме. И тут шум прорезал ясный, чистый и громкий струнный перебор. Это менестрель извлек из чехла свой инструмент, отодвинулся на лавке подальше от стола и, не дожидаясь, пока трактир стихнет окончательно, звонко прокричал:
— Вниманию почтеннейших горожан! Известная во всем славном королевстве Гаэлон баллада о Рыжей Марте…
Конец реплики потонул в восторженных воплях и гоготе — видимо, баллада и вправду была широко известна. Только старый гончар недовольно поморщился и, на минуту отвернувшись от Горна, громко произнес:
— А более пристойного произведения у тебя нет, менестрель? Здесь, между прочим, дети!
— Угомонись, папаша! — оглянувшись на гогочущих стражников, пьяно сощурился рыжий Корнелий. — Народ желает веселья. А недоросткам явно пора разбежаться по постелям.
— Рыжая Марта! — орали за столиками. — Давай балладу! — И Гуру пришлось, передернув, плечами, прекратить разговор. Он только процедил сквозь зубы:
— Проклятый пустозвон… — и махнул рукой мальчику, повернувшемуся на его голос. Тот недовольно вздохнул, но все же подчинился. Вместе с ним покинули трактир и двое его приятелей. Впрочем, тут же их физиономии появились в раскрытом окне.
— «Подобна тыквам гру-у-удь ее!..» — ударив по струнам, завел рыжий менестрель свою балладу.
* * *
— Он что, так и сидит там весь день? — спросил Перси, не отрывая взгляда от громадной серой спины.
— Когда мы с дедушкой пришли туда, сидел, — сказал Кай.
— И ни разу не пошевелился? — поинтересовался Бин.
— Ну… можно сказать, ни разу, — подтвердил Кай. — Видал? Настоящий огр!
— Разве славные рыцари допустят, чтобы свирепый огр угрожал людям? — послышался позади троицы издевательский голос. — Чего ж вы не достанете свои деревяшки и не треснете его по башке?
Все трое одновременно обернулись. Позади них стоял Аскол, сын рыбника Харла, одного из самых богатых горожан. На прыщавом лице парнишки уже пробивались реденькие усы. Для вечерней прогулки Аскол вырядился шикарно: поверх домотканой рубахи накинул кожаную куртку со шнуровкой, на голову нацепил берет из самого настоящего красного бархата, а на ноги — высокие сапоги с посеребренными пряжками. Словом, не хватало еще длинного плаща и меча в узорных ножнах — и любая кухарка впотьмах легко приняла бы сына рыбника за молодого аристократа, вышедшего глотнуть вечернего воздуха. Тем более что для прогулки Аскол обзавелся не только нарядом, но и свитой. Четверо мальчишек, каждый из которых был младше сына рыбника года на три, переговаривались за его спиной.
— Больно надо, — буркнул Кай. — Сам подойди и тресни, если хочешь.
— Обращаясь ко мне, изволь говорить: господин, — оттопырив нижнюю губу изрек Аскол, и его свита радостно заржала. Хихикнул и кое-кто из тех пацанов, что вроде Бина, Перси и Кая созерцали огра через окна трактира.
— Не дорос еще, — ответил Кай.
— Чего-о? — угрожающе протянул Аскол.
Трое с деревянными мечами стали плечом к плечу. Пацаны понемногу отлипали от окон. Кажется, готовилось зрелище поинтереснее неподвижного и все время молчащего огра. Кто еще не был в курсе, тому быстренько объяснили: только вчера Аскол и пара его прихлебателей отколотили Перси, отобрав у того деревянный меч. Подобный случай был далеко не первый. Аскол с компанией вечно кого-нибудь колотили, причем мальчишкам из неразлучной троицы доставалось больше и чаще других. Но в это утро случилось такое, чего никогда раньше не бывало: Бин с Каем подкараулили Аскола одного. Так никто и не узнал, что произошло, но кое-кто видел сына рыбника, во весь дух бегущего по направлению к собственному дому. Сам Аскол ситуации не прояснял. Ну бежал и бежал. Мало ли почему люди бегают по улицам, может, на то надобность какая была, спешил, может быть.
— Значит, забыл, — с каким-то зловещим удовлетворением проговорил Аскол. — Значит, все забыл! Ничего, придется напомнить… вшивота голодраная!
Распахнув куртку, сын рыбника медленно потянул руку за пояс. Все смотрели только на него, и мало кто заметил, что Кай в этот момент, напрягшись как струна, ступил чуть вперед, а Бин и Перси, на шаг отступив за его спину, прижались к стене трактира.
Аскол достал трубку. Самую настоящую глиняную трубку и маленький кожаный мешочек с табаком. Действуя с неумелой небрежностью, но не забывая тем не менее изредка опасливо оглядываться на дверь трактира, он принялся набивать трубку табаком. Тут только Кай осторожно выдохнул. Надо было сразу догадаться, что не посмеет Аскол затевать драку в людном месте, да еще когда они — втроем — стоят плечом к плечу.
Теперь уже — не посмеет.
Грохнула дверь трактира. Аскол вздрогнул, но это были всего лишь гномы, которым до шалостей человеческих детей никакого дела не было. Кряхтя, выползли они, нагруженные мешками и мехами с самогоном, и, негромко переговариваясь на своем каркающем языке, отправились вдоль по улице.
Сын рыбника, на которого окружающая детвора смотрела завистливо и с почтением, зачмокал губами, раскуривая трубку, а когда из нее повалили клубы серого дыма, вдруг так закашлялся, выпучив глаза, что его щегольский берет съехал на затылок. Аскол, хрипя и всхлипывая, успел натянуть берет обратно, так что, наверное, мало кто заметил на его лбу недавнюю ссадину.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
